Скользящий по лезвию - Юлия Зонис

— Мне очень жаль.

Больная долго и пристально смотрела на него, а потом ответила:

— Верю. Тебе верю. Какая же я была дура… Думала, что люди чем-то лучше вас.

— Люди лучше нас, — сухо улыбнулся сержант.

— Неправда. Это ты вынес меня на руках оттуда.

— Из-за меня ты попала туда. Из-за меня и из-за такого, как я.

Прикрыв глаза, Дженис глухо сказала:

— Он не так плох, как ты думаешь. В машине… когда мы начали падать, у меня порвался ремень. Я бы ударилась головой о стекло, но он выставил руку…

Отвернувшись к стене, она продолжила:

— Я почти сразу поняла, что это не ты. Он не так дышал. Он боялся.

— Это вряд ли.

— Боялся, я знаю. Кажется, боялся даже меня. Я где-то читала…

Тут девушка подняла веки и смерила Батти еще одним долгим взглядом. Андроид с горечью подумал, что совершенно бессилен. Он легко мог сломать это тонкое запястье или шею, но понятия не имел, как вернуть краску на запавшие щеки Дженис.

— …или смотрела, — громче проговорила девушка, — в старом фильме. «Солдат». Да, «Солдат». Страх и дисциплина, да? Это то, что вами движет. Нарушив дисциплину, он сошел с ума. Ему надо кому-то подчиняться. Но ты не такой.

Сержант покачал головой.

— Такой же. У меня был приказ — уничтожить Си-двадцать пять. Я должен был сразу начать преследование…

— Но вместо этого поднял меня и понес наверх. Видишь? — торжествующе улыбнулась Дженис. — Ты не такой.

Она ободряюще пожала руку Батти, и тот чуть не рассмеялся: эта пичужка, побывавшая ночью на грани гибели, еще и утешала его.

— Мне нужно идти, — мягко сказал он, высвобождая ладонь. — Маршал Мэттьюс не справится в одиночку.

— С ним вся полиция округа. К тому же маршал Мэттьюс производит впечатление человека, способного позаботиться о себе.

Андроид нахмурился. Дженис оперлась о локоть и приподнялась, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Что? Тебя что-то тревожит?

— Это неважно.

Девушка покачала головой.

— Помнишь, ты сказал мне, что я могу говорить тебе все? Это работает в обе стороны.

Батти присел на край кровати, стараясь не причинить Дженис боль неловким движением.

— Маршал Мэттьюс сумасшедший.

— Почему ты так решил?

— Он помчался за Мар… Си-двадцать пять. Остальные поехали к мосту Квинстон, подняли тревогу на американской стороне. А он пошел через реку. По завалу из обледеневших бревен. В темноте. Он мог погибнуть.

Дженис пожала плечами и тихо охнула — кажется, потревожила шов.

— Он цепкий. Не хочет выпускать добычу, как злой и упрямый пес.

Сержант медленно покачал головой.

— Дело не в этом. Он не упал — вот в чем дело. Обычный человек на это не способен.

— Но Мартин там перешел.

— Си-двадцать пять, — с оттенком раздражения перебил ее Батти. — Он не человек. И потом, маршал говорил странные вещи. Что-то о чудовищах. О белых медведях. В этом нет логики.

— Может, ты просто ее не видишь? — улыбнулась Дженис.

Андроид не нашелся с ответом. Он уже собирался встать и выйти из палаты, но слабая, влажная от пота ладонь вновь сжала его пальцы.

— Посиди еще чуть-чуть. Ты теплый. С тобой мне тепло…

Когда Дженис уснула, сержант все-таки поднялся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

* * *

…Он забыл, как все теряется, когда приходят Голоса. Как исчезает все человеческое, все, что привязывает к живому, теплому, случайному миру. Он больше не был тем, кто любит зимними утрами сидеть в кофейне, потягивать черный кофе, чувствуя, как скользит по щеке солнечный луч, пробившийся сквозь заиндевевшее стекло, и поглядывая на экран тиви. Он забыл даже, что ценит эти минуты из-за нечастых детских воспоминаний — так сидел за кухонным столом приемный отец, сначала в Техасе, потом, после пожара, в Небраске, сидел, проглядывая бумажную тогда еще газету со свежими новостями и неторопливо потягивая кофе перед работой.

Он забыл, что любит ковбойские сапоги, их запах, особую упругость натуральной кожи под пальцами, забыл, как легко различает все сорта кожи: телячьей, яловой, бычьей, лосиной и оленьей, способы выделки и мельчайшие оттенки цвета. Забыл, что предпочитает рыжевато-коричневый, в масть каурой кобылке Нэнси из сгоревшей конюшни. Забыл, что ему нравятся длинноногие брюнетки — особенно полукровки, мулаточки или метиски, хоть это и странно для реднека, и что по пышногрудым блондинкам его взгляд скользит равнодушно и немного презрительно. Забыл вкус бурбона и цвет рассветного неба над Сьерра-Невадой. Он рассыпа́лся, терялся, поддаваясь гремящей в голове разноголосице, и не рассыпаться окончательно ему помогало лишь одно. Цель. Она маяком горела перед глазами и под веками, когда он закрывал глаза. Песье упрямство и песья цепкая хватка. Инстинкт, настолько глубинный, поднимавшийся из такой первобытной тьмы, что даже Голоса перед ним оказались бессильны. Он Охотник. Всегда был Охотником. Он не упустит добычу.

* * *

Беглец изобразил ухмылку заледеневшими губами. Вьюга хлестнула его по лицу и тут же, как будто осознав свою ошибку, отступила, подобострастно взвыв и превратившись в целующую армейские ботинки поземку.

Беглец легко избавился от погони, сначала нырнув под лед у американского берега и обманув тепловизоры, а потом перебравшись обратно на канадскую сторону. Человечки с винтовками, человечки с собаками, человечки с рациями, на вертолетах и джипах искали его совсем не там. Брат остался с раненой девушкой. И только одно беспокоило беглеца. Одно существо, которое не было ни человечком, ни братом. Существо с упрямством машины переползло за ним на американский берег. Даже из-подо льда, выгнувшегося над корнями старой ольхи туннельной аркой, беглец услышал, как оно оступилось у самого конца завала и ухнуло в стремительную ледяную воду. Человечка это добило бы, но существо сумело выбраться. Поблуждав немного в путанице вьюжного леса на той стороне реки, оно снова взяло след и сейчас шло за беглецом.

Он облизнулся, ощутив на губах вкус колкого, с ледяным крошевом снега. Вьюга путала его планы, однако к рассвету должна была успокоиться. А рассвет близко. Человечкам не дано было этого ощутить, но беглец чувствовал первые лучи ультрафиолета, пробивающиеся сквозь тучи над американским берегом. Тучи, подсвеченные снизу огнями Ниагара Фоллс, прорезанные лучами прожекторов. Бесполезные вертушки все еще кружили там, как слепые пчелы над болотом. При желании беглец мог вычленить вой их двигателей из замирающего хохота пурги, лая собак и рявканья мегафонов. Почему существо не связалось с ними, не направило погоню по верному следу? Неужели оно надеялось в одиночку завалить андроида боевой модификации «С»? Беглецу не нравилось так о себе думать, но он верно оценивал собственную силу. Даже брату не удалось бы. А существо было куда слабее брата. Оно едва тащилось в своей обледеневшей одежде, упрямое, как пес с перебитым хребтом. До рассвета оставалось чуть больше полутора часов. За это время следовало достичь озера и отвязаться от преследователя.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});