Первая жена (сборник) - Ольга Агурбаш

– Надежда… Простите, забыл ваше отчество?

– Федоровна, – подсказала она.

– Надежда Федоровна! Я припоминаю вашу дочь. Я действительно несколько раз с ней занимался… в начале учебного года… И что? Ну позанимались и разошлись. В чем проблема?

– Вы простите меня… Наверное, я не права. Девичьи грезы и фантазии приняла всерьез.

– А я-то при чем? Вы можете мне объяснить?

– Просто я испугалась – вдруг у вас с ней возникли отношения… вы взрослый мужчина, она – ребенок. Хотела поговорить, выяснить. Знаете, материнское сердце волнуется. Она у меня единственная дочь.

– Я вас понял. Говорю вам совершенно ответственно: у меня с вашей дочерью отношений нет! Да, она бывает и на кафедре, и на институтских мероприятиях. Мы здороваемся, разговариваем, но это все в самых обычных рамках. Многие девушки здороваются со мной, общаются, звонят. Возможно, что кто-то из них и влюблен. Но поверьте, это не повод для волнений.

– Значит, будем считать, что она все себе напридумывала, – не очень уверенно, но все же воодушевленно произнесла Надежда.

– Скорее всего, именно так, – отреагировал Вадим и сам удивился своему внезапно наступившему спокойствию. Он ведь только что куда-то бежал, торопился, у него ведь были какие-то неотложные дела..

А эта женщина… Она прервала его движение, вырвала из бурлящего потока факультетской жизни, а он вместо раздражения и нетерпения вдруг испытывает покой.

Вадим смотрел на нее и не понимал, что с ним происходит. Уже вроде бы все сказано, выяснены все недоразумения, уже и разговор логически подходит к прощанию, а он вдруг осознает, что прощаться ему совсем не хочется, и что тот вопрос, по которому он только что куда-то спешил, совсем даже не важный и не срочный, и что ему почему-то хорошо здесь и сейчас… Стоять, разговаривать с этой незнакомой, встревоженной, но очень милой женщиной.

Вадим сказал вдруг:

– Я хочу угостить вас кофе. Пойдемте! У нас в буфете такие вкусные десерты…

И заговорил про кофе, сладости, про то, что после ремонта у них и столовая преобразилась, и банкетный зал открылся. А буфет, в который раньше брезговали заходить даже вечно голодные студенты, стал совсем другим: свежайшие продукты, большой ассортимент. Казалось, он говорит без остановки, чтобы не дать ей возможности отказаться, вставить слово, задать ненужный вопрос. Надежда сама не заметила, как оказалась втянута в это его движение, в этот кажущийся абсурдом разговор, в водоворот его ничего не значащих слов: «Вам с сахаром? С молоком? Какой десерт предпочитаете?»

Она пришла на разговор в душевном смятении, она встревожена и по вполне объяснимым причинам взволнована за дочь, а тут… Человек, к которому у нее заочно были сформулированы претензии и слова недовольства, вдруг тянет ее по лестницам и этажам, ведет в какой-то буфет пить кофе. И при этом говорит бесконечно, возбужденно и явно заинтересованно. Ничего не понятно!

* * *

Уже потом, дома вечером, когда муж плотно углубился в компьютер, а дочка ушла в свою комнату читать, Надя, сидя на диване и бездумно листая журнал, вдруг вспомнила сегодняшнее событие – визит к преподавателю – и какими-то другими глазами посмотрела на него…

…Они сидели в шумном буфете, среди громогласных студентов, среди непрерывно снующего потока и в то же время будто бы в изоляции… Сейчас, когда она видела их беседу со стороны, ей показалось, что их столик был словно островком, которого не касалось бурлящее вокруг людское море.

Он принес кофе, несколько мини-пирожных, какое-то ванильное суфле, многослойное желе. Она взирала на все эти лакомства в изумлении. И это ее удивление в большей мере относилось к ее внутреннему состоянию, нежели к тому, что стояло перед ней.

Он нахваливал десерты, угощал, она послушно пробовала, говорила, что, да, очень вкусно. В какой-то момент у нее получилось расслабиться. Как-то сразу, по-настоящему. Ушли напряжение, тревога. Внутренне волнение рассеялось, растворилось как-то само собой, и она вдруг ощутила и аромат кофе, и тонкий вкус пирожных, и нежный запах корицы, и едва-уловимый привкус лимонной кислоты… Она осознала себя в этом незнакомом пространстве и, главное, увидела перед собой мужчину. Не преподавателя, не репетитора своей дочери, не постороннего молодого человека, а именно мужчину. Да, он явно моложе, но он с ней здесь, сейчас. И не как случайный знакомый. Совсем нет. От него веет силой, от него исходит энергия, и он как-то странно напряжен и расслаблен одновременно.

Надежда, вспоминая их разговор, погружалась именно в ощущения, а не в слова. Тем более что ни тем бесед, ни каких-то отдельных фраз досконально припомнить она не могла. Просто общий тон разговора – незатейливый, легкий, как принято выражаться в подобных случаях, ни о чем. Но именно в этом «ни о чем» и заключался целый мир ощущений. Она абсолютно явно осознала, что мужчина, сидящий перед ней, очень сексуален. Причем не нарочито, не напоказ, нет. Это не плейбой, не гуляка, который запросто и не слишком разборчиво идет на интимный контакт. Совсем другого рода сексуальность почувствовала она в нем. Глубоко затаенную, неосознанно оберегаемую им, но столь энергетически сильную, что не скрыть ее, как ни старайся…

Еще она безоговорочно и моментально признала, что в него запросто можно влюбиться. И очень даже поняла свою дочь. Да, действительно, вполне реальная картина девичьей безоглядной влюбленности…

И еще… Еще… Было очень странно и не очень верилось, но интерес этого человека был направлен на нее, на Надежду. И не только как на собеседницу, а именно как на женщину. Причем опять же не агрессивно, не явно, и тем не менее. Вряд ли каждую мамашу он угощает кофе. Вряд ли так долго держит взгляд на лице случайной спутницы…

Надежда находилась в каком-то незнакомом для себя состоянии: некой томности, внутреннего смятения, легкого волнения и еле уловимого трепета. Но было ясно, что все эти движения души связаны с сегодняшней встречей, с тем молодым мужчиной, к которому она пришла с каким-то глупым вопросом. Сейчас ей на самом деле казался абсолютно нелепым сам повод обращения к нему. Зачем она ходила? Чего думала добиться? Ну, конечно же Аня все напридумывала, намечтала. Понятное дело, что никаких отношений между ними нет и быть не может. Другое дело, как эту вымышленную связь выбить из головы дочери? И чем перебить эту ненужную влюбленность? Та, похоже, и в самом деле влюблена. Только бессмысленно это и не нужно.

* * *

Мысли Надежды прыгали с одного на другое: дочь, Вадим, кофе с десертом, собственное состояние, незнакомые ощущения, трепет, улыбка при воспоминании о вроде бы ничего не значащем разговоре.

Говорить ли с дочерью? И о чем именно? Видимо, говорить надо, потому что неправильные мысли у нее, а неправильные мысли ведут к ненужным поступкам и ошибочному поведению. Прочь иллюзии! Сейчас они только навредят ей! На носу окончание школы, вступительные экзамены. Не до глупостей! Не до бессмысленных влюбленностей!

Надежда пребывала во внутреннем монологе, убеждая саму себя в истинности собственных убеждений и в то же время периодически спохватываясь, сомневаясь: ведь чувства не выбирают – вовремя или не вовремя они возникли. Ведь невозможно по мановению волшебной палочки заставить замолчать свое сердце или запросто, будто клавишу выключателя, переключить его с одного на что-то другое.

Поговорить с Глебом? Стоит ли посвящать его в полудетские фантазии дочери? Не навредит ли такая откровенность их взаимоотношениям? Аня и так сейчас стала раздражительной, грубой, неприветливой, и сваливать такие проявления ее характера только на переходный возраст Надежда не стала бы. Во-первых, этот самый пресловутый переходный возраст они пережили лет в тринадцать-четырнадцать, а во-вторых, налицо явная неразделенная любовь, с которой девочка не может справиться.

Не найдя для себя никакого решения, так и пребывая в чувственном смятении, Надежда дала себе возможность успокоиться, переждать пару дней, а потом уже определиться… Пусть утрясется все внутри, уляжется, пусть пройдут первые эмоции, а там видно будет…

Но как оказалось, в ближайшие дни ситуация запуталась еще больше, и Надежда буквально хваталась за голову, не представляя себе, как жить дальше, что делать…

* * *

Вадим, расставшись с Надеждой, почувствовал сначала грусть. А потом удивление. Женщина явно старше его, полноватая, простая, без пафоса и особых претензий… Эта женщина почему-то завладела его вниманием, мыслями, временем…

Он даже потряс головой, чтобы сбросить это оцепенение. Мысли постепенно вернулись к работе и к текущим делам, но легкая грусть не проходила. Ни днем, ни вечером, ни, как ни странно, следующим утром.

Обычно он просыпался бодрым, всегда в одно и то же время, будил сына. Пока тот просыпался, брал гантели, занимаясь минут пятнадцать – двадцать. Потом организовывал ребенка: зарядка, душ, завтрак. Тот пошел в мать: любил поспать подольше, понежиться, просыпался неохотно и медленно, вяло двигался, был не в настроении и окончательно просыпался, похоже, только в дверях, когда пора было бежать в школу.