Мрачная трапеза. Антропофагия в Средневековье [Литрес] - Анджелика Монтанари

как поглощают младенца[388].

Во-вторых, необходимо отметить использование глагола reperire («найти, сделать открытие»), а не ostendere («представить, явиться») или videre («видеть»), обычно использующихся при описании явлений Христа в облатке, что говорит о конкретности присутствия окровавленной плоти[389]: это ужасающий лик Бога, который порицает развращенных священников, сомневающихся верующих, еретиков и особенно евреев, считавшихся остервенелыми противниками Святых Даров евхаристии. Но святая частица всегда триумфально выходила победительницей наперекор осквернителям, показывая, как христианство обретало победу над своими самыми ожесточенными противниками.

4. Генезис обвинения

Ритуальная трапеза в форме таинства (евхаристии) либо лишь совместного застолья (греч. agàpe, т. е. безусловная, жертвенная любовь) является, наряду с крещением, основой христианской доктрины.

Противники новой религии обвиняли христианский ритуал в любой мыслимой гнусности, а чем секретней он являлся, тем он казался подозрительней. Антропофагия, естественно, была одним из самых тяжких обвинений: несмотря на утешения Плиния о невинном (лат. innoxius) характере пищи, потребляемой последователями, обвинители не понимали евхаристического ритуала, смешивая старые стереотипы с новыми представлениями[390].

Мы мало что знаем об этих обличениях, помимо скудной и фрагментированной информации, дошедшей до нас главным образом в опровержениях апологетов и отцов Церкви. Иустин Философ в своей «Апологии» (написанной между 160 и 167 годом) защищает христиан перед обвинением в питании человеческой плотью и «утолении жажды кровью». Однако всего лишь десять лет спустя группа христиан была поймана в Лионе с обвинением в каннибализме и инцесте и была приговорена к смерти[391]. В «Послании к Грекам» (итал. Discorso ai Greci) (написанном после 165) Татиан Ассириец опровергает обвинение, напоминая, что оно больше подходит олимпийским богам, пожирающим друг друга, и вспоминает Пелопа, предложенного в качестве блюда богам, Хроноса, пожравшего своих детей, и Зевса, проглотившего Метиду. Афинагор опровергает вменения в вину от язычников в «Прошении за Христиан» (итал. Supplica per i Cristiani) (176–177), утверждая, что христиане противятся убийству. Феофил Антиохийский в «К Автолику» (лат. Ad Autolico) (post 180) называет обвинения в каннибализме враньем, произнесенным клеветническими «языческими ртами», привыкшими черпать примеры каннибализма из собственных мифов[392].

Если вплоть до 180 года опорочивание ритуальной христианской трапезы все еще имеет обобщенный и неясный характер, за этим периодом сразу развивается фаза полемики, между концом II и началом III века, в которой обвинение становится все яснее и обрастает деталями. Обретает свои основные черты жестокий и развратный ритуал, в центре которого находится убиение младенца, в чью кровь будет опущен хлеб во время евхаристии: образ, соединяющий в себе эхо древнего стереотипа враждебной секты (по модели, например, Катилина) с представлением, спровоцированным непониманием малодоступных обрядов новой веры. Детальная схема подобного детоубийственного ритуала с ясностью проявляется в ответах язычникам Минуция Феликса и Тертуллиана. Минуций в своем произведении Octavius отвечает на обвинения, выдвинутые против христиан в ныне потерянной речи Марка Корнелия Фронтона, возможно, произнесенной в Сенате. В этом случае акт каннибализма присвоен новообращенному, который совершает его неосознанно. Вина инициированного навсегда свяжет его с сектой, чьи участники вынуждены молчать, будучи заговорщиками:

Ничего не подозревающему неофиту предлагается в качестве обмана ребенок, покрытый замешанной мукой. Посвященному предлагается нанести удары по этому слою теста, как будто бы он не совершает ничего плохого, и таким образом, слепо нанося удары, он убивает ребенка, не замечая этого. Страшно сказать! – они слизывают жадно кровь этого ребенка и наперекор делят его члены между собой[393].

Тот же Тертуллиан в «Апологии» предлагает полемическую пародию на жертвоприношение, вменяемое христианам: в нем очерчены основные детали (инцест, детоубийство и каннибализм) представления, обреченного на продолжение своего существования даже после исчезновения полемик по отношению к новой вере[394].

Не теряя духа, христианская апологетика уверенно парирует, с акробатической ловкостью направляя обвинения против самих обвинителей и взяв на вооружение их же аргументы. Согласно Тертуллиану, клеветники вменяют христианам злодеяния и гнусности, к которым они сами были склонны («это вы совершали подобные деяния, отчасти открыто, отчасти втайне, и возможно именно поэтому присваиваете их нам»[395]). Обоюдные обвинения между христианами и язычниками были почти что одновременными, но, взглянув поближе, мы увидим, что христиане с большей тщательностью обращали внимание на мистические культы, которые во многом имели сходства с христианскими ритуалами и потому обвинялись в искажении по воле дьявола.

Подобный взгляд со стороны, возможно, был необходимым этапом в процессе самоопределения новой веры. Таким образом берет свое начало длинный список выдуманных языческих практик: от детей, принесенных в жертву Сатурну в Африке, до человеческих жертвоприношений, совершенных в честь Меркурия среди галлов, от «трагедий Тавров»[396] (то есть ритуалов культа Митры) до спектаклей в честь Юпитера, окропленных человеческой кровью; от обвинений против Каталина вплоть до обычаев скифов, от осуждения последователей Беллона, пьющих кровь из раненных бедер, и до обычаев пить кровь преступников в целительных целях либо питаться зверьми, съевшими человеческое мясо[397].

5. Божьи наследники

С самых первых веков распространения над христианством нависала угроза гораздо более тяжкая, чем древние религии, от которых оно хотело отстраниться, – это ересь, или внутренний враг христианства.

В приоритете стояло определение границ ортодоксии, полученное путем дезинфекции христианства от паразитов, поглощавших его тело. План заключался в выкорчевывании многочисленных доктринальных направлений, считавшихся неприемлемыми. Откровение истины диалогу предпочитало веру, а выбору (греч. haíresis) подчинение.

В «О ереси» святой Августин вменяет каннибализм последователям монтанизма, которых описывает как сектантов из Фракии, проводящих «пагубные таинства», при которых они замешивают муку с кровью годовалых детей, чтобы приготовить что-то похожее на хлеб для некоего «подобия евхаристии»[398]. Начиная с Августина, обвинения в антропофагии направлялись против маркионитов[399], карпократиан[400] и других еретических сект, распространенных в Африке и Малой Азии.

Епифаний Кипрский в своем «Панарионе» (греч. Panarion[401]), написанном между 374 и 377 годом, несомненно, предлагает нам одно из самых впечатляющих описаний предполагаемых еретических ритуалов. Он описывает развратные церемонии варваров (итал. borboriani), секты гностиков, распространившиеся начиная со II века. Согласно повествованию Епифания, по окончании общего застолья адепты давали начало ритуальной оргии, на пике которой, посреди общего хора богохульных ругательств, женщина получала в ладони мужское семя и проглатывала его. То же самое варвары должны были делать с менструальный кровью в ходе церемоний, произнося: «это кровь Христова»[402]. Обычаи, описанные Епифанием, концентрируются на свойствах телесных жидкостей: еретики говорят о силе, т. е. душе (греч. psyche), которая находится в менструации и в сперме. Даже абортированный плод, как только он оказывается снаружи, превращается в драгоценный ингредиент: эта измельченная и замешанная в пасту «человеческая плоть»[403], приправленная медом, перцем и специями разного вида, будет потреблена во время общего застолья перед молитвой.

Обвинения в антропофагии продолжились на Востоке и были направлены против павликиан и богумилов во Фракии. Павликиане, секта, распространенная в Византии между VII и XII веком, интерпретировали священное писание в сугубо дуалистическом ключе вплоть до того, что духу противопоставляли материю, а злому господу (господу этого мира) господа хорошего (господа следующего века). В проповеди, произнесенной около 720 года, Иоанн IV Одзунский, глава армянской Церкви, описывает ритуалы, совершенные адептами: дети еретиков, рожденные от оргий и инцестов, шли по рукам, пока не умирали,