...И паровоз навстречу! - Сергей Панарин

Евгеюка тайно восхищался наивным романтизмом Владимото. Ленскидзуки же нашел в Онегаси верного слушателя и мудрого советчика.

Владимото все-таки уговорил своего холодного друга нанести визит вежливости клану Ларинада. Ленскидзуки был влюблен в Оляга – младшую дочь тамошнего сегуна. Евгеюке же надлежало развлечь старшую – Татьяши, а также оценить выбор, сделанный Владимото.

Татьяши Ларинада обладала утонченной душой японки. В своей уважаемой семье она казалась чужой. Скромность и смирение отличали эту замкнутую деву, подобную бутону на ветви сакуры, такому невзрачному, но вот приходит час, и – мы видим божественную красоту цветения.

Оляга Ларинада слыла девушкой более живой и близкой повседневным радостям, нежели ее старшая сестра. Немудрено, что романтичный Владимото остановил свой взгляд на воплощении бесконечного цветения, а не на символе глубины прекрасного…

После первого визита Евгеюки Онегаси бедная Татьяши вдруг поняла: в ее сердце разгорелось пламя любви. Со страхом и надеждой написала Татьяши письмо своему любимому:

Я к вам пишу. Чего же боле? Или мене?Лицо теряю. Презреньем наградите вы меня.Отрину ложный стыд, спросив:Хотя б в неделю разМогли бы ноги мы сплести?..

Далее цитировать это письмо, проникнутое страстью и откровенностью, мы не имеем права, ибо слова любви есть тайна двух сердец. Заметим просто, что послание заканчивалось традиционным в таких случаях японским иероглифом: «Татьяши плюс Евгеюка равно Л».

Евгеюку тронуло наивное признание провинциальной дворянки. Но честь самурая не позволяла ему врать тем, кому не хочется! И вот он встретился с Татьяши в саду ста камней и начистоту признался ей в отсутствии чувств:

Как ноги заплести, так я горазд.Однако о любви не может быть и речи.Я не люблю тебя. А вот и сеновал.

Татьяши не потеряла лица и пошла не к сеновалу, а к усадьбе. Находящийся в смятении Онегаси принялся оказывать знаки внимания помолвленной с Владимото Оляге. Бедный жених не вытерпел и бросил Евгеюке вызов.

Ленскидзуки, будучи не в силах держать себя в руках, ночь перед боем провел в поэтических метаньях, написав восхитительную поэму, начинавшуюся словами:

Паду ли я,Сраженный сюрикеном,Иль мимо просвистит он, и ага…

Опытный мастер Онегаси лег спать и даже опоздал к началу схватки. Но оба юноши свято чтили боевой кодекс, и поединок состоялся.

Вот какую танка сложил секундант Онегаси после боя:

Наотмашь остановил вчерашнего другаСкорбящий о тяготах бусидо Онегаси-санНедрогнувшей рукой. Вжик-плюх!

Солнцеподобный Микадо не одобрял поединков, и Онегаси пришлось покинуть свою усадьбу. Татьяши долго плакала, желая найти любимого, но наконец родители выгодно выдали ее замуж за имперского генерала Старпердзуки, который и забрал молодую жену в столицу.

Евгеюка вернулся ко двору через несколько долгих лет. Он увидел и узнал Татьяши. О, небожители! Это была совсем не прежняя ранимая и хрупкая девушка из провинции. Перед глазами Онегаси предстала знатная особа, приближенная к приближенному к императору. Величие и красота вели Татьяши по главному залу… Да, думал Евгеюка, сакура расцвела…

Расцвела и любовь Онегаси. Он понял, что тогда, в усадьбе Ларинада, сердце его было слепо.

В пламенном письме Евгеюка молит о счастье:

Я был лохом крестьянским,Тупым ремесленникомИ дождевым червем, приди, приди…

Чтящая кодекс гейш Татьяши ответила Онегаси отказом:

Увольте, Онегаси! Это я тогда моложеи лучше качеством была. Другому отдана.Ему храню я верность. Хоть ноги заплетаются его.

Письмо заканчивалось традиционным в таких случаях японским иероглифом: «Отлезь, козел!»

Темнее тучи стал Евгеюка. Удалился он к подножию величавой Фудзи, храня печаль, и совершил харакири. Лист пергамента оставил нам предсмертную хокку Евгеюки Онегаси:

Гоп-стоп! Я ухожу на берега Небесной Реки,Туда, где будем все мы. Каяться мне поздно.Смотрю на эти звезды и кусунгобу в брюхо получаю.

Весть об уходе Онегаси из жизни черным ястребом донеслась до Татьяши. Поняла она, что Евгеюка смыл своей кровью позор, который нанесла ему ее холодность. Горько заплакала Татьяши и предалась дзигай путем удара в сердце острым кайкэном, начертав прощальное:

Любви не сохранив, живу теперь, как самка.Ах, почему же люди не летают? Я – чайка!Так не доставайся же я никому!

Муж Татьяши понял, что сердце жены говорило не о нем, и бросился со скалы в море. К сожалению, старик не был искушен в поэзии, посему последние свои строки написал почти прозой:

Еще вчера у пагоды нарядный рикша ждал.Пышнее свадьбы не было в помине.Невеста краше всех. Была. А ныне быть? – Не быть!

Так заканчивается эта печальная, как вопрос о спорных островах, история. Ничтожнейший из смертных, рассказчик смиренно откланивается и идет делать харакири.

Нет повести печальнее на свете,Чем повесть Онегаси и Татьяши.Прости-прощай, Япония-мамаша.Спасибо, что меня ты ро…

Концовку рассказа Лавочкина заглушили громкие рыдания Грюне.

Она спрятала лицо в ладонях. К ее ногам сыпались огромные жемчужины.

Ларс принялся суетливо собирать их в свою зеленую шляпу.

– Ничего себе, – проговорил Филипп. – Таких больших слез у нее никогда не было… Даже после моих песен.

– Как можно, Николас? – задыхаясь и всхлипывая, спросила девушка. – Как можно было так жестоко испортить красивую историю? Я же чувствую, твой рассказ – наглое издевательство над чем-то светлым!

Коле стало стыдно.

Глава 15. Краткое содержание, или Палваныч с тоником

За месяц, пока Коля водил хороводы, произошли серьезные изменения.

Морозы отступили, и Черное королевство продолжило захват Дробенланда. Нельзя сказать, что война была для слуг Дункельонкеля легкой прогулкой. Сперва местные, вдохновленные подвигом Пауля, набрались смелости и в нескольких мелких поместьях дали оккупантам бой. Однако гомункулусы второй армии не раскисали. К тому же теперь вместе с войском чурбанов действовали маги.

Сопротивление захлебнулось.

Бароны Косолаппен и Лобенроген потерпели сокрушительное поражение. Без огневой поддержки Палваныча их ополчение было слишком слабым. Лобенроген бежал в Дриттенкенихрайх, а упрямый Косолаппен ушел в леса, где возглавил небольшой партизанский отряд.

Военная машина Доцланда без ощутимых потерь достигла границ Дриттенкенихрайха. В государстве трех монархов армия Дункельонкеля не встретила ни малейшего противодействия.

Нужно вернуться к событиям, последовавшим за встречей королей и бомбежкой Наменлоса. В тот день, когда монархи обвинили Тилля Всезнайгеля в предательстве, колдун отбыл с Рамштайнтом в Пикельбург. Сами Томас, Альбрехт и Генрих вернулись к переговорам и постановили: отныне Наменлос, Труппенплац и Вальденрайх – союзники.

Дриттенкенихрайх был обречен на захват, ведь новоиспеченный союз не жаловал ни Рамштайнта, ни забулдыгу Герхарда. Аустринкен-Андер-Брудершафт, прибывший на следующий день, был принят с королевскими почестями, накормлен и, к вящей радости, напоен, а наутро отправлен назад. Проворовавшаяся и вконец деградировавшая свита дриттенкенихрайхского монарха не рискнула поднять вопрос о взаимопомощи. Или даже не сочла нужным. Кто знает?

– Так умирают государства, – со вздохом резюмировал Томас Бесфамиллюр.

Спустя неделю в Дробенланде уже была выстроена властная машина, подчиненная Дункельонкелю. Маги и ведьмы, жившие в королевстве, с радостью присягнули на верность новому правителю. Жители Дробенланда никогда не жаловали колдовства, и теперь волшебники взяли реванш. Зерна доктрины Вождя и Учителя о перманентной магической революции упали на благодатную почву. Остальных местечковых наместников оккупанты назначили из толковых пейзан.

Генерала Баббельнъягда схватили. Дункельонкель в очередной раз продемонстрировал подданным, что ни один предатель не уйдет безнаказанным.

Затем войска Доцланда перешли границу с Дриттенкенихрайхом. Герхард не сумел организовать сопротивления и бежал в Вальденрайх, под крыло Генриха, а методы Рамштайнта, естественно, не предполагали открытого вооруженного противостояния. Невидимая армия преступников получила четкие инструкции действовать в стиле саботажа.