Тень каннибала - Андрей Воронин

Вот-вот, вспомнил Тюха, — когти! Точнее, ногти. Такие ногти у мужчины Тюха видел только один раз, в кинофильме «Сердце Ангела». Там у Роберта де Ниро, который играл Люцифера, были точно такие же ногти — длинные, холеные, заостренные на концах, как звериные когти. «С такими ногтями, — подумал Тюха, — не нужны ни нож, ни вилка — цепляй, что приглянулось, и отправляй прямо в рот. И даже пальцев не запачкаешь».

В последнее время Андрея Пантюхина все чаще одолевали тягостные раздумья. Он быстро уставал от этого непривычного для него занятия, раздражался и начинал испытывать неприятное чувство, похожее на голод. Буквально каждое утро, выслушав за завтраком от матери очередную порцию нравоучений, сплетен и страшных слухов, Тюха с тревогой думал о том, что вечно играть ржавой миной нельзя — рано или поздно обязательно доиграешься. Это все равно что сдуру лезть с отверткой в работающую, гудящую от высокого напряжения трансформаторную будку: авось не шарахнет. Так ведь шарахнет же, не может не шарахнуть!

Впрочем, временами Тюхе казалось, что может и не шарахнуть. В конце концов, Колдун мог уже сто раз приготовить из него мясо по-французски, причем безо всякого риска. Тюха частенько приходил к нему по вечерам, один и, что самое главное, тайком, чтобы не узнала мать. Что стоило Колдуну прикончить его в один из таких вечеров? Ответ был очевиден: да ничего не стоило! Так может быть, Колдун по какой-то неизвестной причине выделял Тюху из толпы? Может, он хотел его приблизить?

Тюха родился в самом начале Перестройки, и общий скептицизм, вызванный повальной голодухой и горькими разочарованиями тех памятных лет, был всосан им, что называется, с молоком матери. Это заставляло его сомневаться в сверхъестественных способностях Колдуна и в том, что он, Колдун, решил научить его своим штучкам-дрючкам. С какой радости-то? За какие такие заслуги? Да и в то, что Колдун якобы жрет людей почем зря из чисто религиозных соображений, Тюхе верилось с трудом: он скорее понял бы алкаша, который зарезал собутыльника на мясо, когда кончилась закуска. Но с другой стороны… С другой стороны, очень многое в образе жизни и поведении Ярослава Велемировича Козинцева не поддавалось рациональному объяснению. Именно эти странности, делавшие Козинцева в глазах его соседей опасным сумасшедшим, казались Тюхе наиболее интригующими и вселяли в него робкую надежду, а вдруг он не такой, как все? Вдруг он все-таки не хуже, а в чем-то лучше других? Вдруг Колдун разглядел в туповатом с виду подростке какие-то скрытые возможности, которых в помине нет, скажем, у того же Пятого? Тогда как, а? Упустить свой единственный, может быть, шанс стать необыкновенным человеком? А из-за чего, спрашивается? Из-за того, что болтают старые перечницы на скамейках у подъездов? Да провались они сквозь землю вместе со своими скамейками! Жить, как раньше, в тупом полусне, смотреть в рот Пятому, вкалывать всю жизнь на стройке, а потом выйти на пенсию и сдохнуть как собака? Можно, конечно, и так. Вот только…

Он осторожно покосился на сидевшего рядом Пятнова. Пятый курил, запрокинув голову к закатному небу и закрыв глаза. Тюхе вдруг представилось, как он одной рукой берет приятеля за волосы, отгибает его голову еще дальше — так, чтобы затылок почти коснулся лопаток, — и подносит к его беззащитному горлу острый-преострый нож. «Пятачок, Пятачок, — говорит он, — я тебя съем. Как ты на это посмотришь? Может быть, хочешь напоследок еще разок обозвать меня тупарем или валенком? Давай, не стесняйся, я подожду».

Перед его мысленным взором стремительным вихрем пронеслась вереница заманчивых картинок, часть которых пришла из его старых сексуальных фантазий, а другая, более свежая часть была плодом последних размышлений. Тюху вдруг осенило: Колдун предлагал ему то, о чем он никогда не мог даже мечтать, неограниченную власть, власть без ответственности, власть без последствий. Тем способом, о котором подумалось сейчас Тюхе, можно было уговорить любую девчонку. При этом она позволит тебе делать с ней все, что угодно, и потом, когда все закончится, не побежит жаловаться маме и писать заявление об изнасиловании. Ха! Чем бежать-то? А писать чем?

А мясо… Ну, мясо — оно и есть мясо. На нем не написано, чье оно. Колдун правильно говорит: откуда нам знать, что мы покупаем на рынке под видом свинины? Может быть, румяные пирожки, которыми торгует на углу симпатичная бабенка в белом фартуке, начинены старым бомжем, загнувшимся от рака или заживо съеденным сифилисом в подвале дома, где живет эта самая торговка? Может быть, магазинные пельмени сделаны из покойников, за которыми никто из родных не явился в морг? А куда деваются всякие ампутированные руки-ноги, удаленные миндалины, желудки и прочая требуха? Может, ими кормят собак в питомниках? Так ведь их и говядиной кормят, и свининой… А от перемены мест слагаемых сумма не меняется: если собаки могут жрать то же, что и мы, тогда и мы вполне можем питаться тем же, чем питаются они. А если кому не нравится, может не жрать — никто не заставляет!

«Ну и ну, — подумал Тюха, украдкой переводя дух. — Вот это да! Да ну, — подумал он, — чепуха это все. Никакой Колдун не людоед, а просто нормальный мужик, с которым интереснее даже, чем с Пятым. Не подкалывает, не издевается, а то, что на него бочки катят кому не лень, так это от зависти. У нас же всегда так: хлебом не корми, а дай найти крайнего, чтобы было на ком оторваться».

«Потому что козлы, — подумал он с внезапным раздражением. — Куда ни глянь, везде одни козлы. Ну, и еще коровы». Он честно попытался припомнить хоть одного нормального человека из тех, кого знал, но так и не сумел. Ну, разве что мать, да и то…

Сам того не осознавая, Тюха готов был следовать за Колдуном, куда бы тот его ни повел, в точности как детишки за Гаммельнским крысоловом в жутковатой истории, которую однажды рассказал ему Ярослав Велемирович.

На голую Тюхину спину спикировал комар, потом еще один, потом целых три кровососа вонзили в него свои шпаги по самые глаза и принялись жадно сосать. Тюха зашипел, выматерился и принялся с треском хлопать себя по спине ладонями. Только теперь он заметил, что стало смеркаться. Воздух сделался темно-голубым и прохладным, и в нем тучами звенело вышедшее на охоту голодное комарье. Последние отдыхающие спешно покидали насиженные места, унося с собой свое барахло.

Тюха торопливо закурил, чтобы отогнать хотя бы часть наглых кровопийц, и стал натягивать джинсы. Пятый уже зашнуровывал кроссовки, тоже дымя как паровоз.

— Ну что, Тюха, — сказал он, — ты прямо к своему Колдуну? Ты там смотри, поосторожнее с ним, а то оглянуться не успеешь, как он тебя того… оприходует.

Он сделал красноречивое движение бедрами, одновременно махнув руками назад, словно отталкиваясь лыжными палками.

— А потом сожрет, — продолжал он, отмахиваясь от комаров. — С хреном. Или с кетчупом.

— Пошел ты на…, - сказал ему Тюха. — Ты сам-то идешь?

— К Колдуну или туда, куда ты меня послал? — уточнил Пятый. — Туда не пойду, не та ориентация. А к Колдуну заскочу чуток попозже, когда все соберутся.

— Только ты не опаздывай, — нахмурился Тюха. — Колдун не любит, когда во время сеанса кто-нибудь вламывается.

— Ты куда меня послал? — спросил у него Пятый. — Адрес хорошо помнишь? Вот сам туда и иди вместе со своим трахнутым Колдуном, понял? Он еще учить меня будет, валенок сибирский…

Они разошлись весьма недовольные друг другом, — впрочем, как всегда в последнее время.

Через двадцать минут Тюха уже звонил в знакомую дверь. В глубине квартиры раздались неровные шаги, защелкали отпираемые замки, забренчали цепочки, и дверь открылась.

Колдун уже успел переодеться для сеанса. На нем был его дурацкий, в общем-то, длиннополый угольно-черный сюртук с глухим стоячим воротом, который, как ни странно, сидел как влитой и смотрелся очень торжественно, черные кожаные штаны и тяжелые ботинки с квадратными носами. Обе цепочки и золотая, и стальная — висели поверх сюртука, ярче обычного сверкая на темном фоне.

— Здравствуй, — кривя в жутковатой приветственной улыбке изуродованный рот, сказал он Тюхе и сделал приглашающий жест рукой, на которой сверкал золотой перстень-змея. — Ты, как всегда, первый Проходи.

Тюха вошел. Хозяин запер за ним дверь.

— Время еще есть. Может быть, перекусишь? — как всегда, предложил он.

— Спасибо, я только что поел, — как всегда, соврал вечно голодный Тюха.

Голод голодом, но до того, чтобы угощаться чем бы то ни было в этом доме, он еще не дошел.

Глава 9

Минут через пятнадцать после того, как Тюха уселся на свое обычное место на мягком плюшевом диване, в дверь позвонили. Это означало, что вечернее сборище начинается. Козинцев вежливо извинился перед Тюхой — он всегда извинялся, — встал и направился в прихожую, хромая и с сухим шелестом потирая ладони.