Разрозненная Русь - Вениамин Чернов

Женщины, проходя мимо, качали шимяками: "Какова дочь вождя, даже с трапезного места не дает отойти - висит на муже", - завидовали ей.

Фотий вдруг встрепенулся.

- Твой отец говорил, что там живут мари-еноты. Это что?..

- А-а, они от енотов произошли - они местное племя, а мы, соколы, пришлые - из-под закатной стороны... В ритуальные праздники, после жертвоприношений, молитв, во время трапезы послушаем племенных жрецов - они все помнят и рассказывают народу, чтобы не забывали, кто мы, откуда и кем будем... - Она оттолкнулась, резко села: - О Боги! Они же могут тебя убить и принести тебя в жертву своим богам. Жрецы всегда для человеческих жертвоприношений выбирают иноплеменников... - и скороговоркой, зло: - Они и наших охотников ловили... И только потом мы узнавали, что с ними случалось... Не отпущу, упрошу отца! Это племя родилось от смешения мари и одо-вятчан - вот потому-то они и таковы: хитры, льстивы и скверны, и сверх меры самолюбивы - все можно от них ожидать!..

- Но ты же слышала, что твой отец cказал: "Купцов, кузнецов, рудоискателей, мастеровых они не трогают..." Поедем вместе?.. Антая оставь - он уже большой - присмотрят.

Вдруг ему, как бывало, захотелось уйти в работу: забыться, успокоиться, вновь вернуть себе уверенность, но, чтобы рядом была с ним и Йымыж. Решил "Сюда больше не вернусь и ее возьму с собой - обучу языку, окрещу и женюсь на ней... - посмотрел пристально ей в глаза. - Начну прямо сейчас учить". Взял на руки Антая, прижал к груди, погладил по черной кудлатой головке - жалко очень, но нельзя брать с собой: самим кабы живым быть, а тут ребенок...

2

Всю зиму готовились: чинили насады, ушкуи, большие лодки, одинаково хорошо плавающие под парусами и на веслах; собирали, заготавливали съестные припасы и многое другое...

(В том году, после того, как пограбили по берегам Камы поселения булгар, их, новгородских ушкуйников, "заперли" булгарские военные суда на Каме. Пришлось уйти вверх по реке и, заплыв в одну из стариц, срубить избы, огородившись высоким частоколом от зверья и недобрых бродников-разбойников, зимовать.)

В весенний разлив, посланные на разведку, ушкуи, вновь обнаружили вражеские сторожевые суда. Решили подождать до лета.

Ребятам не терпелось: столько добра и все это пропадает зазря - скорее домой!..

Потеряли благоразумие. Даже красивые узкоглазые широкоскулые рыжеволосые вятчанки не прельщали уже... Соскучились по родине - об освоении новых земель и слышать не хотели.

Протас Назарович тянул с отплытием до сего времени. Любим и то стал коситься на него. "Менять надо старшину!" - говорили между собой, но с заменой не спешили: то ли чего-то ждали, надеялись, а может быть просто и это делать было лень - обленились: с чего им работать, когда за серебряные, золоченые побрякушки, украшенья туземцы щедро расплачивались, работали на них...

И вот, наконец, закачались в воде тяжелогруженые суда, отчалившись от берега. По одному стали выходить из узкого (в летнее время) протока-старицы. Оставшиеся в городке 37 человек - раненые, покалеченные, больные, да и несколько таких, которые посовестились бросить своих беременных жен, - слезно молились и срывающимися голосами выкрикивали приветы родному Великому Новгороду и Святой Софии - прощались. И не нужно было обладать сверхчувствительной душой, чтобы понять отчаяния оставшихся... - но поздно! Даже попа не оставили (один из троих был согласен) - побоялись: вдруг мусульмане-булгары прознают и тогда им всем - конец - в отличие от православных, магометане (они это по опыту знали) не терпят иноверных и уничтожают всех, кто не их веры. Так у них оставался шанс: предав христианство, остаться живыми.

...Шли на веслах - сильный встречный ветер поднимал с крутыми пенистыми гребнями волну, мешал, не давал ход. Но действие успокаивало, давало надежду - это все-таки лучше, чем сидеть и ждать...

Булгак помог убрать и свернуть парус. Брызги долетали и сюда: по мокрой деревянной палубе было скользко ходить. Он смотрел на белые гребешки, на мутную воду между ними; прислушался уже ставшими привычными к звукам ударяющихся об нос насада волнам; вдыхал запах сырой речной свежести и, успокоенный, перекрестился; спустился в чердак (под палубу), где сидела часть отдыхающих ушкуйников и балагурили.

К вечеру пристали к песчаному острову, заросшему молодым ивняком, увитым ежевичником.

Бегали, резвились, купались, жгли костры - в глубине острова - с воды не видно, - готовили еду, ели ягоды - ладони, губы были, как будто выкрашены, - синие.

Старшие сидели отдельно. Беседовали, ждали вестей.

Ночь посветлела, пришли дальние сторожа-разведчики, сообщили, что ниже впадения Вятки в Каму вновь рыскают булгары.

Вначале говорили спокойно, разумно, потом заспорили. И уже потух костер, утренняя заря протянула свои оранжевые шелковистые косы сквозь деревья и кусты, окрасила небо, воды реки, а они так и ничего не решили. Мнения разделились. Протас и двое сотских предложили, как советовал дед Славата, свернуть на Вятку, подняться по ней посмотреть город Кокшару (впервые упомянуто в летописи в 1143 году - на десять лет старше города Москвы!), осмотреться - может и остаться, а кто захочет домой, то можно будет по Моломе подняться, через волок протащить суда на реку Юг, впадающую в Северную Двину, по ней выйти в Белое море - а там уже, считай, дома - новгородские земли.

Любим - весь красный от спора - усмехнулся:

- Лучше тогда по Каме подняться, а там по Чепце в Вятку - хоть по пути серебра наберем...

Славата повернул голову, начал пристально всматриваться на него: Любим уже - зло:

- Что смотришь?! Меня ты ведь не околдуешь своим взглядом... Да и про серебро я так сказал - знаю: за ним нужно на Каменный Пояс идти... И вовсе оно не нужно мне! - Вон сколько добра в чердаках везу... Оставайтесь, идите хоть через что, а мы, - показал рукой на рядом сидевших четырех сотских, - пробьемся и выйдем на Волгу, поднимемся до Оки, и там, где она впадает, на горе поставим свой город и назовем его Нижним Новгородом, - тысяцкий ощерился, как будто уже сделал дело. Всем полегчало; некоторые заулыбались.

- Там уже мордвой сооружен град на правом берегу Оки, живут в нем и русские: купцы, ремесленники - глядишь, через 30-40 лет будет русским, и без вас, охальников, назовут сей град Нижним Новым Градом, - Славата тоже улыбнулся.

Глядя на деда Ведуна, у Любима, как мотылек, мелькнул в глазах суеверный страх, но этого было достаточно, чтобы сотские заметили это:

- На одних веслах, против ветра... Не уйти!..

Тысяцкий озлился, перебил:

- Нам только - до Волги, а там на боковом ветре...

Решили идти по ночам (хотя ночи были коротки и светлы), днем, забившись в какие-нибудь протоки, заводи, прятаться.

Под утро прошли место впадения Вятки, когда солнечные лучи осветили верхушки деревьев на высоком берегу Камы, расстроив боевой строй, начали разворачиваться, чтобы зайти в устье небольшой речки (а там они расставят корабли, лодки так, чтобы смочь оборониться от нападения), как были внезапно атакованы верткими небольшими суденышками с орущими черными воинами, которые, не боясь смерти, - несмотря на стрельбу по ним из луков, - сблизились с русскими судами и лезли на выставленные копья, подставляли головы свои (многие вместо шлемов - в меховых шапках) под удары мечей...

Бились отчаянно. Ни те и ни другие не уступали ни в ярости, ни в бешенстве, ни в умении сражаться. Знали, что пощады никому не будет. Булгары мстили за своих убитых родных, за разоренные аулы и селения, истоптанные сады и поля, - и ненависть была их такова, что они забывали себя, не думали о смерти - единственное у каждого из них было: не выпустить, убить - уничтожить врага!..

Русские хотели жить и вернуться на Родину!..

Такого: страшный бой, озверелые нечеловеческие крики, звон, треск, дьявольские стоны - не было еще в этих местах со времен рождения реки!..

Булгак встряхнул головой - длинные мокрые волосы мешали прицелиться, - вновь пустил стрелу. Но на борг уже лезли... Он схватил было меч, чтобы кинуться навстречу лезшим булгарам, как сквозь шум боя услышал окрик-команду: "Подымите ветрила!.."

Протас тоже кинулся помогать, Дед Славата (волосы копной, лицо страшное - еще ужаснее глазища - посмотрит, схватит взглядом - сковывает жутью!) длинным копьем, держа двумя руками, сбрасывал булгар в воду.

...Вот наконец-то парус принял ветер, натянулся; затрепетала шелковистая ткань его от напряжения, и насад двинулся: вначале потащились и прицепившиеся к его бортам лодки булгарские, но потом - порыв ветра - рывок - и он уже один полетел, погнал, не отставая от волн, вверх по течению...

Вслед полетели стрелы. Они сразили в первую очередь своих же, висящих на правом борту насада. Ушкуйники ответили прицельном боем. В ответ - тоже стрелы. Рядом с Булгаком воин-ушкуйник охнул, загнулся, сел... Белое оперенье вражеской стрелы торчало внизу живота. "Насквозь пробило - видать из самострела дали", - Булгак выпустил две стрелы...