Сильная и независимая - Марианна Красовская

предохранялись?

— Что? — Марсель вдруг покраснела еще гуще. — Шхер с вами, госпожа! Не было ничего такого! Только целовались! Ну… может, чуть больше.

— И что дальше?

— Понятия не имею, — отмахнулась горничная. — Захочет продолжить — пусть делает шаг сам. А не захочет — и ладно. Самое главное — это не продолжение. Главное, что я поняла, что и в самом деле могу нравиться мужчинам!

— Ты права, Марсель, — кивнула Вера. — Так и нужно. Полюби себя — и тебя полюбят.

- Это всё ваши зелья!

— Это всё новое платье, — поправила ее Вера. — Оно того стоит, правда?

С огромным трудом ей удалось уговорить Марсель сшить платье у портнихи, а не покупать в лавке подержанного платья. Горничная ее ныла, выла и страшно страдала, отдавая свои честно накопленные деньги за «всякие ненужные глупости». Только когда Вера пообещала, что платья хватит надолго, а потом его еще можно будет продать (кстати, откровенно соврала), Марсель, вся скривясь, позволила снять с себя мерки. А в новом платье внезапно она обнаружила у себя тонкую талию и наличие груди. Узкий рукав подчеркивал изящные запястья и кисти рук, а строгий воротничок облегал длинную шею. Марсель была худощавой, почти костлявой и от этого казалась старше своих лет, хотя ей было всего тридцать четыре. Конечно, это для Веры было «всего», а горничная считала себя старой девой. Но новая прическа и косынка вместо дурацкого чепца оживили ее лицо, а покраска бровей стала финальным штрихом. Марсель стала ярче. Казалось бы — такая мелочь! Всего лишь брови! А как меняется взгляд, как преображается все лицо! Кожа кажется белее, а веснушки — уже не дефект, а пикантная особенность.

Вера и сама не ожидала такого эффекта. Уговорить бы еще эту капризулю ресницы светлые подкрашивать и волосам хной придать оттенок рыжины, ну тут уж Марсель совсем на дыбы встала. Ей это всё было слишком, она и от вида бровей разревелась, но потом ничего, привыкла. А теперь и вовсе сияла, потому что мужское внимание — лучше всякой косметики.

Вера вниманием никогда обделена не была, поэтому только улыбалась. Все же удачно родиться красивой и яркой, даже если ты при этом не слишком удачлива. Впрочем, Вера неудачницей себя не считала, даже и наоборот: вот, к примеру, Марсель ни разу в театре не была, а Вера пойдет, хоть и с Вальтером. Лучше бы с Кайлом, конечно. Или с Луи. Но хоть так. Театр она всегда любила, даже когда-то собиралась в театральный поступать, но передумала.

Ресскин, узнав про театр, заскрипел зубами и разразился обличающей речью, и даже «награда» в виде осмотра тела его не впечатлила. Он заявил, что Орнс играет не честно.

— Так это игры у вас такие? — невинно поинтересовалась Вера. — Или, может, охота? А ты сам, когда тыкал в меня контрактом, честно играл, да?

Замолчал. Засопел обиженно. Уточнил, когда у нее встреча.

На всякий случай девушка поинтересовалась у Кайла, пойдет ли он в театр тоже. Получила утвердительный ответ. Спросила про дресс-код. Объяснила непонятное слово. Получила кучу советов.

Когда Вальтер приехал за ней, и она вышла к нему — в строгом синем платье и лентой в темных волосах — отчего-то сержант слегка нахмурился и поджал губы. Впрочем, возможно, это потому, что Кайл тоже вышел. Не к нему, разумеется, а к Саламандре. Сел в нее и укатил, на Веру даже не оглянувшись. Позер!

А Вальтер только скорбно вздохнул и предложил Вере сесть в ландо, которым сегодня управлял кучер.

— Управление выделило, — мрачно пояснил он в ответ на ее вопрос. — Вроде как почетно, но на самом деле — присматривает, чтобы я нигде больше не напился и не танцевал.

Вера хихикнула, накинула на колени меховую полость и откинулась на мягкое сиденье. На самом деле ландо ничуть не хуже автомобиля. Разве что медленнее. Значительно.

Глава 22. Новые обстоятельства

Почему хмурился Вальтер и так весело и противно ухмылялся Кайл, Вера поняла сразу, как переступила порог театрального холла. Во-первых, здесь было ужасно душно. И дамы все были в ярких платьях и с обнаженными плечами и грудями. Как в борделе после полуночи, некоторые даже менее скромные. Вера в своем плотном закрытом платье выглядела белой, нет — синей вороной.

— Почему вы мне не сказали? — прошипела она, цепляясь за локоть Вальтера.

— Не было времени переодеваться, — виновато ответил он. — Ну и неловко указывать девушке, что надевать.

А во-вторых — все присутствующие сверкали, словно новогодние елки. Такого обилия драгоценностей Вера не видела даже на вечере у Эдленбергов. И снова у нее — одни скромные сережки. У нее попросту не было никаких украшений.

Было неловко и стыдно. Ей казалось, что на нее все смотрят.

— Хотите — мы уйдем? — предложил Вальтер робко.

— Нет, — покачала головой Вера. — Мы пришли смотреть спектакль. Мы его посмотрим. Наше место в партере?

— Нет, ложа, — порадовал ее сержант. — Один мой родственник помог… впрочем, неважно, не берите в голову.

Ложа — это хорошо, там никто не будет на нее глазеть — так, во всяком случае, думала Вера до того самого момента, пока в эту ложу не зашла. Сцену отсюда, конечно, видно великолепно, вот только и ложу справа — ничуть не хуже. А в той ложе справа имелся Кайл Ресскин, да не один, а с какой-то бабой. Рыжеволосой, темноглазой (мастью внезапно похожей на Сандру) и с крайне аппетитным бюстом, дерзко выставленным напоказ. Вера сама на ее сиськи загляделась — учитывая, что здесь явно не было пластических хирургов, грудь незнакомки можно смело было считать народным достоянием.

Кайл явно думал так же, потому что глаза от декольте своей спутницы он отрывал с трудом. Правда, на Веру все же поглядел: с насмешкой и жалостью. Что ж, уважаемый тигр, ты снова понижен до звания «индюка». Вот ведь сволочь мстительная! Вера прекрасно понимала, что все подстроено: и расположение лож, и ее глупый наряд, и эта женщина, которой он что-то нашептывал на ушко и переплетал с ней пальцы. И, разумеется, ей уже было плевать на все, что происходит на сцене — ведь справа зрелище куда пикантнее. Когда Кайл склонился к уху своей дамы и что-то ей сказал, отчего женщина выпучила глаза и приоткрыла возмущенно рот, Вера так сильно вцепилась в подлокотники кресла, что они заскрипели. Поди шутит — да еще непристойно! Как она завидовала сейчас незнакомке!

Вальтер же вел себя просто образцово: он не отрывал глаз от спектакля, ахал, аплодировал —