25 июня. Глупость или агрессия? - Марк Солонин

Строго говоря, прямых документальных подтверждений этой версии не существует. Скорее всего, их никогда и не удастся обнаружить: Сталин не доверял свои сокровенные мысли ни бумаге, ни даже ушам ближайших соратников. Выше мы уже подробно рассмотрели то, как он разговаривал с высшим командным составом своей армии. В полном неведении о многих реальных планах Сталина находились и высшие партийные чиновники. «Какие конкретно территориальные претензии были выдвинуты, какие политические требования, какие взаимоотношения должны были сложиться, я сейчас не помню, но видимо какие-то условия были выдвинуты с тем, чтобы Финляндия стала дружеской страной. Эта цель преследовалась, но как это выражалось, как формулировалось, я этого не знаю. Я даже эти документы и не читал и не видел». Это не мемуары председателя колхоза из российской глубинки. Это фрагмент из знаменитых «Воспоминаний» Н.С. Хрущева, на тот момент члена Политбюро ЦК ВКП(б) и первого секретаря ЦК самой крупной в СССР украинской республиканской компартии. Тем не менее, множество косвенных доказательств позволяют с большой долей вероятности предположить, что неожиданное (а именно так оно и было воспринято во всем мире) прекращение войны может быть объяснено только реакцией Сталина на изменившуюся внешнеполитическую обстановку.

В известном смысле такими «косвенными уликами» можно считать и те заклинания, которыми Сталин завершил свою речь 17 апреля 1940 г. («…немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и технику передовых государств Европы. Не только технику передовых государств Европы, мы победили их тактику, их стратегию…»). Прекрасно зная, что никого он не победил, более того, даже побоялся вступить в прямой конфликт с Западом, Сталин, вероятно, пытался таким образом утешить себя и своих зачарованных слушателей. Не менее показательна и красноречивая оговорка, которую допустил в своей речи Сталин («когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда у них руки занятый нам представляется благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить»). Разумеется, Сталин хотел сказать всего лишь про благоприятную возможность для удара по Финляндии, возникшую в тот момент, когда «у них» (т.е. у англо-французского блока) «руки были заняты» войной против Германии. Но обида и скрытая ненависть «к ним» (т.е. к своим будущим союзникам, у которых осенью 1941 г. он будет выпрашивать не только оружие, но и солдат для защиты своей разваливающейся империи) выплеснулись из подсознания наружу в этом маленьком слове «их».

Несравненно более значимой является история с Петсамо (Печенгой). Этот заполярный город и незамерзающий порт на Баренцевом море, на стыке границ Норвегии, Финляндии и СССР, имел огромное экономическое (крупнейшие в Европе никелевые рудники) и военно-стратегическое (северные «морские ворота» Финляндии) значение. Петсамо был занят войсками 14-й армии в первые же дни войны. Затем наступление 14-й армии вглубь Финляндии успешно продолжалось, несмотря на тяжелейшие природные условия: полярная ночь, пурга и жуткие морозы, доходившие в отдельные дни до 50 градусов. К концу войны 52-я стрелковая дивизия дошла до 150-го километра на шоссе Петсамо–Рованиеми. Все эти достижения были сведены к нулю, когда по условиям мирного договора от 12 марта 1940 г. Петсамо был возвращен Финляндии. Ситуация становится еще более удивительной, если сравнить ее с тем, как был решен территориальный вопрос в Приладожской Карелии и на Карельском перешейке: на всех участках линия границы прошла значительно (иногда на многие десятки километров) севернее и северо-западнее той линии фронта, которая сложилась по состоянию на 12 марта 1940 г. В частности, Кексгольм, Антреа, Хиитола, Сортавала, Лоймола, Суоярви (эти названия будут еще много раз встречаться на страницах нашей книги) перешли к Советскому Союзу именно по условиям Московского договора, а вовсе не были захвачены в бою.

Единственным разумным объяснением того единственного случая, когда в одном-единственном пункте СССР не взял дополнительно, а, напротив, отдал часть захваченного, является то. что концессия на никелевые рудники Петсамо принадлежала британской (точнее говоря, канадской) фирме. Таким образом, аннексия Петсамо означала бы прямой вооруженный захват собственности Британской империи, на что Сталин пойти не решился. Следует отметить и тот факт, что с самого начала войны одна из трех дивизий 14-й армии (14-я стрелковая) в боевых действиях против «белофиннов» не участвовала, а была (за исключением 95-го стрелкового полка) развернута на побережье Кольского полуострова. имея задачу отразить возможную высадку морского десанта западных союзников [33].

Яркой иллюстрацией той тревоги и неуверенности, в которых в начале весны 1940 г. пребывал Сталин, может служить и нижеследующий отчет посла гитлеровской Германии в СССР графа Шуленбурга, отправленный из Москвы в Берлин 11 апреля 1940 года: «В течение некоторого времени нами наблюдалась явно неблагоприятная по отношению к нам перемена со стороны советского правительства. Мы неожиданно столкнулись с трудностями, которые во многих случаях были совершенно необоснованны, во всех сферах… Советское правительство вдруг взяло назад уже данные им обещания относительно „базы Норд“, в которой заинтересован наш военно-морской флот, и т.д. Эти препятствия достигли своей высшей точки во временном прекращения поставок нам нефти и зерна. 5-го числа сего месяца у меня состоялся продолжительный разговор с господином Микояном, во время которого позиция Народного комиссара была крайне недоброжелательна…

Мы тщетно спрашивали себя, какова возможная причина неожиданной перемены позиции советских властей. Я подозревал, что невероятный шум, поднятый нашими противниками (в данном случае, несомненно, имелись в виду Англия и Франция. — М.С.), их резкие нападки на нейтралов, особенно на Советский Союз, и на нейтралитет вообще не оказались безрезультатными. поскольку советское правительства боится быть вовлеченным Антантой в большую войну (к которой оно не готово) и по этой причине хочет избежать всего, что может послужить для англичан и французов поводом для обвинения СССР в противоречащем нейтралитету поведении или в горячей поддержке Германии. Мне казалось, что неожиданное завершение финской войны (подчеркнуто мной. — М.С.) произошло по тем же соображениям… Ситуация стала настолько нетерпимой, что я решил обратиться к господину Молотову для того, чтобы обсудить с ним эти вопросы… Фактически, визит к господину Молотову так и не состоялся до утра 9-го апреля, т.е. имел место уже после наших скандинавских операций (имеется в виду начало операции „Везерюбунг“, в ходе которой были оккупированы Дания и Норвегия. — М.С.).

Во время этого разговора стало очевидным, что советское правительство снова сделало полный поворот кругом. Неожиданная приостановка поставок нефти и зерна была названа „излишним усердием подчиненных инстанций“, которое будет немедленно отменено… Господин Молотов был сама любезность. он с готовностью выслушал все наши жалобы и обещал исправить ситуацию. По собственному почину он затронул ряд интересующих нас вопросов и объявил об их решении в положительном смысле. Я должен признаться, что был абсолютно поражен такой переменой.

С моей точки зрения есть только одно объяснение такому повороту событий: наши скандинавские операции должны были принести советскому правительству большое облегчение, снять, так сказать, огромное бремя тревоги… Если англичане и французы намеревались занять Норвегию и Швецию, то можно с определённостью предположить, что советское правительство знало об этих планах и, очевидно, было напугано ими. Советскому правительству мерещилось появление англичан и французов на побережье Балтийского моря, ему виделось, что будет вновь открыт финский вопрос. Наконец, их больше всего пугала опасность вовлечения в войну с двумя великими державами. Очевидно, эта боязнь была нами ослаблена. Только этим можно объяснить полное изменение позиции господина Молотова. Сегодняшняя большая и бросающаяся в глаза статья в „Известиях“ о нашей скандинавской кампании кажется одним глубоким вздохом облегчения» [70].

Эта фраза о «глубоком вздохе облегчения» дает ключ к пониманию того удивительного на первый взгляд благодушия, в котором тов. Сталин провел совещание со своими военачальниками. Совещание началось 14 апреля 1940 г. — через пять дней после начала боевых действий в Норвегии и именно в тот день, когда западные союзники добились крупного успеха в Нарвике и Тронхейме. Война на суше и на море становилась все более и более ожесточенной, и в этой обстановке можно было уже не сомневаться в том, что Запад начисто забыл о прежних планах «спасения Финляндии» (точнее говоря. спасения собственной репутации, изрядно подмоченной трусливым трехмесячным бездействием). Не надо быть экстрасенсом, чтобы понять — какая мысль овладела в тот момент сознанием товарища Сталина. «Пронесло» — именно это радостное ощущение стало лейтмотивом его выступления на совещании. Сам того не желая, Гитлер не только избавил Сталина от тревожного ожидания высадки англо-французского экспедиционного корпуса на севере Финляндии, но и спас сталинских генералов от гнева хозяина.