Королек - Виктор Каннинг

Видимо, фирма Прингла обустраивала тут ограды и дороги, и он иногда привозил Диллинга поглядеть. Они оба очень интересовались животными. Диллинг, видимо, отметил место в загоне для львов, где можно спрятать чемоданчик. Всего-то и нужно было – приехать ночью, когда рабочих нет, ведь охрана еще не приступила к обязанностям. От Диллинга требовалось лишь совершить прогулку – двести ярдов от того места, где сидел сейчас Гримстер, вниз по холму, через пару тропинок и вверх к боярышникам. Теперь совсем иное дело. Внешний забор из проволочной сетки двенадцати футов в высоту, за ним – футах в восьми – другой забор из такой же проволоки высотой примерно четыре фута, с полосой колючей проволоки поверху. А за заборами – львы, лениво растянувшиеся на солнце или шастающие неугомонно по склону и среди деревьев; некоторые бродили среди машин, с безразличием к запертым существам, двигающимся по их владениям. Видимо, Диллинг решил доставить себе удовольствие, схоронив свое сокровище среди львов, – он сам был Лев по знаку зодиака.

Проникнуть внутрь было затруднительно, но не невозможно. Каждую ночь, когда уезжали машины посетителей, всех львов и львиц патрули на «лендроверах» загоняли в ночные вольеры и запирали. После заката загон был свободен от львов – раз в два-три часа снаружи периметра проезжали патрульные с дробовиками и винтовками.

Гримстер собрался идти сегодня ночью. Луны не будет – и хорошо. Он уже в четвертый раз рассматривал местность, и все подробности отпечатались в памяти – склоны и провалы в земле, расположение каждого дерева и куста.

Гримстер выехал из парка, на тихом проселке остановил машину и начал доставать все, что купил утром в Лутоне: сотню ярдов тонкой, крепкой нейлоновой веревки, рулетку, моток толстой, но гибкой проволоки и остро отточенный нож. В машине остались заточенная саперная лопатка и кусачки. Гримстер взял моток веревки и начал резать ее и связывать куски. Он увлеченно работал в уединении – только птицы перекликались и иногда шуршал кролик в зарослях утесника, – припоминая, когда в последний раз ему доводилось этим заниматься. В Веллингтоне, с Гаррисоном, после долгих усилий они наконец навязали петель и узлов, получив длинную веревочную лестницу – мальчишки собирались свесить ее с края местного карьера, чтобы добраться до гнезда пустельги, где появились птенцы. Гаррисон, даже в те дни большой и грузный, с огромным трудом спустился по лестнице… Гримстер и сейчас помнил ругань друга, когда тот обнаружил, что они опоздали и птенцы покинули гнездо. Всю школьную жизнь Гаррисон страстно мечтал поймать молодую пустельгу и дрессировать ее, всю жизнь его тянуло к запретному и опасному… Запутавшийся, самодостаточный Гаррисон, который недавно положил конец их дружбе.

Гримстер потратил два часа; потом забрался на сосну и привязал один конец лестницы к ветке, проверяя каждый узел, каждую ступеньку. Он давно привык ничего не упускать.

…И все же ни один человек не может жить изолированно, оставаться самодостаточным – даже самый осторожный и предусмотрительный. Сколько бы он ни проверял, ни узнавал, всегда остается вероятность ошибки – там, где приходится сталкиваться с другими людьми. Гримстер тщательно готовился к ночному походу, все проиграл в своем воображении, знал заранее каждый шаг. Он наблюдал и выспрашивал. Однако всегда найдется вопрос, на который был дан неполный ответ – без злого умысла, просто отвечающий не видел за вопросом истинного смысла. Правда, что каждый вечер львов загоняют в вольер и запирают. Так и сделали, пока Гримстер и Лили пили кофе после ужина в гостинице. Но у каждого правила бывают исключения. Когда у львицы начинается течка и у самца собственнический инстинкт достигает пика, самца в ночной вольер не запирают, потому что он будет бросаться на любого, кто подойдет близко к его львице. Льва оставляют в одиночестве снаружи. И в эту ночь, окутавшую склоны в львином загоне, один лев остался незапертым. Он лежал под деревом на дальней стороне загона, за песчаным холмом с боярышниками, недалеко от ночных вольеров, протянувшихся вдоль внутренней ограды.

В десять вечера Гримстер вышел из гостиницы, надев под пиджак темный свитер. Он оставил Лили в холле, сказав, что ему нужно ехать на встречу по поводу извлечения чемоданчика. Ждать его не нужно, вернется поздно.

Лили сидела в холле, читала книгу и спорила сама с собой – выпить ли еще, прежде чем ложиться спать. В конце концов она решила себя побаловать. Она проделала такой путь от прилавка в Акфилде! Наивная провинциалка стала искушенной женщиной, поездившей по миру и вовлеченной в такое увлекательное дело, что у остальных посетителей в холле глаза на лоб полезли бы, если бы они проведали. Она выросла и изменилась. Теперь она личность, жизнь добра к ней и, несомненно, будет еще добрее. Это начал Гарри – и она будет всегда ему благодарна. Но и только. Место Гарри занял Джонни – и, безусловно, подумала Лили, перемены к лучшему. Гарри бывал непредсказуемым и неразумным, а Джонни прямолинеен и внимателен. И тело у него другое: у Гарри тело было мягкое, почти женственное, а у Джонни мышцы тугие и крепкие… Лили прикрыла глаза, трогая пальцами рюмку ликера «Гран-Марнье», и вспоминала тело Джонни, вспоминала, как они занимались любовью, пока не осадила себя. Вот еще, кто-нибудь может решить, что ее интересует только это. Нет, Джонни – настоящий мужчина во всем, ее привлекают его характер, доброта и внимательность. И в отличие от Гарри он джентльмен, сразу видно. Как сразу видно, что миссис Хэрроуэй – леди. Несомненно, скоро Джонни расскажет ей о своей семье, школьных годах, университете – обо всем… Времени полно. Торопиться некуда. Не нужно приставать с расспросами. Джонни не такой человек. Все в свое время. Даже ожидание приятно. Лили представила, как он рассказывает ей о Вальде… останавливается, чтобы понять – нет ли в ней ревности. Ни следа. Внимательно слушая, она не будет думать, какое сделать лицо, какие говорить слова. Слова придут сами, потому что она любит Джонни и понимает его. Правда. Не важно, что все началось с дурацкого гипноза; она не знала, когда догадалась, в чем состоит блок, однако благодаря здравому смыслу выбрала правильный момент, пусть даже Джонни и подумал, что она торопится… любовь должна как-то начаться. И теперь, вспоминая, Лили была уверена, что все началось, как только она увидела его, сильного, аккуратного, ухоженного – и будто есть в нем что-то, что отталкивает грязь и пыль. Конечно, когда она получит деньги за бумаги Гарри, нужно быть осторожной. У мужчин собственная гордость. Джонни обеспечен, но у нее будет больше… намного больше. Может, он надумает оставить государственную службу, может, он втайне о чем-то мечтает – у большинства мужчин есть мечта. Она поможет ему обустроить ферму или еще что-нибудь. Лили быстро представила ферму, где солнце сияет все лето, и квартиру в Лондоне – когда им надоест и захочется перемен. Господи, какая она счастливая, далеко-далеко от Акфилда и грязных парней с суетливыми руками. Такая жизнь не для нее, это ясно… У нее явно благородное происхождение.

Лили закурила, расслабилась и отпила «Гран-Марнье». Да вот, например, она знает, как что выбирать и заказывать. Названия, которые совсем недавно ничего ей не говорили. «Гран-Марнье», «Куантро», «Драмбюи», белое вино – к рыбе, красное – к мясу, «соле бон фам», «торнедо Россини»… Завтра, решила Лили, нужно пойти и побаловать себя, потратить немного авансом и купить самый большой флакон «Джой» Жана Пату. А почему нет? Она здесь с Джонни. И всегда будет с Джонни. Лили закрыла глаза и почувствовала, как тело сжимается от желания.

Ночное небо затянуло тучами. Решетка в воротах парка коротко громыхнула под колесами машины. Ночью невозможно полностью отгородить земли парка, потому что через него проходит общественная дорога. По пологому склону Гримстер поднялся до перекрестка на вершине холма, миновал поворот налево, ведущий к плато над загоном львов, проехал еще двести ярдов и припарковался в траве под купой деревьев. Выключив огни, Гримстер закурил. То и дело его освещали фары проезжавших мимо машин. Времени было полно. Гримстер ждал, пока движение прекратится. Его машина не привлечет внимания. Любой решит, что там прячется влюбленная парочка. Потребуется не больше часа с момента выхода из машины, все спланировано и проверено. Возбуждения Гримстер не чувствовал. Он вообще больше не чувствовал возбуждения – только в постели с Лили. Возбуждения не приносила даже мысль о том, что он собирается перехитрить сэра Джона, а потом убить его. Все это просто восстановление нарушенного равновесия. Он любил Вальду, а сэр Джон ее убил. Возможно, на месте сэра Джона он поступил бы так же. Но это не важно. Равновесие нужно восстановить. Сэр Джон забрал жизнь Вальды, а ее жизнь – единственное во всем мире, ради чего Гримстер, представься ему выбор, отдал бы собственную жизнь. Прежде он порой ненавидел сэра Джона, и его грело ожидание мести. Но теперь он не чувствовал ничего. Этого человека необходимо убить, чтобы чаши весов снова уравновесились. Никакой этики, никакой морали. Ему и прежде доводилось убивать. Ему приходилось видеть и делать такое, во что обычный человек просто не поверил бы. Так что Диллинг вполне справедливо не доверял сэру Джону и Коппельстоуну. То, что Департамент будет обманывать и убивать, когда сочтут необходимым сэр Джон и его начальники, раньше Гримстера не беспокоило; не беспокоит и теперь. Система возникла давным-давно, он принял ее, однако решил из нее выйти. Раньше он принял бы обман и убийство Лили; она для него никто. Но ей повезло, именно благодаря ей стала известна правда о смерти Вальды. Этот долг он должен вернуть, прежде чем займется сэром Джоном.