Волк в зеркале - Николай Владимирович Беляев

Как такое возможно? Ведь это и Тихонов заметил.

— Всё должно вернуться туда, откуда началось, — спокойно сказала Люба. — Ты же нарисовал круг? Только круг всё решит.

Круг… Круг я нарисовал только потому, что кружил карандашом по листочку. Хотя… может, как раз так и делаются серьёзные открытия, вроде как с яблоком, упавшим на голову Ньютону?

Вот как. Это же воспоминание «из базовых», совершенно детских, точнее — школьных. Выходит, работает мой мозг, работает… Может, он и правда активизируется, если я попаду туда, в Лаврово? А теперь у меня чёткое ощущение, что я знаю даже адрес.

Если, конечно, у меня не шизофрения и я не пытаюсь связать меж собой то, что невозможно связать в принципе.

— Там, где я был на свадьбе? — рискнул я.

— Да, это можно назвать свадьбой, — лёгкая улыбка опять тронула губы женщины. — Ведь на свадьбах соединяются души.

Тьфу ты, опять провал. У меня появилось ощущение, что я разговариваю именно что с отражением в заколдованном зеркале, как она сама и выразилась — я будто говорю с самим собой, но «второй я» всячески упирается, лишь бы не сказать ничего значимого. М-да, забавная аналогия. Может, это всё-таки сон?

— А почему о тебе не знают в Гидрострое, если мы с тобой встречались именно там? — сделал я очередную попытку.

— А почему ты уверен, что в картотеках есть абсолютно всё? — покачала головой Люба. — Не всё так просто, Женя…

Так она знает, что я искал её в картотеке гидростроевской мэрии? М-да… И откуда этот «Женя» взялся? Но и так ясно — ответа на этот вопрос я у неё не получу. А вообще…

— А зачем ты здесь? — задал я, вероятно, один из главных вопросов.

— Я здесь, потому что ты здесь, — Люба встала, и сделала это настолько грациозно, что у меня кровь ударила в виски. Настолько нездешняя, нереальная фигура в этом длинном платье, которое словно течёт вместе с её движениями… — А мы ведь с тобой единое целое, разве нет?

Её взгляд гипнотизировал меня, намертво пригвождая к кровати. Она сделала шаг вперёд, ещё один…

Я рванулся — и понял, что сижу на постели, но не поперёк, а вдоль. В казарме стоял привычный ночной полумрак с июньской духотой.

Храп прекратился.

— Ну зачем так орать-то, — послышался недовольный, но беззлобный голос. — Если тебя крючит — иди спать на свежий воздух!

Полоска света в щель у почти закрытой двери — тоненькая…

Так это был сон.

Я спустил ноги на пол — как тогда, во сне. Поболтал ими — никаких проблем, ничего не держит.

Ну тогда всё ясно. Я разговаривал сам с собой — точнее, с образом, который создало для меня моё же воображение. Нельзя мне много думать об этой женщине — а то явится… в таком вот виде. А я последние дни только о ней и думаю. Да на фига она мне?

Поэтому я и не получил во сне от «Любы» ни одного ответа — невозможно получить ответы, разговаривая с самим собой, особенно по вопросам, по которым у тебя нет ни малейшего понимания. Действительно, это словно с отражением в зеркале разговаривать. И выходит — вроде видишь знакомого человека, а на самом деле это совсем не ты…

Ругавшийся коллега опять захрапел — ну да, тут народ быстро приучается засыпать в любой обстановке. Работа такая.

Да, «Люба» не сказала ничего такого, что я не знал бы без неё — все вопросы она возвращала мне. Единственное… единственное — она дала ориентир в Лаврово. Опять же — это «она» дала, или эта информация уже была у меня? Может, я её помнил, но забыл?

Ну да, и про то, что для меня её искали в картотеке, она знать не могла… надо было сразу догадаться. Да ну, во сне никогда не догадаешься, что это сон. Даже щипок не помогает.

Не помогает?

Я встал с кровати, включил всё ту же настольную лампу, вытянул руки под свет. Вот оно, место от недавнего щипка — красное пятно. Дотронулся — чуток отдаёт болью. Выходит, ущипнул я себя во сне на полном серьёзе — правда, проснуться из-за этого так и не смог.

Есть и ещё одна новая деталь — непонятно откуда появившийся «Женя». Но я и этому могу дать объяснение — теперь, в свете открывшихся фактов. В Гидрострое меня окрестили Лёшей — но Тихонов не скрывал, что это имя было придумано «на ходу», как и появившееся после «Игорь Найдёнов». Может, до этого, в совершенно выпавшем из памяти прошлом, я был как раз Евгением? А что, вполне может быть — и теперь это «потерявшееся» имя выплыло из закоулков мозга…

Я опустился на табурет… и тут же вскочил.

Поднял лежащий на полу лист бумаги, развернул его.

Да, тот самый — моя схема, которую я рисовал за этим столом. Но… но я был абсолютно уверен, что убирал её в карман!

Глава 14. Вокзальный. 25 июня, понедельник, утро

Вот это я и называю — «хмурое утро».

Само утро было солнечным, а вот Большаков — как раз хмурым. Наша планёрка идёт уже после той, что он проводит для Патруля, и с самого начала шеф старательно не встречался глазами с Дьяченко. Разогнав остальные тройки по городским маршрутам патрулирования, буркнул:

— Вы трое, останьтесь, — и, положив очки на стол, стал прохаживаться по кабинету, словно лев в клетке. Лишь когда за последним из коллег закрылась дверь, продолжил:

— Вы что ночью натворили, мать вашу? Какого лешего Управа требует всю вашу тройку на ковёр?

— Не знаю, Сан Трофимыч, — почти не деланно развёл руками Юрка. Стуков — тот только плечами пожал. Я не стал выделяться и последовал его примеру.

— Дьяченко, мне истории с Волковым хватило выше крыши, — прошипел Большаков. — В тот раз вляпался с Колледжем, в этот раз ещё с кем? Я тебя предупреждал — отмазывать не буду! Сам разбирайся, ты старший!

Он отвернулся к стене, постоял немного, заложив руки на спину. Было видно, что ладони чуток подрагивают — как бы Трофимыч ни пытался строить из себя строгого начальника, все отлично знали, что мужик он хороший и за своих — горой.

— Вызывал Каращук, — уже спокойно сказал Большаков, чуть помолчав и не оборачиваясь. — Причём ещё в семь утра мне домой позвонил. Просил именно всех троих, сразу с утра, почему — не сказал. Давайте думайте, куда могли вляпаться, — он повернулся, посмотрел внимательно: — И не