Настоящий Спасатель 3. Назад в СССР (СИ) - Хлебов Адам

Солдатенко хмуро сидел и слушал. Он с трудом мог представить описываем картину того, что мы пережили в девяностые.

В следующее мгновение засовы на тяжелой металлической двери загрохотали и она со скрипом отворилась.

Глава 16

В следующее мгновение засовы на тяжелой металлической двери загрохотали и она со скрипом отворилась.

В помещение вошел генерал Нечаев. По его внешнему виду было видно, что он страшно недоволен. Я встал когда он вошел, но не успел ничего сказать.

— Вывести Солдатенко!

Надзиратели суетливо кинулись отстегивать его наручники.

— Бодров, ты что несешь? Что за чушь ты тут городишь? В камеру захотел? Я тебе это быстро устрою.

Он был в генеральской форме. Подойдя почти вплотную, Нечаев и осмотрел меня с ног до головы.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться.

— Молчать! Сядь, — последнее слово генерал произнес смягченным тоном.

Я молча сел. А он разместился напротив.

— Если бы я не знал не твой возраст и биографию, я бы сейчас бы тебя за такие разговоры… Я бы подумал, что тебя обучали подрывной пропаганде, где ты этой ахинеи набрался?

Мне нужно было понять стоит ли объяснять генералу откуда я это знаю.

— Товарищ генерал, вы знаете, что твориться в стране и куда она летит на полных парах. Леонид Ильич Брежнев умрет чуть меньше чем через два года. В тысяча девятьсот восемьдесят втором году. На его место изберут Юрия Владимировича Андропова, да-да, вашего руководителя — председателя Комитета Государственной Безопасности.

Он попробует навести порядок. Но у него будут проблемы со здоровьем.

— Да перестань нести чушь. Ты что того? Тю-тю? Шарик за ролик заехал? — он покрутил пальцем у виска.

— Это не чушь, товарищ генерал. Запомните фамилию Горбачев. Он будет генсеком с восемьдесят пятого. Он и приведет страну к краху.

Генерал был немного шокирован. С ним так никто никогда не разговаривал.

— Дайте, мне пожалуйста договорить с Солдатенко.

— Разговор с Солдатенко закончен. Что еще в твоих фантазиях?

— Сегодня все считают, что в стране застой. Но потом об этом времени будут говорить, как о периоде самого расцвета в СССР. О нем будут вспоминать с большой ностальгией. Люди потеряют цели, а потом чувство будущего. Они будут жить настоящим и прошлым. Одним днем. Сиюминутным. Бестолково.

Более того, не один человек, а целая страна будет пребывает в состоянии бесцельного дрейфа. Она смотрит в непрерывно мелькающий телевизор и чего-нибудь при этом жуёт и запивает, употребляя рекламу на десерт.

— Ты выпил?

— Нет, я трезв. Отказ от будущего — это результат исторического «маятника». Поколение дедов только и жили этим самым будущим. И что они имели в итоге? Только жилы на работе рвали, да голодали и холодали. Поколение их внуков будет черпать настоящее полной ложкой и за них, и за себя — на полную.

Поскольку где-то в глубине подсознания это поколение понимает, что кино скоро кончится.

И их может ожидает кое-что похуже, чем даже жизнь их дедов. Люди самостоятельно позволили выбить из под себя землю. И так как они добровольно они отказались от своего будущего, его присвоили себе другие.

Эти люди будут вспоминать СССР как счастье. Им говорят со всех сторон, что счастья с лагерями и законом о трех колосках вроде как не бывает. Так, а что же они тогда вспоминают? Спросите меня вы.

Товарищ генерал, я вам отвечу. Они вспоминают времена, когда русские не убивали друг друга.

Когда строили индустрию, а не разрушали ее своими руками. Когда были наука, образование и здравоохранение, а не их ошметки.

Когда русский язык был великим русским языком и на нем стремились разговаривать не только мы. И главное — когда мы строили будущее и верили в него.

А полмира верило в нас. А вторая половина, по крайней мере, если не ненавидела, то завидовала в чем-то. Старалась найти наши изъяны, объясняя себе что мы, алкоголики, тунеядцы и рабы, первые полетели в космос потому что нам повезло. Тоже с наукой, культурой, спортом, медициной и образованием.

При этом все боялись задевать нас. Прямой конфликт с нами грозил серьезными неприятностями. А вот дружить было выгодно. В том же космосе.Союз-Аполлон. Или в ТЭКе Уренгой-Помары-Ужгород

Много чего еще. Мы построили. Отдали, подарили в Африке, в Азии в Восточной Европе.

Партий будет много. Но они не сумеют ставить цели. Потому что это не партии вовсе, а пародия и калька на западное. Имитация партийной системы. Где вы видели партии без партийных программ. А у нас будут.

Но мы еще не самый худший вариант. В некоторых республиках, которые станут «независимыми странами», снова поднимает голову нацизм. Там будут ставить коллаборантам памятники и улицы в их честь называть. Бандера, Нжде, Лесные братья в Прибалтике.Н Ну и десятки других. Вся эта нечисть будет водружена на знамена. Людям запудрят голову, а они и будут рады обманываться.

— Молчать! Молчать, щенок! — генерал подскочил красный, как рак и замахнулся чтобы влепить пощечину, но не успел. Я увидел, как его лицо превратилось в рожу Горбачева в очках и проснулся…

* * *

Оказывается я так сильно устал за время похода, что придя домой, проспал почти целые сутки.

Сон был настолько явственным, что мало отличался от реальности.

Все мои переживания были еще яркие, как это бывает в первые секунды, после пробуждения, но постепенно угасали. Я уже не помнил и половины своего рассказа обращенного Солдатенко и генералу Нечаеву.

В комнату заглянула бабушка.

— Ты проснулся? Не хотела тебя будить, тебе Тёма твой обзвонился.

— Ба, ты веришь в коммунизм? — вдруг спросил я её.

Она пожала плечами и улыбнулась.

— Я верю, меня так приучили, что человечество должно находиться в движении к светлому будущему. Я просто знаю, что при моей жизни коммунизм не осуществится.

— Значит веришь? — душа моя наливалась гневом, ведь и ее поколение, прежде всего ее поколение обманули и предали. В девяностые тяжелее всего придется пенсионерам. Их сбережения обесценятся, а пенсии будут задерживаться по много месяцев.

— Мы с этой верой в коммунизм в тяжелой войне победу над злейшим врагом одержали.

— А в Бога веришь?

— В Бога? Верить в Бога значит верить, что человек может себя к добру повернуть. Вера в Бога — это способность человека работать над своими недостатками.

— А коммунизм это вера во что?

— Это вера в то, что все люди порядочны и думают о другом так же как о себе. Вера в то, что человек может побороть жадность.

— А разве коммунизм совместим с Богом?

— Во время войны, кто-то шел в бой молитвой на устах о Боге, кто-то со словами о Родине и Сталине. Раз победили, значит совместим.

— А ты, Максимушка, во что веришь?

— Я? Верю в разум человека, Ба. Мы — венец природы.

— Разума мало. Многие люди-то не очень умные. Одного разума для добра мало. Разум он только для себя, как лучше себе сделать. Еще и сердце должно быть.

— Ба, я верю, что разум победит вместе с сердцем, если, конечно, не будет ядерной войны, — ответил ей я, целуя в щеку.

Сколько я проспал? Я посмотрел на часы. Почти сутки.

Поужинав я связался с Тёмой.

— Ну ты где там? Надо встретиться.

— Что-то нашел?

— Нашего «задержанного» копателя зовут Славик, ты не поверишь, но его знает твоя агентша мороженица Клава, она мне такого рассказала, что ты обалдеешь.

— И чего же она рассказала?

— Э нет, не по телефону. Ты будешь прыгать до небес.

— Где встречаемся?

— На нашем месте на набережной.

Через полчаса, встретившись с другом мы прогуливались по зимней набережной города

Это время года с трудом можно назвать зимой, в российском понимании. Это все, что угодно, только не зима: осенне-весенние ливни, затем через день-два может появиться яркое, летнее солнышко — можно даже загорать, правда желающих мало, так же как и тех, кто спешил бы искупаться в холодном море.