Между двух войн - Денис Чекалов

– Я же и говорю, – хмыкнула Франсуаз. Она уже сидела на крыше и подавала мне руку – не иначе чтобы оскорбить.

– Для мужчин гордыня важнее, чем мозги. Броненосцы пусть с голоду подыхают, лишь бы фасад не портили.

Я провертел в крыше маленькое отверстие и теперь смотрел вниз.

– Мы прямо над холлом, – пробормотал я. – Значит, я не ошибся. Что-то не видно ни констебля Уотертауна, ни Джоэла Линдена. Не знаю, хорошо это или плохо.

– Почему плохо? – спросила Франсуаз. – Что скверного в том, если наши знакомые оказались порядочными людьми. Пусть даже такой клоп, как Уотертаун.

– Их повесят рядом с нами, – пояснил я.

3

Вечерело. Дом Карайи Дархма был ярко освещен лампами, наполненными жиром масляной лианы.

– Я ухожу отсюда, – произнес Дуэрбо. Шум голосом был столь силен, что эти его слова едва удалось расслышать.

– И будь уверен, Карайа, – завтра я все расскажу другим фермерам.

С этими словами он развернулся и вышел вон. Шаги его не были ни широкими, ни твердыми; слишком многое пришлось ему перенести за прошедший день.

И все же в его сгорбленной фигуре, в осунувшемся лице было нечто такое, что заставляло верить: этот че­ловек не свернет со своего пути. Такое бывает с людьми, перешагнувшими порог отчаяния и готовыми идти до конца.

Карайа Дархм по-прежнему выглядел уверенным, и лишь на краткий миг на его лице промелькнуло злобное выражение.

– А вот это плохо, – пробормотал я.

Старик сделал едва заметный жест рукой. Из глубины комнаты появился человек и быстро подошел к нему. В его повадке была та учтивая поспешность, какая свойственна не слугам, но скорее секретарям или адъютантам.

Незнакомец остановился, почтительно склонив голову, и потому я со своей позиции не мог разглядеть его лица. Карайа Дархм что-то проговорил, почти не двигая губами. Человек несколько раз кивнул и направился к выходу. Он двигался осторожно, стараясь не попадать в круги света, отбрасываемые лампами, – так ходят слуги, чтобы не отвлекать хозяев от важного разговора.

В тот момент, когда незнакомец подходил к дверям – а был то боковой выход, предназначенный для лакеев и горничных, – он на какой-то миг поднял голову.

– Это же Райлин, – прошептала Франсуаз.

– Да, – ответил я. – Это смертный приговор для Тафара Дуэрбо.

С этими словами я подполз к краю крыши и, убедившись, что никто из караульных не может меня заметить, легко спрыгнул вниз.

Франсуаз не очень хотелось оставаться одной, но она понимала, что землевладелец вряд ли обрадуется, увидев ту, которая всего несколько часов назад убила двух его сыновей.

* * *

Землевладельцы, приехавшие в усадьбу Дархма, не взяли с собой ни слуг, ни кучеров, ни телохранителей. Поездки по лесным дорогам, пролегающим между фермами, были вполне безопасны.

Единственный, кто ждал за дверьми Тафара Дуэрбо, был его ездовой ящер.

Землевладелец шел ни на кого не глядя и так плотно сжимал в правой руке торжественный головной убор, что безнадежно повредил его.

Слуга в ливрее, ждавший возле порога, хотел было попрощаться с важным гостем, но, увидев его мрачное лицо, осекся.

Спустившись по нескольким ступеням крыльца, землевладелец остановился, ожидая, пока ему подведут верхового ящера.

Тем временем Райлин, незаметно выскользнув из холла, шел по узким коридорам. Эта часть дома предназначалась для слуг, но сейчас здесь никого не было.

Приказание, отданное стариком Дархмом, продолжало звучать в ушах юноши:

«Не дай этому человеку выехать из усадьбы. Пусть исчезнет вместе со своим ящером, будто его никогда и не было. Когда все разъедутся, отвезешь тело в глубину Леса, где много вивверн. Ступай».

Остановившись возле одной из дверей, Райлин открыл ее. Помещение, в которое он попал, предназначалось для слуг. Но сейчас на жестких сиденьях восседали вовсе не лакеи.

По крайней мере, так казалось им самим.

Трое молодых людей, чей облик выдавал благородное происхождение и хорошее воспитание, повернули головы к Райлину.

– Вставайте, парни, – сказал Райлин. – Есть работа.

Лица молодых людей осветились радостью. Несколько часов, которые они провели в этой тесной, неудобной каморке, показались им вечностью. Они уже думали, что вечер пройдет впустую.

* * *

Спрыгнув с крыши дома, я снова перебежал к выстроившимся в шеренгу широколиственным растениям. Там я опустился на колени и вынул из правого рукава кинжал.

– Ну-ка, давайте, бездельники, – пробормотал я. – Я знаю ваши привычки.

Не прошло и двадцати секунд, как в моей руке оказался огромный садовый тесак – с толстым лезвием и острой, как бритва, кромкой.

Это грозное оружие использовали для мирных целей – им рубили лианы.

Тесаки следовало возвращать в сарай по вечерам, но работники обычно ленятся это делать и прячут нож в траве.

Я отлично знал эти безобидные хитрости.

Взмахнув пару раз клинком, я решил попробовать себя, в роли садового вредителя.

Верховые ящеры, готовые отправиться в путь, уже ждали Райлина и троих его подручных.

– Ладно, братва, – сказал командир маленького отряда. – Здесь есть один старикан, который слишком много болтает. Надо заткнуть ему рот.

Юные негодяи не произнесли ни слова в ответ. Но если бы не необходимость сохранять тишину, они разразились бы радостными криками.

– В седло, – приказал Райлин. – Прижмем этого придурка, как только отъедет от дома.

Четверо юнцов, теперь уже верхом, направились по узкой тропе через плантации.

«Вот оно, – думал Райлин. – Наконец-то это произошло. Больше мы не будем прятаться по углам как крысы и скрывать лица под масками. Теперь нас начали уважать».

Он чувствовал необыкновенный душевный подъем, некую смешанную с восторгом приподнятость, которая бывает только в юности, да и то далеко не у всех. Ты ощущаешь себя частью Истории – Истории с большой буквы – ты несешься на ее гребне, ты управляешь ею.

Взросление приносит с собой опыт, и опыт этот всегда печален. Мы узнаем, что нет никаких кулис, нет сцены и нет настоящей жизни.

Реально только наше убогое существование на темных, пропахших пылью задворках, и не Герои вершат Историю, а безликие общественные закономерности да слепой случай.

Но Райлин не знал этого. Жизнь его проходила на родительской ферме, где занятия географией и грамматикой с учителем-монахом перемежались работой на плантациях, долгими светскими приемами и скучными разговорами об урожае.

Нет, это не могло быть настоящей жизнью! Где-то там, далеко, существовало оно – нечто действительное, совсем не похожее на тупое однообразие фермы. И вот сегодня ЭТО началось для Райлина.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});