Повелитель Ночи - Саймон Спуриэр

Он видел себя вырвавшимся из водоворота, оставившим убийцу съежившимся — каждая клетка его тела стремилась к Короне.

Они тоже хотели ее. Они прибыли ее забрать в момент его триумфа.

Они не должны были ее получить.

Сахаал помнил, как шел один на «Крадущуюся тьму». Он не обращал внимания на крики своих братьев. Вот он уже на борту, закрепляет свой приз в шкатулке, запечатывает ее, чтобы уберечь от чужих рук.

На мгновение он позволил себе наслаждаться триумфом.

А затем варп распахнул свою пасть — широко, насколько ему смогли приказать руки чужих, и пузырь, созданный из ничего, сомкнулся вокруг его корабля. «Крадущаяся тьма» задрожала, как огромный зверь, оступившийся в озеро липкой смолы, медленно погружаясь вглубь, сантиметр за сантиметром, и издала дикий вопль, когда поняла, что ей уже не выбраться.

Корабль оказался в пузыре безвременья, заключенный туда силой ксено-чаропевцев, вырванный из варпа. Как игрушечная модель, засунутая в пустую бутылку, чье горлышко запечатано воском, брошенную дрейфовать в океане.

Эльдары не могли попасть к нему. Он не мог сбежать.

Сахаал помнил себя в гневе и ярости, которые длились месяцами. Видел, как его вассалы прячутся кто где может, спасаясь от него. Он уступил безумию.

А затем, очень медленно — буквально час за часом, — он смирялся. Смирялся со своей участью. Смирялся с невозможностью побега. Осознав все происшедшее, Зо Сахаал погрузил себя в транс...

Повелитель Ночи пробудился в лагере Семьи Теней, ощущая горечь потери и тяжесть утраты.

Вокруг кипело странное оживление.

Он нашел Чианни на берегу, смотрящей на беспокойные воды болота и выкрикивающей приказы и проклятия флотилии лодок, приближающихся к лагерю.

Когда Сахаал бесшумно возник за ее спиной, Чианни едва не подавилась своими выкриками, а несколько лодочников, бросивших взгляд на берег, перевернули свои утлые суденышки.

— Что все это означает? — прошипел Сахаал, игнорируя панику.

Вокруг находились тысячи людей. В убогих убежищах, укрытых брезентом, стоящие на берегу с промасленными факелами, бормочущие на ржавых балках, кутающиеся в одежды цветов своих банд. Куда ни кинь взгляд — болото просто кишело людьми.

Сахаал подошел как раз к тому моменту, когда с севера приближалась еще одна толпа. Он спрятал лагерь своих послушников среди путаницы вентилей и труб, среди бесконечных обломков и вод болотистого, вечно пустынного озера.

Теперь же вся округа оказалась заполненной людьми, которых было так много, что они забивали собой коридоры, как сточные воды — переполненные дренажные трубы. Все брели к остову гигантского механизма, как паломники к святыне.

Сахаал посмотрел на юг — там, как он знал, среди массивных грибов и светящихся зарослей существовал второй путь наверх. Туннель, столь крутой и изломанный, что по нему можно было пробираться лишь поодиночке. Это был его путь спасения, аварийный выход на случай неожиданной атаки или угрозы поражения. Теперь он был рад увидеть, что его тайна пока в безопасности: о туннеле вроде бы никому не было известно.

Удовлетворенный, Повелитель Ночи вернулся к беженцам.

Они брели согнувшись, со склоненными головами и страшными ранами. Сзади напирали бесконечные ряды таких же, как они, с мрачными лицами и печальными глазами, наполненными слезами. Раньше они плевали в лицо друг друга и бились до последнего в кровавой вражде, теперь плелись рядом, даже не думая затевать потасовку. Непримиримые прежде тотемы ныне виднелись вместе. Всех объединило общее горе, страх смерти и неожиданное и вынужденное бегство.

Они искали новое прибежище, нового повелителя, и, чуя нечто в глубинах сердец, беженцы клубились вокруг Сахаала, как грозовые облака.

— Кто они? — Сахаал еще тешил себя надеждой, что ошибся в умозаключениях.

— П-просто люди, милорд. Со всего подулья. Префекты разрушили половину поселков... Им просто некуда идти...

— Чего они хотят?

Чианни прикусила губу — она знала, что ее ответ не понравится лорду.

— Они услышали о вас... — прошептала жрица. — Они думают... что вы легенда, но... им известно, что Семья Теней ускользнула нетронутой. Мы имеем репутацию... слепых фанатиков, милорд. Они боялись нас многие десятилетия, пока мы жили бок о бок с ними. Теперь мы имеем силу, а они разбиты. Это приводит их в неистовство. Они не знают, из-за чего на них обрушилась ярость вендикторов. Они гибнут. Смотрите, какие они жалкие. И вот тут они поняли, что их путь был ошибочным.

— Я не спрашивал, кто они, жрица. Я спросил, чего они хотят.

Сахаал уже знал ответ.

Когда Чианни начала говорить, губы ее задрожали:

— Убежища, милорд. Они пришли просить убежища.

Мита Эшин

Долго скрываться от инквизитора Мите не удалось. Едва она проходила мимо новых зданий, как слышала щебет очередного торопящегося к ней сервитора, угодливо протягивающего наушники передатчика. Через некоторое время девушке это надоело, а список возможных оправданий подходил к концу.

Ей было известно, что такое поведение, кроме как детским, назвать трудно, но рой мрачных сомнений вместе с ужасной усталостью и истощением застилали разум дознавателя и препятствовали четкому мышлению. Кроме того, она никого не просила погружать ее в наркотический сон, поэтому бродила среди шумных улиц Каспсила, как ищущий освобождения призрак.

Проповедники бесновались на своих помостах, потрясая священными писаниями, сверкая глазами, наполненными огнем и благочестием. Вокруг них собирались группы людей, и Мита чувствовала коктейли их мыслей: тлеющие угли фанатика и прохладная суетность толпы («Я верую!» — кричали их умы, но кандалы сомнений, позора и греха держали крепко). Вот мелькнула строгая сосредоточенность внедренного агента виндикторов, стремительные идеи карманников и прочих преступников, перепутанные от страха и отвращения мысли проституток.

Мита торопливо проходила мимо, стремясь найти хоть маленькую чистую мысль, хоть маленький островок благочестия среди этого океана мрака.

На одном из перекрестков стайка мальчишек собралась вокруг поста народного ополчения, где сержант соловьем разливался перед рекрутами, обещая славу и приключения. Когда Мита проходила мимо, парни засвистели и заулюлюкали ей вслед, но даже это не могло вывести девушку из мрачной сосредоточенности.

Вопрос, который терзал Миту, был столь же безбрежен и непознаваем, как сама Вселенная, но, сконцентрировавшись и сжав его до маленькой точки, дознаватель смогла выразить его одним словом.

Почему?

Шагая через подвесной мост, Мита остановилась, молча разглядывая головы казненных преступников, насаженные на каждую балясину пролета. Глаза и языки мертвецов жадно пожирали разноцветные жуки и летучие мыши-альбиносы.

За ее спиной шушукались. Мысли толпы были невыносимы, они ранили разум, как сверхзвуковые иглы. Мита неосознанно стремилась уйти от них подальше, все ближе подходя к центру Каспсила — огромным зданиям-кубам, доминирующим над окрестностями, разительно контрастирующими с тьмой провала подулья.

Почему инквизитор ничего не предпринимает?

Почему он держит меня одной рукой и одновременно отдает команду к действию другим?

Почему сначала он требует моего присутствия, а затем накачивает наркотиками? Почему потом лжет что этого не делал?

Почему у него происходят такие странные перепады настроения?

Почему он проводит день за днем, не покидая покоев губернатора?

Разве можно — и это при такой героической репута-ции — назвать его действия отважными? Доверяет ли Каустус ей или нет, но, кажется, даже простая возможность нахождения здесь космодесантника Хаоса должна подстегнуть инквизитора к действиям. А он смеется и издевается, делая вид, что проблемы вовсе не существует. Ею займутся, видите ли! Кто займется?!

Один помощник. Закутанный плащом притворщик, кем бы он ни являлся.

А если он потерпит неудачу? А что, если его планам... прости Император мои сомнения... Что, если планам инквизитора вообще нельзя доверять? Что, если ему самому нельзя доверять?

Мита задохнулась от этой мысли, замерев в тени дубильной фабрики, наблюдая, как сервиторы-машины — обезьяноподобные чудища с руками как у погрузчиков, с торсами, увитыми толстыми змеями сервомускулов, загружали огромные кипы сырья с транспортера. Мерзкий смоляной дым и запах горелого мяса вызвали приступ тошноты, и Мита вновь поспешила прочь.

Да можно ли где-нибудь спокойно подумать в этом проклятом улье?

Что ей нужно делать? Мите стоило воздержаться от процесса исчерпывающего рассмотрения, какое рекомендует туториа? Она была слаба, лишена поддержки и доверия, ее саму подозревали, а она доверилась инстинктам, которые при ее ранге нельзя реализовать?