Исторические очерки состояния Византийско–восточной церкви от конца XI до середины XV века От начала Крестовых походов до падения Константинополя в 1453 г. - Алексей Лебедев

Михаилу Палеологу наследовал сын его Андроник II. Переходя от царствования первого к царствованию второго, мы таким образом переходим от правления более удачного к менее удачному в политическом отношении, и от энергического — к очень скромному в общественном отношении. Андроник не имел ни способностей, Ни энергии отца. Но это отнюдь не дает права с сожалением смотреть на преемника Михаила. По крайней мере, что касается Дел церковных, то по отношению к ним Андроник стоял выше своего отца. Какие неудачи ни преследовали Андроника, во всяком случае ему нужно вменить в похвалу следующее: Михаил хотел ру. ководить Церковью и потому нередко являлся деспотом; Андроник, напротив, хотел доставить Церкви ту самостоятельность в действиях, какая ей по праву должна принадлежать. Михаил насильственно давал делам Церкви такое направление, какое ему хотелось; Андроник, напротив, позволял Церкви и ее представителям открыто заявлять о их желаниях и требованиях. Нельзя отрицать того, что занятое Андроником положение причиняло ему иногда очень много забот и беспокойств. Но, во всяком случае, он шел более прямой и правильной дорогой, чем его отец. Михаил оставил Андронику в наследство два очень неприятных дела: во–первых, заключенную им с папой унию, во–вторых, раздор арсенитов с господствующей Византийской церковью. Уладить первое дело было нетрудно: Восточная церковь не сочувствовала унии (Лионской), и Андроник легко мог разрушить это неприятное дело, признав унию разорванной.[367] Не так просто было удалить дело с расколом арсенитов. Арсениты вначале стояли за правое дело, не хотели иметь общения с теми из патриархов Византийских, которые сквозь пальцы смотрели на узурпаторское занятие Михаилом престола, на убиение им законного наследника престола и которые не обращали внимания на отлучение, по этому поводу наложенное на него патриархом Арсением. Но те же арсениты впоследствии заявили себя такими неумеренными и незаконными притязаниями, на которые не стоило обращать серьезного внимания. Ошибка Андроника в борьбе с арсенитами заключалась в том, что он придал этой партии слишком много значения и тем поддерживал в ней упорство, которое тесно переплеталось у арсенитов с их ревностью об охранении интересов Церкви. Как известно, Андроник так далеко простирал уступчивость арсенитам, что позволял им делать много такого, чего разрешать им не следовало.[368] Так, например, он дозволил им устроить следующее состязание с православными: арсениты написали на бумаге свои претензии в отношении к православным, заставили и православных со своей стороны изложить на бумаге их же взгляды на арсенитов, ту и другую бумагу, по настоянию арсенитов, нужно было публично предать огню; они предполагали, что их грамота, как заключающая в себе законные требования, не сгорит. Само собой понятно, что огонь пожрал грамоты и арсенитов, и православных.[369] Результат, какого и следовало ожидать. Но, разумеется, не было надобности допускать арсенитов до подобного опыта, ибо он давал им горделивую мысль, что арсенитская партия есть что‑то равноправное с самой Церковью. Раскол арсенитов не пережил Времени царствования Андроника. Он успел в это время высказать себя всецело, со всеми его слабыми сторонами. Очень возможно, что этот раскол прекратился бы еще быстрее, если бы Андроник меньше обращал внимания на притязания арсенитов, но во всяком случае, можно утверждать, что благодаря Андронику и его отношениям к раскольникам арсенитский раскол исчез потому, что этот последний для всех ясно показал свою внутреннюю несостоятельность. Из других фактов, в которых выразились отношения Андроника II к Церкви, укажем на его борьбу с симонией в Византийской церкви. Дело происходило так. Андроник объявил своего сына Михаила соправителем и наследником. А для того, чтобы более обеспечить престолонаследие своему сыну, он потребовал от епископов, чтобы они издали грамоту, которая угрожала бы отлучением от Церкви всякому, кто осмелился бы восстать против объявленного соправителя и делать против него заговоры. Неизвестно почему, но только епископы, к неудовольствию Андроника, не согласились на его предложение; они говорили, что Церковь, покровительница мира и любви, не должна становиться на стороне суровости и наказаний. Император хотя и принужден был примириться с неудачей, но как бы в отмщение за неисполнение его воли епископами решился провести одну меру, которая была для них очень неприятна. Однажды он собрал собор епископов, сказал им речь, в которой доказывал, как непристойно архиереям брать деньги за посвящение в священные должности, и объявил, что это зло нужно прекратить. Члены собора, однако, не соглашались с этим. Они раскрывали мысль, что с уничтожением этого источника доходов епископы будут терпеть материальную скудость; утверждали, что самое священнослужение, в случае принятия предложения императора, потерпит большой урон, так как только немногие отважатся при таких условиях брать на себя епископские обязанности, наконец, они ссылались на то, что плата за хиротонию узаконена давнишними царскими указами (Юстиниан, Исаак и Алексей Комнины), и что вообще это обыкновение вошло во всеобщую практику. Император не внимал этим доводам. Спустя несколько дней он издал новеллу, которой запрещалось взимать что бы то ни было за хиротонию, не исключая простой восковой свечи. Только немногие епископы решились протестовать против Распоряжений Андроника.[370] Само собой разумеется, закон этот недолго исполнялся. Как скоро обстоятельства переменились, плата за хиротонию опять возобновилась. Приведенный указ Андроника по своей идее прекрасен, но едва ли можно одобрить законодателя, а то, что он издал его не по сознанию его полезности, а единственно потому, что император захотел изданием закона наказать строптивость епископов.[371]

Царствование Андроника III, или Младшего, который, в качестве внука, был преемником Андроника II, ничем не замечательно по отношениям этого даря к Церкви. При нем больше правил делами его друг Иоанн Кантакузин, чем сам царь. Что же касается Кантакузина, то его отношения к Церкви, несмотря на его религиозность и достойное похвалы поведение, не сопровождалось должным уважением к правам Церкви. Расскажем один случай, имевший место в правление Андроника III и доказывающий, что Кантакузин не чужд был наклонности попирать права иерархии. По смерти патриарха Исайи нужно было выбрать нового архипастыря столицы. Кантакузин захотел предоставить это высокое место своему придворному священнику Иоанну Калеке. Собор воспротивился этому, принимая во внимание, что Калека имел жену, детей и был низкого происхождения. Тогда Кантакузин через несколько дней собрал вторичный собор. На нем он заявил свое согласие с отцами собора касательно отвержения кандидатуры Калеки. Но при этом Кантакузин просил собор возвести Калеку по крайней мере в митрополита Фессалоники. Собор, чтобы сделать приятное Кантакузину, выразил свое согласие на это, и в этом роде было составлено соборное определение. Но предложение Кантакузина было просто ловушкой. Когда отцы решились возвести Калеке в митрополиты, Кантакузин сказал: «Если вы возводите его в митрополиты, то, конечно, он способен быть и патриархом, так как благодать Св. Духа одна и та же у епископов всех рангов. Разве, — прибавил он, — император не может по своей воле сделать митрополита Фессалоникийского патриархом?». И так Иоанн Калека сделался патриархом.[372]

Сделавшись императором, Кантакузин держался той же тактики. Он вмешивался в дела Церкви и направлял их сообразно своим желаниям. Так, он властно вмешивается в споры так называемых паламитов и варлаамитов; он председательствует на соборах по поводу этих споров, склоняет решение их в известную сторону, не давая противникам свободно выражать свои мнения; он даже сквозь пальцы смотрит на то, что торжествующая партия позволяет себе надругательство над противниками.[373] Смена патриархов совер–доалаеь не в интересах Церкви, а в личных интересах самого ЦСантакузина. Когда патриарх Каллист отказался короновать сына кантакузина — Матфея (Кантакузин, по существу дела, был со*«правителем молодого императора Иоанна Палеолога), то он сказал патриарху: «Если ты упорствуешь, то мы выберем другого патриарха».[374] Так и было. Кантакузин, значит, был не лучше разных Мануйлов, Исааков, Михаилов.

Не будем рассказывать об отношениях к Церкви трех последних императоров: Иоанна, Мануила и опять Иоанна Палеологов: меняются лица, система же — скажем так — остается та же.[375]

Общий вывод изо всех приведенных нами фактов, в которых выражались отношения государства к Церкви, понятен: Византийская церковь много терпела от деспотизма императоров.