Деревенские святцы - Иван Полуянов

Сперва, конечно, посади и посей, а то будет нечего припасать. Посевная продлевалась почти до середины нынешнего июня, посадка овощей и дольше.

Главное, чем устойчиво, крепко хозяйство — сенокос и жатва, подъем паров, сев озимых, уборка и расстил льна, — приходится на лето. Повышена цена времени: «Часом опоздаешь — годом не наверстаешь».

«Не земля родит — год».

Какой год считать благоприятным, легким, какой тяжелым?

«Худо лето, коли солнца нету».

«Не моли лета долгого, моли теплого».

«Зеленый год» — два слова, встарь наводившие ужас. В начале ХУП века похолодание, обрушившееся на Европу, горем, бедствиями отразилось на Руси. От затяжных стуж-отзимков, лютого ненастья не успевала выколоситься даже рожь, посевы зелеными уходили под снег.

«Дождливое лето хуже осени».

Вместе с тем пагубен и палящий зной.

«.Сухмень — в поле колос скорбит».

Крестьянин готов был поступиться «зеленой страдой» на лугах, лишь вознаградила бы его труды «хлебная страда».

«Когда сено гнило, тогда в сусеке мило».

«Сено черно, так каша бела».

К погоде вперед на лето примеривались с декабрьского почина зимы, с январских стуж и февральских метелей.

Природа нема и никогда не молчит. Она говорит с нами блеском звезд ополночь и утренней росой, раскатами грома и шорохом муравьев по опавшим иглам соснового бора, только нам бы постичь ее язык! Встарь этому Способствовали устные численники-месяцесловы, как азбука, по которой учились проникать в смысл вьюг зимой, дождей летом, вешних половодий и осенних листопадов.

Перволетье. Белые ночи. Нежная, ярчайшая в году зелень трав, деревьев, посевов.

С вешней поры утвердишься, что ничего нет благоуханней растущей травы. Только теперь не луговой, где солнцепек путает запахи, но лесной — прогалин, полян, где густота нависи оберегает еще черемухи в цвету; мох влажен, столбы солнечного света, пропущенного сквозь кроны, рябят танцами золотых мошек, и хвойные лапы елей украшены свежими побегами. Чуть проклюнувшиеся иглы мягки, чешуя завязей шишек рдяна, желта осыпь пыльцы, и эта мягкость, светлая зелень так отвечают лепету необмятой листвы, ее плеску, синей сумеречности. Листва струит тонкий-тонкий аромат, который невмочь перебить волглым струям от мхов, трухлявых колодин, сухим, горячим запахам муравьищ, солнечных лужаек. Так, тьме ночи не дано погасить одинокий огонек избы спящей деревни; так, вою и стону метели не справиться с поддужным колокольчиком ямщика, чей звон залетел к тебе, пробился из дальнего-дальнего детства… Трава! Пробилась и в лесу, растет, пышнеет!

Волнуют всходы ранних яровых. Ячмень, пшеница, овес — что ни полоса, то и особый оттенок зелени, нежный в своей беззащитности пушок. Кто смеет его тронуть и погладить, то это бегучие тени облаков.

«Хлеборост» назван июнь устными святцами, он постарается оправдать звание.

А пушицы, травы, называемой иначе заячьи лапки, вдруг столько объявилось, что пади сырых логов словно снегом покрыты. Белые кисти шелковисты, чисты. Вот бы окунуть их все разом в яркие краски июньских рассветов да закатов, да расцветить пожни, берега озер — то-то красота будет! И на пресницах деревенских модниц, на балконах изб нет таких колеров!

Что ж, того и ждать, раз июнь именовался раньше «разноцветом». За ним право распускать герани и ромашки, духмяный лабазник и алые, розовые гвоздики, голубую синюху и лиловые луговые васильки…

Светлейший месяц светлейшего времени года, всем богат июнь.

А вспомнишь деревенские святцы, поневоле убавится пылу: «Богат июнь, у апреля-дедушки подбирает крошки». «Июнь — в закрома дунь. Поищи, нет ли где жита, по углам забыто. Собери с полу соринки, сделаем по хлебцу поминки». «Отец с сыном, май с июнем, ходят под окнами, побираются».

Ловлю себя на мысли: может, прибеднялись мужики? В русском, знаете, характере на себя наклепать, прикинуться, будто из-за угла мешком пришиблен. С бедняка, вестимо, взятки гладки, с дурня и вовсе спросу нет.

Север, в сущности, не испытал оков крепостничества. Земля долго оставалась общинной собственностью. Было до середины XIX века — расчисти от леса, кустарников новину и владей. Накосил сена, сметал стог — твое. Вспахал, засеял, выросло — твое, хоть репа, хоть лен. Суровы климатические условия, все же приложи руки, земля разве обманет! Реже недороды на важских, двинских, сухонских подзолах, суглинках, чем на южных, подверженных засухам черноземах или в пшеничном Поволжье.

Правда, с годами и на Севере резче проступала чересполосица. Жители старых деревень у нас от нехватки пахотных земель еле-еле сводили концы с концами, тогда как у соседей, в Брусной, под Брусенцем, амбары ломились от зерна.

Не всем известно, что Россия и продавала, и закупала хлеб. Допустим, в 1913 году страна завезла, преимущественно из Германии, ржи более 12 миллионов пудов, пшеницы — почти 1,4 миллиона пудов…

Ладно, «в июне есть нечего, так жить весело: цветы цветут, соловьи поют».

«Май — под каждым кустиком рай», а июнь — «каждый кустик ночевать пустит».

Чего уж, хоть ночуй в поле, столько всего наваливалось: посевную кончай и навоз под пар вывози, открывай прополку, за огородом следи и начинай косьбу.

«Поводит июнь на работу, отобьет от песен охоту» — в деревенских святцах заявлено.

Ей-ей, прибеднялись, лукавили! При переходе от весны к лету Русь пашенную, сельскую как раз настигала урочным накатом песенная, игровая стихия, тем более широкая, что народная обрядность, гулянья молодежи по временам подверстывались к религиозным праздникам.

С весной прощанье, его кое-где отмечали еще с Николы Вешнего, когда сады в цвету, кукушки без умолку кукуют, коровы с утра до вечера на выгоне, кони по ночам пасутся на свежей траве, по колено в росах.

Обряд совершался за околицей в лесу. Сломленную ветку цветущей черемухи девушки убирали лоскутьем, лентами, вешали на нее крестики нательные, куковали кукушечкой.

— А не покумиться ли, сударушки?

— Покумимся — полюбимся!

Сквозь душистую зелень листьев целовались кума с кумой в знак сердечного расположения, отныне они все едино что крестные сестры.

Венец древнего действа — вечером на реке, после угощенья, у костра, игр и песен, когда самая отчаянная кумушка-голубушка, раздевшись, окунала «кукушку» в воду на глубине, на быстрой струе, под пенье обрядовое, под щелканье соловьев и звон боталов стада.

Кстати, «крестины кукушки» чаще проводились после Николы травного, вообще обрядовость кочевала по праздникам в зависимости от того, где что уцелело, что воспринято исстари.

В Вознесенье обычай стряпать обетное печенье — «лесенку», «Божью окутку», «Христовы лапотки» — соблюдался почти повсеместно.

«Лапотки», «онучки» — без них как можно? По поверьям деревень, Спас, сын Божий, от Воскресенья до Вознесенья Русь обходит, а земля-то обширна, а обутка-то лыковая, не ноская, надобна ей перенова.

У «лесенок» оттого семь перекладин-ступенек, что Христу восходить-возноситься на семь небес. К тому же «лесенка» — ржи помога:

Расти трава к лесу,Рожь — к овину…

Вознесенье праздновали чаще в мае, Святую Троицу, Духов день обыкновенно в июне.

«Зеленые святки», березе именины! «Березынька скрипела, всех девушек кликала», наказывая в рощи, в луга идти, обещая сама согнуться, в веночки завиться:

Лиственный мой венок,Лиственный дорогой!Ой, я старость не хочу,Старость в ногах затопчу,Лиственный мой венок,Лиственный дорогой!Ой, пойдем, лада, в темный лес!Ой, пойдем, лада, в темный лес!Лиственный мой венок,Лиственный дорогой!

Березка завита, ею, разубранной лентами, цветным лоскутьем, венками, обносили нивы и покосы. Присоединялись к шествию мужчины, замужние женщины, парни и детвора.

Возвращаясь в деревню, хвалились песенницы:

Где девушки шли,Там рожь густа,Где бабы шли,Там вымокла,Где мужики шли,Там повыросла,Где парни шли,Там повылегла…

Очевидно, участники хода ни сном ни духом не ведали, что воздается ими Ладе — светлокудрой богине весны, любви, сердечного согласия, — чье земное воплощение и есть береза.

Поскольку «зеленые святки» объединяла седьмая неделя после Пасхи, с зенитом празднества в четверг, они именовались Семиком.

Семик честной, Семик ладужный,Послал за винцом, на нем семь одежд,Все шелковые, полушелковые,Семику да Семичихе — яичко!Семик баню продает,Семичиха не дает,Стряпала, стряпала,В тесто ложку спрятала!

Как повалят ватаги по улице — шуму, гаму… Ой, святых вон выноси! В ржавые ведра колотят, скачут оравой… Подать им, что ли, пироги и яичко, авось отступятся? Знамо дело, на пир-братчину съестное гоношат.