Кай из рода красных драконов 2 (СИ) - Бэд Кристиан

— Ладно, иди уже! — махнул рукой Найяд. — Отдохни перед встречей. Наберись сегодня ночью араки или мудрости. Да смотри, сам не угоди под свои палки! А вот если сумеешь подмазаться к юному колдуну, купишь чем-нибудь его дружбу… Тогда я, пожалуй…

Командир задумался, пожевал губами, но больше не сказал ничего. Только рукой указал — иди.

Седой поклонился в совершенной растерянности: неужели Найяд почти пообещал сейчас признать его сыном и наследником?

Шагнул к дверям. Обернулся.

— Господин, а можно ещё вопрос?

— Ну? Чего тебе ещё не хватает? — теперь уже искренне удивился глава волчьих всадников.

— А правда ли говорят, что дикарям, которых я учу, недостаточно будет печатей подчинения? Что им дадут молоко белой Горы, как волкам, чтобы они полностью потеряли свой разум?

Глава 21

Первобытный маркетинг

— Я мяса хочу, — жалобно сказал Бурка, в два глотка одолев скудный завтрак — жидкую кашку из ячменя. — Лучше сырого.

«Бл… дь!» — едва сдержался я, уже предчувствуя, что слово это сегодня будет у меня самое ходовое.

Бурка, хоть и выглядел как мальчишка, на самом деле был волком. Довольно крупным зверем с другим, нечеловеческим метаболизмом. И кормить его нужно было сырым мясом, иначе он не просто похудеет, а заболеет на нашей скудной диете.

Вот же ещё проблема. Может, отрезать кусок от этого придурка, Байсура?

Я зло глянул на парня, пытающегося тихариться за спинами других. Так глянул, что он закашлялся, подавившись кашей.

Байсур вообще с утра выглядел помятым и подавленным. Я знал, о чём он думает. В мире наивных дикарей правильно употреблённое слово — жуткая сила.

Я сказал Байсуру, что он умрёт. Сам. И если он мне поверил — то и в самом деле умрёт. Самоубьётся сегодня каким-нибудь с виду нечаянным, коварно придуманным его же собственным подсознанием, способом.

Байсур полагает, что я — какой-то там неведомый воин. А воины в его суровом мире присягают не только правителям, но и духам гор.

Настоящих воинов родов красной кости, какими были и Кай, и Камай, с детства воспитывают иначе. И посвящение они проходят так, чтобы защищать не только своих людей, но и всю родовую землю.

Кай воином стать не успел. Прежде, чем сесть на волка, парни отдают «своего» зверя духам, проходят испытания.

Для меня «своим» зверем должен был стать Бурка, вот только не задалось. Но, как ни крути, а Камай-то свою «присягу» принял.

И это чужаков-вайгальцев можно обмануть, записавшись к ним «в воины». А моё слово — закон для духов этого мира. Если Байсур не умрёт сам, повылезут призрачные драконы-волки-медведи-барсы и сожрут его с аппетитом.

Даже в моём прошлом цивилизованном мире можно было затроллить человека до самоубийства. А здесь воображение у дикарей ещё не испорчено атеизмом. Байсур верит в то, что преступил законы тонкого мира, напав на воина своей крови. И собственное воображение убьёт его, в конце концов, без моего физического участия.

Жестоко? А что я ещё мог сделать?

Я смотрел на Байсура, мечущегося и напуганного, но не раскаявшегося, и пожалеть его не получалось. Ну, не перевоспитываются такие. Пожалею, а он затаит ещё больше злобы.

Если прощу, он будет думать, что я всё-таки слабый, не настоящий воин. Будет ждать и подкарауливать, мстить за страх в душе, за проявленную слабость.

Умом я понимал всё это. Но я-то — цивилизованный, и совесть меня всё равно мучила.

Великий, блин, воин. Уж лучше бы зарезал вчера.

Но нельзя. У меня ещё 29 таких же на шее. Что будет с ними, если я сейчас не выдержу, перережу Байсуру горло?

Я с тоской посмотрел в проём выхода, закрытый не на замок, а куском войлока. Даже если успеем удрать с Буркой, что будет с мальчишками?

Нет уж, пусть Байсур как-нибудь сам решает свою судьбу.

А не самоубьётся — на крайняк есть демон в ноже. Но это — на самый критический случай. Чтобы где-нибудь тихо в сортире. Рано ещё показывать местным этого демона. Да и такая смерть будет ещё страшнее.

Меня аж затошнило от самого себя: какой я добрый, умный…

Воин. Вот это и есть — воин?

— Держи!

Я отдал Бурке недоеденную ячменную кашу. Одна радость — с топлёным маслом.

Утром недовольный тем, что ему не выделяют помощников, Тош сам принёс нам немного масла в пузыре из бараньих кишок.

«Тара» для масла меня уже не смущала. Помню, в аиле Майи я и не понял сразу, из чего эти пузыри делают. Иначе не смог бы жрать масло. А так — сначала привык, а потом уже подсмотрел, что это сушёный мочевой пузырь барана.

Пришёл толстяк Шонк, сам собрал пустые миски. Унёс куда-то. Странно, вчера он миски не собирал.

На лбу у Шонка красовалась здоровенная шишка, и я решил, что и у него ночь тоже прошла не очень спокойно.

Кто-то рога ему пообломал, иначе — чего он вдруг так суетится? И откуда масло? Откуда вдруг столько милости к нам, дикарям никчёмным?

Шонк заорал на мальчишек, поторапливая тех, кто ещё не доел кашу. Всего лишь заорал. А ведь мог бы и подзатыльники раздавать.

Вообще тут как-то уж слишком много свободы. И обращаются с нами терпимо, даже не бьют. А почему?

Толстяк наоравшись закосолапил к выходу. Я встал и быстро скользнул в дверь вслед за ним. Никто даже не посмотрел на меня — куда тут особо выйдешь, разве что в туалет?

Мальчишки очень боялись колдунов, чьи чёрные камни возвышались в центре этого странного поселения, и даже не пытались нарушить запреты.

Выходить нам разрешалось чисто символически — в сортир за юртой и в хозяйственную загородку рядом с ней. За дровами и водой, которую доставляли сюда уже в бурдюках.

Наша юрта была здоровенная, а возле загородки притулилась совсем небольшая юрточка, хозяйственная.

Шонк хранил там припасы, а, может, даже и ночевал.

По крайней мере, когда я вошёл туда следом за ним, то помещение мне показалось жилым.

Земляной пол был чисто выметен, спальное место застелено войлоком, пахло варёной бараниной. У очага на конструкции из жердей, которую называли керем, сушился сыр и промытые кишки. Тут же висели три ободранные бараньи тушки — наверное, наш обед или ужин.

— Чего тебе? — сердито обернулся Шонк.

— Кусок сырого мяса нужен! — Я решил действовать прямо.

— Зачем? — удивился толстяк.

— Байсура хочу напугать, надоел.

Шонк смерил меня настороженным взглядом. Заплывшие глазки оживились:

— А зачем мне тебе помогать, мальчишка?

Ага, заинтересовался, родной, раз начал думать о выгоде. Это хорошо, это значит, можно поторговаться с ним.

— Йорд не даёт тебе помощников, — сказал я, — Но когда стану старшим вместо Байсура, я дам помощников. А Йорду не надо об этом знать.

Шонк посмотрел на меня оценивающе, хмыкнул. Похоже, голова у него устроена, как и положено в теории маркетинга. Если угадал основную боль покупателя — он купит твою идею.

Толстяку нужны мальчики на побегушках. Нужно, чтобы он командовал, а ему подчинялись. А Йорд — обычный вояка, его тошнит от прохиндеев вроде Шонка и воли распоряжаться учениками он ему не даёт.

Толстяк облизал губы, достал нож, отхватил переднюю ногу барана вместе с лопаткой и протянул мне. Вот мол, дивись на мою щедрость!

Я взял. Поблагодарил и пообещал, что к вечеру решу проблему с помощниками.

Вышел, взглянул на серое небо. Ветер гнал куда-то чёрную дождевую тучу, не давая ей пролиться над долиной Эрлу. Тут, поди, и с водой проблемы. Мда…

Ну, давай Гэсар! Теперь тебе придётся побыть артистом. Иначе мне никак не скормить баранину волку на глазах у толпы голодных подростков.

Им тоже мало «кашки», но с нашей едой я порешаю вечером. Раз Шонк идёт на контакт, может, возьмёт и ножи в оплату за мясо? А может — и просто так выдою из него добавку. Надо подумать, как его можно прижать.

Я вернулся в юрту, держа баранью ногу так, чтобы увидели все, и окликнул Байсура: