Убийство в теологическом колледже - Филлис Джеймс

– Где, интересно, наш следак? – встрепенулся Рафаэль.

Ему ответил Генри, не отрываясь от чтения газеты:

– Его не будет, наверное, до ужина. Я видел, как он уехал сразу после завтрака. И должен сказать, даже вздохнул посвободнее. Его присутствие в колледже как-то напрягает.

– Что он надеется обнаружить? – спросил Стивен. – Возобновить дело он не может. Или может? Разве проводят повторное расследование, если тело уже кремировали?

– Как мне представляется, если и проводят, то с огромными сложностями, – сказал Генри, подняв глаза. – А ты спроси у Дэлглиша, он точно знает. – И он снова погрузился в «Таймс».

Стивен подошел к раковине, чтобы смыть с рук муку.

– Мне немного не по себе из-за Рональда, – сказал он. – Ведь мы о нем не сильно заботились.

– Заботились? А должны были? У нас здесь не ясли. – Тут Рафаэль завыл педантичным голосом: – «Арбетнот, познакомься, это юный Тривз, вы будете жить в одной комнате. Присматривай за ним, ладно? Введи его в курс дела». Наверное, Рональд и правда считал, что вернулся обратно в школу, а то с чего бы эта дурацкая привычка на все клеить ярлычки. Ярлычки с именем на одежде, стикеры на вещах. Он что, думал, мы у него воровать собираемся?

– Любая внезапная смерть, – сказал Генри, – влечет за собой вполне предсказуемые эмоции: шок, печаль, злость, чувство вины. Шок мы уже прошли, печаль особо не ощущаем, а для злости нет причин. Остается вина. Наши следующие исповеди, видимо, будут отличаться скучным единообразием. Отец Бидинг устанет слушать про Рональда Тривза.

– А разве вы исповедуетесь не священникам колледжа? – спросила заинтригованная Эмма.

– Бог мой, нет, – засмеялся Генри. – У нас тут, конечно, близкие отношения, но не до такой степени. Два раза в семестр из Фрамлингхэма приезжает священник.

Он как раз закончил читать свою газету и теперь аккуратно ее сворачивал.

– Да, кстати, о Рональде. Я говорил, что видел его в пятницу вечером?

– Нет, не говорил, – сказал Рафаэль. – А где видел?

– Он выходил из свинарника.

– И что он там делал?

– А я откуда знаю? Наверное, чесал хрюшкам спинки. На самом деле я решил, что он расстроен, а на минуту мне даже показалось, что он плакал. Думаю, Рональд меня не заметил. Он, спотыкаясь, прошел мимо и направился к мысу.

– А ты говорил об этом полиции?

– Ничего я никому не говорил. Все, о чем меня спросили полицейские – проявляя, на мой взгляд, абсолютное отсутствие такта, – считал ли я, что у Рональда были причины покончить жизнь самоубийством. Ну вышел он из свинарника накануне ночью, ну даже если в расстроенном состоянии… Это явно не повод совать голову под глыбу песка весом в тонну. И я не уверен в том, что увидел. Он почти коснулся меня, но было темно. Может, я все себе придумал. Эрик, по-видимому, тоже ничего не сказал, иначе это вскрылось бы в ходе расследования. Позже в тот же вечер Рональда видел мистер Грегори, который сказал, что на уроке греческого все прошло нормально.

– Все равно это странно, – сказал Стивен. – Нет такого ощущения?

– Оглядываясь назад, соглашусь. Не могу выкинуть это из головы. Рональд вечно где-то околачивался. Иногда кажется, что он физически больше присутствует сейчас, чем когда был живым.

Повисла тишина. Эмма не принимала участия в разговоре. Она бросила взгляд на Генри и пожалела, не в первый раз, что абсолютно не в состоянии его раскусить. Она припомнила один разговор с Рафаэлем, который состоялся, когда Генри поступил в колледж.

«– Генри ставит меня в тупик, а тебя?

– Вы все ставите меня в тупик, – сказала она.

– Отлично. Мы и не хотим, чтобы нас читали, как открытую книгу. К тому же ты тоже нас ставишь в тупик. Но Генри… Что он вообще здесь забыл?

– Наверное, то же, что и ты.

– Если бы я зарабатывал по полмиллиона чистыми каждый год и понимал, что на Рождество за хорошее поведение мне отсыплют еще миллион сверху, сомневаюсь, что захотел бы все бросить ради семнадцати тысяч в год, и то, если повезет. Да и приличный дом получить нереально. Все уже распродали семейкам яппи, которым по вкусу викторианская архитектура. А нам достанется лишь жуткая постройка с соседями за стеной и парковочным местом для старенькой «фиесты». Помнишь тот неприятный отрывок из Евангелия от Луки, когда состоятельный юноша отворачивается, опечалившись, потому что богат? Так вот, я прямо вижу в нем себя. К счастью, я беден и рожден не в браке. Как ты думаешь, Бог специально постарался, чтобы мы никогда не встречались с искушениями, с которыми, как Он отлично знает, мы не в состоянии бороться?

– История двадцатого века вряд ли может подтвердить этот тезис, – заметила тогда Эмма.

– Надо бы подкинуть идею отцу Себастьяну, предложу доработать ее и сделать проповедь. Хотя, если пораскинуть хорошенько мозгами, может, и не стоит».

Голос Рафаэля вернул ее в настоящее.

– А ведь Рональд занудничал на твоем курсе, помнишь? – спросил он. – Так тщательно готовился, чтобы задавать умные вопросы, все время усердно что-то строчил. Наверное, записывал полезные отрывки для будущих проповедей. Ничто так не возвышает посредственное до незабываемого, как вкрапление стихов, особенно если паства и не догадывается, что это всего лишь цитаты.

– Я иногда задавалась вопросом, зачем он ходит на мои занятия, – призналась Эмма. – Семинары ведь по желанию.

Рафаэль хрипло рассмеялся, наполовину иронично, наполовину радостно. Эмму это покоробило.

– Да, дорогая, конечно. Только в этом месте «по желанию» значит не совсем то же самое, что в других местах. Скажем так: кое-какое поведение все же приветствуется.

– О боже, а я считала, что вы все ходите на занятия, потому что любите поэзию.

– Мы и правда любим поэзию, – сказал Стивен. – Но проблема в том, что нас всего двадцать. Поэтому мы всегда как на ладони. Священники не могут с этим ничего поделать, вопрос в количестве. Именно поэтому церковь считает, что цифра шестьдесят для теологического колледжа – то, что надо. И она права. Архидьякон дело говорил, когда сказал, что мы слишком маленькие.

– Опять этот архидьякон, – раздраженно заметил Рафаэль. – Очень нужно о нем вспоминать?

– Ладно, ладно, не будем. Хотя в нем столько всего намешано, не находишь? Общеизвестно, что англиканство – это четыре разные церкви, а не одна, но к какой конкретно он принадлежит? Он не так прост: принимает библейское Евангелие, но вместе с тем приветствует женщин-священников. Повторяет, что нужно меняться, чтобы служить новому столетию, но самого его трудно назвать представителем либерального богословия. И непреклонен в отношении разводов и абортов.

– Он как будто из викторианской эпохи, – вставил Генри. – Когда приезжает архидьякон, я чувствую себя персонажем романа Троллопа, только вот роли распределены иначе. Отец Себастьян должен быть архидьяконом Грантли, а Крэмптон – Слоупом.

– Нет, какой из него Слоуп, – возразил Стивен. – Слоуп был лицемер. А архидьякону по крайней мере в искренности не откажешь.

– Да, конечно, он у нас такой искренний, – сказал Рафаэль. – Гитлер был искренним. Чингисхан был искренним. Все тираны – искренни.

– В своем приходе он вовсе не тиран, – тихо сказал Стивен. – Если честно, по-моему, он хороший приходской священник. Не забывай, на прошлую Пасху я неделю там стажировался. Его любят. И любят его проповеди. Как сказал один церковный староста: «Он знает, во что верит, и эту веру передает нам. В этом приходе не найдешь никого, в скорби или нужде, кто не был бы ему благодарен». Мы видим его с худшей стороны: он сильно меняется, когда приезжает к нам.

– Он преследовал коллегу-священника и засадил его в тюрьму, – сказал Рафаэль. – Это вы называете проявлением христианского милосердия? Он ненавидит отца Себастьяна: вот так братская любовь! И он терпеть не может это место и все, что оно символизирует. Он старается закрыть колледж Святого Ансельма.

– А отец Себастьян старается этого не допустить. Я знаю, на что идут мои деньги.

– А вот я не уверен. Смерть Рональда нам сильно навредила.

– Церковь не может закрыть теологический колледж из-за того, что помер один из студентов. Как бы то ни было, в воскресенье после завтрака он должен уехать. Видимо, ему надо возвращаться в приход. Нам осталось выдержать только ужин и завтрак. А тебе, Рафаэль, лучше вести себя прилично.

– Отец Себастьян уже погрозил мне пальцем. Ладно, постараюсь обуздать свою бурную натуру.

– А если сорвешься, то извинишься перед архидьяконом до того, как он уедет?

– Э, нет, – сказал Рафаэль. – У меня такое чувство, что утром перед ним не нужно будет извиняться.

Через десять минут юноши ушли пить чай в студенческую гостиную.

– Мисс, вы выглядите уставшей, – сказала миссис Пилбим. – Может, выпьете вместе со мной чайку? Вы удобно устроились, посидите в тишине.

– Спасибо, миссис Пилбим, с удовольствием.