Истинная для Ворона (СИ) - Адьяр Мирослава

— Не переживайте, — шепчет он, касаясь губами моего уха. — Когда эта штука с вами закончит, вы даже не вспомните своего имени. Страна безудержных кошмаров станет вашим родным домом, единственным пристанищем, а потом…

Мужчина щелкает пальцами прямо перед моим лицом и отступает в сторону.

— Мы запишем все, что вы скажете, а затем вскроем и исследуем. Разве не волнительно?!

— Я убью тебя, сука. Это тоже запиши.

Корэкс презрительно морщится и отмахивается от моих слов, как от надоедливого насекомого.

— Да-да, конечно, — бормочет раздраженно и придвигает стол ближе, чтобы между мной и жуткой каменюкой осталось не больше фута. — Наслаждайтесь. Ни в чем себе не отказывайте, а я пока займусь вашими спутниками.

Значит, они живы. Саджа, только не дай им сгинуть!

Не дай им…

Мысль ломается и крошится, никак не могу ее додумать. Куб притягивает взгляд, распускает в стороны сиреневатое свечение, наполняет воздух сладковатой вонью гнилых фруктов. Чувствует, что перед ним — свежая жертва. Трещинки и разломы мягко пульсируют, выпускают наружу вместе со светом тонкие усики-щупальца.

Прежде чем эта дрянь касается головы, я успеваю подумать, что гадина слишком уж разумна.

Оно будет копаться… во мне?

В моих мыслях и чувствах?

Нет!

Рывок, путы сдавливают так, что не вдохнуть, а куб уже оплел меня от макушки до шеи. Пробрался под кожу, выдохнул в лицо удушливый дурман.

Нет…

Мир мигает, растворяется в бурном потоке чужеродных видений, тонет в черной горькой патоке образов, что совершенно не принадлежат мне.

И гаснет без предупреждения.

Раз.

И меня не стало.

33. Ворон

— Приковать их к постаменту, — помощница Корэкса отдает распоряжение властным, пронзительным голосом, от которого внутренности сворачиваются колючими клубками. Мы так и не узнали ее имени, но плевать. Все, чего мне хочется, — распять безымянную суку и пустить ей в голову заряд огненно-красной сциловой дроби.

Чувство беспомощности — самое отвратительное, что со мной случалось за долгие годы. Вокруг — толпа долбаных фанатиков, в голове — туман, во рту нагадила стая диких кошек, а в дальнем закутке бьется только одна мысль: где Ши?

Если бы она умерла, я бы почувствовал…

Наверняка бы почувствовал!

Саджа мне свидетель, ублюдкам пора начинать читать их молитвы…

Умоляюще смотрю на Бардо, но на голове друга поблескивает черный «венец тишины». Его забрали с корабля и водрузили на Бардо до того, как он пришел в себя, и теперь остается только догадываться, что случилось с моей Колючкой.

Женщина поворачивается медленно, будто движется сквозь толщу воды. Не улыбка, а хищный оскал, глаза превратились в щелки, а за веерами темных ресниц мерцают красные огоньки и вспышки.

Во взгляде — ни капли жалости, только какое-то странное отрешенное благоговение. Грудь, обтянутая плотной черной тканью, ходит ходуном. Женщина жадно глотает вязкий, влажный воздух, дрожит и всхлипывает, словно нечто невидимое ласкает худощавое тело тысячами пальцев.

Чем только ширяются эти сумасшедшие? Дурь-то забористая.

Нас выталкивают вперед, к небольшому возвышению, у которого лежат две пары цепей, не больше шести футов в длину, увенчанные широкими ободками сциловых наручников.

На первый взгляд нет в этом возвышении ничего необычного. Каменюка и каменюка: прямоугольная, невысокая, едва ли мне до середины бедра.

Темно-бордовая, искрящаяся, полупрозрачная, но совершенно не вызывающая ничего необычного. Ни единого движения под кожей, никакого вопля даже на самом дальнем краешке сознания.

Ворон даже в ее сторону не смотрит — о чем может идти речь?

Если древний город, на задворки которого нас притащили, пробуждает где-то внутри самые гадкие подозрения, замешанные на горьковатом отвращении, то постамент выглядит как основание какого-то памятника, давно снесенного первыми жителями планеты.

Взгляд скользит по гладкой поверхности, выхватывает узоры и надписи на незнакомом мне языке. Это абсолютно точно не общее наречие и не его производные, не кулганский, не аркелонский и не хадах-ти.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Будь тот кулганец здесь — наверняка бы определил, что тут написано.

Чувствую, что это важно.

То, что может рассказать этот камень, — жизненно необходимо, потому рассматриваю поверхность жадно, пытаюсь запомнить каждую черточку, впадинку, излом странного светящегося узора, точки, тире и завитки.

Бардо как-то странно вздрагивает и указывает подбородком на неизвестный предмет, похожий на наконечник копья.

Он почти сливается по цвету с постаментом, но все равно выделяется двумя-тремя чернильными пятнами, расплывшимися на сверкающем острие.

Новый толчок в спину и удар под колени. Шиплю от боли и дергаюсь, но силовые веревки держат крепко, не вырваться. На запястьях защелкиваются сциловые наручники, тихо звякают цепи. Я чувствую присутствие женщины за спиной, кожей ощущая жар ее тела. Два тюремщика стоят в стороне, позволяя своей госпоже творить все, что вздумается.

В горло упирается что-то острое.

Я слышу едва различимое шуршание, когда клинок протыкает кожу и замирает, подвесив меня в считаных дюймах от смерти. Рана щиплет, по коже вниз текут тяжелые вязкие капли. Воротник рубашки мокнет, а затылок прошивают тысячи раскаленных иголок. Сглатываю с трудом и пытаюсь даже не дышать лишний раз.

— Ваши наручники — чистейший сцил и берлида, — шершавый горячий язык проходится по горлу, собирая кровь. — Их прочность так высока, что без ключа вам остается только отгрызть себе руки.

Ворон в груди дергается от отвращения, но я приказываю ему сидеть смирно.

Пока еще не время.

Бабы, если дать им ощутить собственную власть, становятся полезно-болтливыми. Особенно такие. Только слепой бы не заметил, что безымянной помощнице тесно в тени своего господина. Хочется показать себя главной, хозяйкой положения. Чем она сейчас активно и занимается, оставляя новые шрамы на моем горле.

Она не откажет себе в удовольствии покрасоваться.

А я очень-очень хочу знать, где Ши.

— Если вам нужна наша кровь, — выдыхаю сквозь стиснутые зубы, а лезвие смещается в сторону и упирается в выемку над ключицами, — то перерезали бы нам глотки еще на взлетной площадке.

— Вас надо было проверить, — парирует женщина и чуть ведет запястьем, вырывая из меня судорожный, болезненный вздох. — Вас сканировали всю дорогу до жилых кварталов. Нам нужна только чистая, неиспорченная кровь. Жаль, девке не повезло, — голос падает до тихого шепота. — Корэкс от нее живого места не оставит.

— Зачем ему полукровка? — облизываю пересохшие губы. — Они же отбросы, едва ли сгодятся для чего-то, кроме постельных развлечений!

— Камкери — очень интересный народ, — женщина отстраняется, а я чуть поворачиваю голову и замечаю взгляд Бардо, полный вопросов и недоумения.

Подожди еще немного, дружище. Я должен знать!

— Когда Корэкс с ней закончит, она не вспомнит даже своего имени! — продолжает распинаться наша тюремщица. — Сейчас девка, наверное, видит самые жуткие во вселенной кошмары.

Громкий хлопок на мгновение меня оглушает.

А когда перед глазами перестают расплываться зеленые и красные круги, я вижу у своих ног искалеченное тело безымянной помощницы. Точно в центре ее лица дымится внушительная дыра, а в воздухе медленно растекается запах паленой плоти.

Еще два выстрела, в которых я безошибочно узнаю стандартное оружие Звездной гильдии, глухие удары падающих тел — и рядом раздается ехидный писк.

Бардо издает короткий смешок, когда упитанный енот подкатывается к его ногам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Быстро ты.

Щелкают оковы, и я с удовольствием растираю запястья, поворачиваюсь к Фэду и вижу на лице магистра какое-то совсем незнакомое мне чувство. Мужчина рассматривает меня пристальнее обычного, даже принюхивается как животное, а я только сейчас понимаю, что он видит нитки связи, тянущиеся от меня к Ши. Тонкие губы кривятся в улыбке, а карие глаза вспыхивают каким-то мрачным, торжествующим весельем.