Сумеречное королевство (СИ) - Огнева Евгения

— Когда верийцы и смертные молятся в часовнях, души умерших сами возвращаются в Маледиктус. Запомни, Кейн, — Верес пристально посмотрел на юношу. — Крепость — твой оплот. Маледиктус всегда будет защищать тебя и хранить твою силу. Это — сердце мира и другие боги не должны ступать в него!

— Я запомню это, отец. — Кивнул Кейн. — Скажи, разве не могут верийцы, подобно тебе создавать новых существ из смертных?

Глаза бога вспыхнули гневом.

— Что за мысли? — Он в два шага приблизился к мальчишке. — Удержать душу на краю смерти не так-то просто! Яд верийской крови убивает людей, а с умирающей душой могу справиться только я. Почему ты спросил об этом?

Кейн потупил взор.

— Среди челяди была девчонка. Способная и расторопная. Но она подхватила лихорадку. — Кейн замялся. — Я решил попробовать…

— Где она?! — Оглушительно рявкнул бог. — Глупец! Ты хоть понимаешь, что натворил? — Верес с размаха ударил Кейна кулаком.

Вериец кубарем покатился по каменным плитам.

— Никогда не дели свою силу со смертными! — Глаза бога налились кровью.

Кейн чувствовал, как в легких исчезает воздух, на языке появился вкус железа. Вокруг все потемнело. Верес погрузился в мысли своего сына, мелькали беседы между верийскими отпрысками. Жаждали дети не просто подчиняться своему богу, но творить, подобно нему.

Не давала им покоя короткая яркая жизнь людей: дети рождались редко, страсти быстро стихали, стирались временем, терялся вкус жизни. А люди жили одним днем, пытались достичь кто богатства, кто любви, кто знаний, и умирали, жалея, что мало им отпущено. Обо всем этом Верес знал.

— Глупый мальчишка!

Могучая рука сжала искаженное болью лицо сына.

— Каждое обращение влияет на ткань нашего мира, нарушает баланс. Новое существо забирает часть моей души. Даровать жизнь и отнимать — привилегия бога. Кому будут молиться, если верийцы начнут обращать любого желающего? Что станет с энергией мира, если она начнет оседать в каждом втором? — Он отпустил мальчишку, выпрямился во весь рост.

— Таких как мы слишком мало, отец. — Прохрипел Кейн.

— Даже для продолжения рода смертные не годятся. — Мужчина рассмеялся. — Вы — два разных вида. Ваше потомство будет слабым, лишенным Даров. Если вообще выживет.

— Я хотел создать для тебя армию. — Кейн едва дышал от давящего взгляда отца.

Бог перешагнул через распластанное на полу тело, в глазах мелькнуло любопытство. Он задумчиво погладил седую бороду.

— Армию?

Хватка ослабла, стало легче дышать. Верес протянул руку, помог сыну встать.

— Это уже интереснее. Но тут нужно все просчитать.

* * *

Король прогнал непрошенные воспоминания. С тех пор он ни разу не касался ключа Карьяд. Крепость хранила чужеродный артефакт в своих недрах вместе с ключом от Невеккет. И он ничего не знал о погибшем мире. История Карьяд развеялась как пыль на ветру. Не было никаких упоминаний. После убийства Вереса, новый бог перевернул весь Маледиктус, но не нашел ни одной записи.

Почему он вспомнил это сейчас? Потому что символом богини был цветок жасмина. Так пахла кожа чужестранки из Волчьего замка.

Гроза накрыла горы. Густой дождь хлестал, заливая долину, превращая дороги в непроходимые трясины. Первый весенний гром оглушал окрестности. Небо яростно пылало огнем. Где-то вспыхнуло дерево, повалилось, умирая.

Река вскипала грязной пеной, вырывалась из берегов. Ее жадные руки мгновенно обхватили лес и могучие стволы задрожали под натиском стихии.

Жанна, закрыла окно. Замку ничего не грозило: он надежно укрылся на высоком холме. По стеклу барабанили капли, но в комнате царила тишина.

Фауст затерялся где-то там, за цепью белоснежных гор, за ощетинившимся голыми стволами лесом. Жанна не видела верийца уже три недели, за это время лихорадка отступила. И опять эти сны.

Теперь Жанна просыпалась в холодном поту, с криками и слезами. Она видела короля каждую ночь. Его узловатые крепкие руки снова тянули жизнь. Его бесчисленные армии наступали на Оринберг, жгли деревни, вешали жителей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Она металась по взмокшим простыням, жадно пила воду, что подавала Нора, бессвязно бормотала сквозь сон и бесконечно звала то Луи, то отца и мать, то Маргери.

Несколько раз ей показалось, что князь все-таки приходил. Но обещанные галлюцинации и иллюзии переливались одна в другую так быстро и мучительно, что поручиться за реальность происходящего было невозможно.

Вся жизнь ее перевернулась с тех пор, как девушка очутилась в Вересе.

Теперь ее охраняли и, куда бы она ни шла, за ней всюду следовали две бесшумные тени. Сейчас эти тени стояли за ее дверью. Обитатели замка притихли, попрятались по своим комнатам. Красивая пьеса, которой Волчий замок жил последние несколько месяцев, провалилась. Ни к чему больше было изображать беззаботность и веселье.

Графиня злилась на себя, на князя, на проклятого Короля. При мысли о Кейне Жанна вздрогнула: что если он придет за ней? Смогут ли безмолвные стражи защитить ее? Она пыталась удержать нарастающую тревогу, вызванную этой мыслью, ощутила, как заледенели кисти рук, а в животе залетали бабочки волнения. Сон, в котором она блуждала по лабиринту-саду, повторялся снова и снова.

Нора сказала, что верийцы привыкли доводить начатое до конца. Как зверь преследует свою добычу, так и эти жуткие существа не отступают от задуманного раз. Она попрощалась с девушкой. Через несколько дней старуха умерла, об этом ей сообщила Рейна. Дитя стихии, Нора была самым светлым существом этого мира.

Створка двери распахнулась, разрушая тишину легким скрипом. Девушка испуганно уставилась в темноту. Она взяла в руки свечу, инстинктивно вжалась в холодную стену. Сердце ее заплясало в груди. Два светящихся глаза смотрели на нее.

Жанна взволнованно выдохнула:

— Фауст?

— Нет. — Грозно ответила ночь. — Не шуми, девочка, если не хочешь, чтобы я завалил твою комнату трупами.

Он приближался. По широкому лезвию фламберга стекала густая красная жидкость, впитывалась в клинок. И меч начинал пульсировать золотым свечением все ярче и ярче. Это был еще один сон? Еще одна галлюцинация? Повеяло зимней прохладой и свежестью.

— Ты знала, что я приду снова.

Она кивнула. Сверкающие глаза заполнили сознание, завораживая своим глубоким, темным, как дравит, цветом. Странно, но страх пропал. Измученная своими мыслями и терзаниями, она была готова к любым переменам, даже если это будет стоить ей жизни. Что-то сломалось в ее измученной душе.

— Иди сюда. — Тихо приказал он.

Оцепеневшие руки поставили свечу на столик, босые ноги сами повели к ночному гостю. Грозно завывал ветер в дымоходе, плясали тени деревьев.

— Пришло время платить за гостеприимство Вереса.

Болезнь отступила не так давно. Жанна не сопротивлялась. Она устала получать шишки и тумаки от этого мира.

Кейн с любопытством рассматривал пульсирующую голубую энергию, что струилась по телу чужестранки. Верийцы мерцали золотом, смертные Вереса — алым, веккиты — зеленым.

От боли перебило дыхание. Сколько это длилось? Вечность? Черная дурнота накатывала, застилая комнату, затягивая в вязкое болото забытья. Вместе с тем, это было похоже на эйфорию и полет.

Она словно видела себя со стороны. Видела верийца, с наслаждением вытягивающего ее жизнь. Вокруг заплясали золотые и голубые искры. Они приятно обжигали, тянулись к ее сознанию. Искры сплетались в замысловатый узор, соединялись и разлетались в стороны, их яркие крохотные огоньки превращались в линии, фигуры, шелестели, точно сухие листья…

Когда тьма заполонила все, а сердце, отсчитав последний удар, замерло, что-то выдернуло ее обратно.

Жанна распахнула глаза и увидела, как Кейн, склонившись, держит свою руку возле нее. Алая кровь стекала по ее губам, а искры, переплетенные между собой, впитывались в тело.

— Хватит. — Он высвободился. — Мне есть чем угостить тебя.

В углу комнаты, сжавшись в комок, сидела Герда.