Стреляй первым - Сергей Гайдуков

— Но я же… — заикнулся было Резниченко, но Шульц его перебил:

— Конечно, конечно. Вы сейчас начнете перечислять уважительные причины. Что тут можно сказать? Они были, не пойду же я против истины. Но! Если бы господин Резниченко захотел на самом деле отдать долг, то он сумел бы это сделать. И никакие препятствия ему не помешали бы. Отсюда вывод — он не хотел отдавать долг. Да, господину Шульцу пришлось временно съехать из Москвы, поскольку он получил десять лет за валютные операции. За те самые валютные операции, на которых я заработал те самые деньги, что потом одолжил Грише Резниченко! И ты бы мог оценить трагизм моего положения, но ты этого не сделал…

Шульц взял из рук напарника новую сигарету и глубоко затянулся.

— Так что следующие четыре года я провел в местах с прохладным климатом. Мне там не слишком понравилось, и я не стал оставаться на весь срок путевки. Тамошнее начальство я не поставил в известность о своем отъезде, и они называют это «побег». В Москву я возвращаться не стал, оттуда меня бы снова отправили валить лес. А это мне уже так надоело… Пришлось обитать в иных странах. Ну а вот теперь я смог выбраться на свою историческую родину. Сменил фамилию — теперь официально меня зовут Фридрих Э. Кирхт. Но это не важно. Важно, что я здесь. Ты тоже здесь. И теперь я могу наконец задать вопрос, который мучает меня многие годы: где мои деньги?

— Хоть сейчас все… — торопливо заговорил Резниченко, но Шульц его не слышал, увлеченный собственным монологом.

— И вот я встречаю после десяти лет разлуки своего старого знакомого. Радостная встреча! Для меня, но не для моего знакомого, во всяком случае, на его лице я не вижу радости. Скажи мне, Гриша, для тебя это радостная встреча?

— Радостная, — невесело сказал Резниченко.

— Приятно слышать. Я все это так подробно излагаю, Гриша, чтобы, во-первых, залатать твою дырявую память. Во-вторых, такой уж я обстоятельный мужчина, что к каждому делу приступаю очень аккуратно и основательно. Наверное, тут сказываются мои немецкие корни. Так вот, раз теперь ты все окончательно вспомнил, то тебе не покажется странным мой вывод: ты мне должен.

— Я же не спорю, — громко ответил Резниченко с преувеличенным оптимизмом в голосе.

— Ты меня обрадовал, — усмехнулся Шульц.

— И хоть сейчас я тебе все верну…

— Минуточку. Что ты понимаешь под словами «все верну»?

— Свой долг.

— Если ты хочешь меня оскорбить и вернуть мне. три тысячи рублей, то извини… Я такого не пойму. И не одобрю. Сейчас не восемьдесят седьмой год, и мы не в кафе «Метелица». Итак?

— И сколько же ты хочешь? — напряженно спросил Резниченко, испытывая нехорошие предчувствия.

— Я? Ничего лишнего. Только свои деньги.

— Сколько? — устало посмотрел на веселого Шульца Григорий Александрович. — Назови свою цифру, да и развяжи меня. Я на этом полу воспаление легких себе заработаю…

— О твоем здоровье мы позаботимся чуть позже, — пообещал Шульц. — Сначала позаботимся о моих деньгах. Я все-таки ждал десять лет. Теперь подожди и ты…

Он извлек из кармана брюк калькулятор и объявил:

— Чтобы все было честно, считаю в твоем присутствии. Итак, я дал тебе три тысячи рублей. Это ты признаешь?

— Конечно.

— Отлично. Но за прошедшие десять лет рубль вел себя очень нехорошо. Он без конца падал, а поэтому нужно взять за основу наших вычислений твердую валюту. Если я не ошибаюсь, американский доллар в восемьдесят седьмом году можно было купить за четыре рубля. По крайней мере в моем кругу знакомых практиковалось такое соотношение. Я мог бы посчитать твой долг из официального курса. Что там было, девяносто шесть копеек за доллар? Но это уж слишком жестоко. Итак, три тысячи рублей составят всего лишь семьсот пятьдесят долларов. Смешная сумма, правда? И ты обещал мне вернуть ее через полгода, плюс пятьдесят процентов. То есть в июле 1987 года твой долг равнялся уже, — Шульц потыкал кнопки калькулятора, — тысяче ста двадцати пяти долларам. Тоже смешная сумма. Но ты ее не вернул, оставил у себя. Может быть, ты думал, что я не вернусь из мест заключения. Это неважно. Важно то, что проценты продолжали накапливаться. Пятьдесят процентов каждые полгода. И что же мы имеем на сегодняшний день?

Шульц занялся вычислениями, а Резниченко зачарованно следил за движениями его тонких длинных пальцев.

— Ага, вот что: на июль 1996 года твой долг составил один миллион шестьсот шестьдесят тысяч долларов с центами. Но твой долг я еще увеличиваю на пятьдесят процентов за то, что ты доставил мне неприятные хлопоты. Ведь это справедливо? Вот такая математика. Повторяю: я мог исчислить наши финансовые взаимоотношения по официальному курсу, но мне тебя жалко. Итого, ты мне должен два с половиной миллиона долларов.

— Сколько? — прошептал Резниченко.

— Ты оглох от счастья? Вообще-то не я должен считать, а ты. Ведь это ты у нас бухгалтер, финансист и так далее. Но я вижу, что ты находишься в нерабочем состоянии. И я сам сделал твою работу и даже не прошу комиссионных. Я всего-навсего жду два с половиной миллиона долларов в течение десяти дней. Потом я потребую три миллиона семьсот сорок тысяч. Тоже в течение десяти дней. Наличными.

— Ты что, свихнулся?! — Резниченко наконец прорвало. Страх, давивший на него последние минуты, уступил место спонтанному возмущению наглым требованиям Шульца. — Тебя не было столько лет! Я думал, что ты умер, что ты уехал за границу! Откуда я знал!

— Извини за банальность, но это не мои проблемы, — покачал головой Шульц. — Тебе следовало позаботиться об этом раньше, долг есть долг. Через год, через два, через десять… И его надо отдавать.

— Но у меня нет таких денег!

— Я знаю, — кивнул Шульц, и Резниченко едва не завопил от радости, что старый знакомый все-таки повернулся к нему человеческим лицом. Но это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Я знаю, что у тебя нет такой наличности, — сказал Шульц. — Я вообще достаточно осведомлен о твоих финансовых делах. И я также в курсе, что твое имущество и вклады в банках тянут куда больше, чем на три миллиона долларов. Я же не изверг, я не требую деньги сию минуту. Я согласен ждать, но не больше десяти дней. Затем сумма увеличится. Время у тебя есть, обналичивай свои сбережения…

— Это невозможно, — покачал головой Резниченко. — Ты слишком многого хочешь. Я не отрицаю свой долг и хоть сейчас отдам тебе деньги. Сто тысяч долларов. По-моему, этого вполне достаточно…

— Правда? — улыбнулся Шульц. Это была улыбка акулы, готовящейся перекусить свою жертву. — Так ты считаешь? Любопытно…

Он переглянулся со своим молодым партнером, и лицо его приняло жесткое выражение.

— Знаешь, Гриша, сдается мне, что твоя память все-таки не восстановилась в полном объеме. Ты забыл, кто я такой. Ты забыл, что мне нельзя говорить «невозможно». Тем более по финансовым вопросам. Я сказал свое слово, и не тебе его менять. Ты взял мои деньги, теперь я хочу получить их обратно.

— Конечно! — закричал Григорий Александрович. — Но не три же миллиона долларов.

— Нет. Пока лишь два с половиной. А скоро я потребую с тебя уже три семьсот. Мой совет: поторапливайся. — Шульц спокойно смотрел в переполненные страхом глаза Резниченко.

— Но я не смогу…

— Сможешь. Я в тебя верю.

Резниченко тихо застонал от собственного бессилия в этой унизительной ситуации. Шульц не спеша прошелся по подвалу, остановившись в его дальнем углу.

— И все-таки меня беспокоит твое настроение. Может, ты думаешь, что я шучу? Развлекаюсь?

Резниченко замотал головой.

— М-да, как-то неубедительно ты себя ведешь, — заметил Шульц. — И я хочу раз и навсегда проветрить тебе мозги и настроить на нужный лад. На деловой лад.

Полуголый парень подошел к Шульцу с фонариком и посветил в угол.

— Смотри, — сказал Шульц.

В полосе света стал виден еще один человек, так же крепко привязанный к стулу. Но в отличие от Григория Александровича у него и рот был заклеен липкой лентой. Шульц схватил этого человека за волосы на затылке и рванул голову вверх. Как и предполагал Григорий Александрович, это оказался Володя.

— Смотри, — повторил Шульц и протянул руку. Напарник вложил ему в ладонь револьвер со взведенным курком. Шульц сжал рукоятку и положил указательный палец на спусковой крючок — медленно и нежно, будто лаская женщину. — Это мое первое и последнее предупреждение тебе. Я знаю — деньги у тебя есть. Отдай их мне, и все будет в порядке. Малейшая попытка меня кинуть…

Дуло револьвера уперлось Володе в висок, и от этого прикосновения по всему телу охранника будто прошла судорога. Резниченко видел, как Володя рванулся изо всех сил, пытаясь уйти от холодного металла у виска, но полуголый парень придержал стул на месте.