Где Цезарь кровью истекал - Рекс Стаут

— Ступайте со мной.

— Куда прикажете? — осклабился я.

— К шерифу. Я с удовольствием провожу вас.

Он протянул ко мне свою лапу. Я скрестил на груди руки и отступил на шаг.

— Не торопитесь. У меня есть пистолет и лицензия. Пистолетом я владею на законных основаниях. Нам ведь ни к чему разные глупые осложнения, не так ли?

Глава 16

— Даю слово, капитан, что он не застрелит вас в моём присутствии, — любезным тоном начал Вульф. — Он знает, что я не выношу кровопролития. Тем более что это мой пистолет. Дай-ка его, Арчи.

Я извлёк пистолет и протянул Вульфу. Тот поднёс оружие к глазам и сказал:

— «Уортингтон» 38-го калибра, номер Т-63092. Если собираетесь изъять пистолет, что совершенно противозаконно, как справедливо заметил мистер Гудвин, то напишите расписку, и тогда получите его.

Бэрроу прочистил горло.

— Хватит валять дурака. Оставьте себе этот паршивый пистолет. Идём, Гудвин.

Я потряс головой.

— Я нахожусь здесь также на законных основаниях. Чего вам надо? Если одолжение, то попросите как следует. Если же это приказ, то предъявите подписанный ордер. Вы же знаете законы, как и я. В противном случае не советую меня трогать — костей не соберёте!

— Мы тут, в провинции, тоже слыхали о законах, — сказал Уодделл. — Совершено убийство, и капитан Бэрроу хочет задать вам несколько вопросов.

— Так пусть задаёт. А если хочет побеседовать с глазу на глаз, то пусть вежливо попросит, а не тявкает на меня. — Я повернулся к Бэрроу: — Я знаю, чего вы добиваетесь, чёрт побери! Я видел, как тот переразвитый орангутанг указывал на меня пальцем. Он видел, как я беседовал сегодня днём со своими знакомыми в стойле, возле кучи соломы. А я уже прослышал, что под кучей соломы в том павильоне нашли труп, проткнутый вилами. Должно быть, под той самой кучей — мне всегда везёт. Вам, естественно, не терпится узнать, почему я там оказался, о чём мы разговаривали и какой у меня был повод проткнуть вилами этого беднягу; к тому же врач сказал, что убийство произошло два часа и шесть минут назад, следовательно, я должен отчитаться в своих действиях с десяти утра до двух часов тридцати семи минут дня. Верно?

— Да, — согласился Бэрроу. — Только нам важнее знать, что делал убитый в этот промежуток времени. Когда вы его видели в последний раз?

Я ухмыльнулся:

— Попытайтесь ещё разок. Я отказался от этого трюка с трёхлетнего возраста. Скажите сперва, кто этот убитый.

— Его звали Говард Бронсон, — выпалил Бэрроу, не спуская с меня глаз.

— Чёрт побери! — Я скорчил изумлённую гримасу. — Друг Клайда Осгуда. Его опознали?

— Да. Когда вы его видели в последний раз?

— В десять тридцать утра, когда он вылезал из осгудовской машины возле отеля. А мы поехали дальше вместе с мисс Осгуд и Ниро Вульфом.

— Вы хорошо его знали?

— Впервые увидел в этот понедельник.

— У вас были близкие отношения?

— Нет.

— Какие-нибудь личные дела?

— Пожалуй… никаких.

— Что значит «пожалуй»?

— Нет, никаких.

— Может быть, денежные дела?

— Никаких.

— Как тогда объяснить, что пустой бумажник, который нашли в его кармане, сплошь покрыт отпечатками ваших пальцев?

Болван уже успел мне всё выдать. Задай он этот вопрос сразу, я бы, как пить дать, стал запинаться и сболтнул какую-нибудь чушь, а так у меня было время подготовиться и не мямлить.

— Это запросто. — Я широко улыбнулся. — Вчера вечером в доме Осгуда я нашёл на веранде бумажник. Заглянул в него, чтобы по содержимому определить владельца, выяснил, что это Бронсон, и возвратил бумажник ему. Мне и в голову не пришло стереть отпечатки.

— Ясно. У вас всё заготовлено.

— Что заготовлено? — невинно осведомился я. — Бумажник?

— Объяснение.

— Да, всегда ношу с собой целую пачку, особенно в провинции. — Я презрительно поджал губы. — Да пораскиньте мозгами-то. Если я пришил этого парня и обыскал его бумажник или если я нашёл его труп и полез в бумажник, стал бы я оставлять там свою визитную карточку? Я похож на такого олуха? Впрочем, подкину вам пищу для размышлений. Вы сказали, бумажник был пуст. А вчера вечером, когда я вернул его Бронсону, в нём было около двух тысяч долларов.

Тут пробудился гений Ниро Вульфа. Я говорю «гений» не из-за придуманной им хитрости — здесь требовалась лишь скорость и смекалка, — а из-за его гениального предвидения того, что случилось. Сперва я не придал его действиям никакого значения, в то время как он, видимо, устав от беседы, в которой не принимал никакого участия, сунул пистолет в боковой карман и принялся возиться с опрыскивателем.

— Что ж, попытаюсь последовать вашему совету и пораскинуть мозгами, — сказал Бэрроу. — Вы брали что-нибудь из бумажника?

— Сегодня? Я его не видел. Я лишь однажды его нашёл.

— Сегодня или в другой день, неважно. Брали или нет?

— Нет.

— Брали ли вы вообще что-нибудь у Бронсона? У него лично или из его вещей?

— Нет.

— Вы согласны подвергнуться обыску?

Мой мозг лихорадочно заработал, как вычислительная машина. За полсекунды я перебрал пять или шесть вариантов, безмятежно улыбаясь Бэрроу и уголком глаза следя за Ниро Вульфом. Я заметил, что он подаёт мне знаки указательным пальцем правой руки, покоящимся на распылителе опрыскивателя и скрытом от посторонних взглядов полой пиджака. Это был напряжённый миг. Молясь всем богам, что истолковал жест правильно, я учтиво сказал Бэрроу:

— Извините, что я колеблюсь, но я пытаюсь решить, что вас разозлит больше: если я откажу вам в этой любезности или соглашусь, с тем чтобы вы всё равно ничего не нашли. Впрочем, теперь, когда пистолета у меня нет и вам не придётся меня обезоруживать…

Струя мыльной пены с никотином под высоким давлением брызнула прямо ему в лицо.

Он захлебнулся, заверещал и отскочил в сторону, совершенно ослеплённый. Настал ещё один напряжённый миг. Моя рука юркнула в карман, молнией вынырнула оттуда, и в мгновение ока я засунул свой бумажник из страусиной кожи в боковой карман пиджака прокурора Уодделла, который шагнул к капитану с недоуменным восклицанием. Больше я не шевелился. Бэрроу схватил носовой платок и принялся утирать глаза. Вокруг послышались сочувственные возгласы. Вульф протянул капитану свой платок и произнёс совершенно убитым голосом:

— Тысяча извинений, капитан. Моя дурацкая неосторожность. Особого вреда, конечно, не произойдёт, но надо…

— Заткните глотку, или я вам её заткну! — На ушах и на подбородке Бэрроу ещё поблёскивали жемчужные капельки, но глаза он протёр. Повернувшись ко мне, он прорычал: — Опять твои подлые штучки? Куда ты это выбросил?

— Что выбросил? Вы, верно, спятили.

— Это я спятил?! — Он повернулся к Уодделлу: — Что он делал, когда этот толстопузый слизняк залепил мне глаза?

— Ничего, — сказал Уодделл. — Я стоял рядом. Он даже не шелохнулся.

— Чёрта с два! — выкрикнул Бэрроу.

— Заверяю вас, — вставил Вульф, — если бы он сдвинулся с места, я бы это заметил.

Бэрроу метнул на него свирепый взгляд.

— Я ведь извинился, сэр.

— Убирайтесь к чертям! Кстати, как вы относитесь к тому, чтобы прогуляться с нами в прокуратуру?

— Гнев омрачил ваш разум, капитан. — Вульф сокрушённо покачал головой. — Но я вас не виню, хотя ваши поступки неоправданны. Арестовать меня за то, что я случайно обрызгал вас, просто… нелепо.

Бэрроу повернулся к нему спиной и обратился к Уодделлу:

— Вы утверждаете, что он не двигался с места?

— Гудвин? Конечно, нет.

— И ничего не передавал Вульфу?

— Конечно же. Он стоял далеко от него.

— Может, он что-нибудь бросил?

— Нет.

По обеим сторонам прохода столпилась уже добрая дюжина зевак. Бэрроу воззвал к ним:

— Кто-нибудь из вас видел, чтобы этот человек доставал что-нибудь из кармана и передавал толстяку или, быть может, бросил что-нибудь? Не бойтесь говорить. Я капитан Бэрроу. Это важно для следствия.

Одни отрицательно качали головами, другие пожимали плечами и бормотали, что ничего не видели. Одна женщина с двойным подбородком громко сказала:

— Я наблюдала за вами. Как вас обрызгали — такого и в кино не увидишь, но если бы он что-то бросил или что-нибудь в этом духе, я бы уж наверняка заметила, я ничего не упускаю.

Послышались смешки. Бэрроу оглянулся по сторонам, и мне стало его жалко. Я по-прежнему не двигался. В радиусе шести футов вокруг меня не было ни одного места, куда я бы мог чего-нибудь спрятать. Передо мной стояли скамейки, уставленные горшочками с орхидеями; позади был стол с георгинами; и то и другое довольно далеко от меня.

Тем не менее Бэрроу держался вполне достойно. Он протёр платком за ушами и под подбородком и сказал мне: