Изменчивость моря - Чан Джина

Глава 9

Настоящее время

В понедельник я просыпаюсь рано. Солнце еще даже не взошло, и движение машин за моим окном звучит приглушенно, глухой рев шоссе еще не достиг своей полной мощности. Мои простыни промокли от пота. Причина в том, что в доме включили отопление, хотя на улице как минимум восемнадцать градусов тепла. Радиатор яростно стучит, как будто внутри него находится крошечный человечек, изо всех сил стремящийся пробить себе путь наружу.

Я решаю, что бесполезно пытаться снова заснуть, и заливаю кипяток в кофейник. Я потягиваю кофе, наблюдая за восходом солнца – едва заметной оранжевой полосой, которая постепенно разливается в небе, пока я, черт возьми, не решаю в кои-то веки пораньше отправиться на работу.

«Фонтан-плаза» открывается только в одиннадцать, но стоянка, где обычно паркуются сотрудники, почти заполнена, когда я добираюсь до торгового центра в восемь утра. Моя тень тянется по цементу, пока я иду ко входу и протягиваю удостоверение личности. Рик, охранник утренней смены, кивает мне.

– Рановато ты сегодня, – замечает он.

Рик складывает крошечных журавликов из квадратиков узорчатой бумаги, и они стоят на краю его стола, выстроившись в ряд, словно маленькие гордые центурионы.

– Доброе утро, Рик, – отзываюсь я. – Сколько у тебя уже?

– Шестьсот сорок три, – говорит он, разглаживая последние складки журавлика из розовой бумаги в цветочек.

Новый птенец присоединяется к остальным, все они смотрят на меня, как дружная бумажная семья. Я никогда не спрашивала, для чего он их складывает, но он начал делать это с тех пор, как устроился работать в «Фонтан-плазу» около полугода назад. Его пальцы быстрые и уверенные, как будто он повторял несложные действия столько раз, что ему больше не нужно смотреть на бумагу. Я представляю, что его дом доверху заполнен бумажными журавликами, которые рассыпаны по всем тумбочкам и рабочим поверхностям, плотно утрамбованы в банки и коробки, толпятся на книжных полках.

Он ловит мой пристальный взгляд.

– Просто коротаю время, – объясняет он. – Раньше я курил. С тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Я даже не мог встать с постели, пока не выкурю хотя бы одну сигарету. К тому времени, когда мне исполнилось сорок, я потерял надежду подняться по лестнице без отдышки.

– Так что же произошло?

– Моя девушка забеременела и сказала, что убьет меня, если я не брошу. Ну, я и бросил. Но у меня дрожали руки, и я занялся оригами. Нужно просто заменить одну привычку другой, верно?

На его лице появляется улыбка, когда он лезет в карман и показывает мне сонограмму[28], которая напоминает отражение мерцающего полумесяца, расходящееся рябью по черной воде. Белый изгиб очерчивает форму чего-то похожего на крошечный череп. Я возвращаю фотографию и поздравляю его, а он протягивает мне розового журавлика. Я медленно поворачиваю его в руках, ощущая острые складки и укол клюва.

– Пытаюсь сделать тысячу прежде, чем родится ребенок. Кристалл говорит, что, если сделать тысячу журавликов, это принесет удачу, вроде того. Она считает, что мы можем повесить их в детской.

– Что ты будешь делать потом? – спрашиваю я.

– Придумаю, как собрать что-нибудь еще, – говорит он. – Может быть, перейду на лягушек. Мне всегда нравились лягушки.

Я уношу журавлика в правой руке, он прижимается к моей ладони, словно он – моя маленькая тайна.

Внутри торгового центра холодно и тихо. Я проделываю долгий путь до океанариума, слушая, как мои кроссовки скрипят по белой плитке. Солнечный свет проникает внутрь через окна под потолком, хотя естественного освещения здесь немного. Просто звуки музыки, искусственные деревья в горшках, грациозно склонившиеся друг к другу над головами прохожих, и журчание воды в фонтане, в честь которого назван центр, могут ввести зрителя в заблуждение, заставив подумать, что он находится в парке или оазисе.

Я прохожу мимо фонтана по пути к океанариуму, который находится на другом конце здания. Мне приятно видеть ковер из меди и серебра на его дне, рифы из пятицентовиков, десятицентовиков и пенни, брошенных на удачу. Когда я была маленькой, в торговом центре периодически проводился конкурс: дети пытались угадать, сколько денег в сумме брошено в фонтан. В конце недели, после того как сотрудники соберут все монеты (которые, как они утверждали, пойдут на благотворительность), тот, кто угадает сумму, наиболее близкую к реальной, получал подарочный сертификат на 50 долларов, который можно обменять в любом магазине или ресторане торгового центра, а фотография счастливчика публиковалась в газете и на стенде в Зале славы рядом со входом в торговый центр. Я участвовала в конкурсе каждый год и всякий раз с разгромом проигрывала, забирая либо слишком высоко, либо слишком низко. Победителем почти всегда становился мальчик по имени Адам Уитакер, который даже не жил в городе, но его отец был профессором математики в Принстоне. «Можно подумать, что они просто вешают его портрет сюда, минуя стадию подсчетов», – всегда с отвращением говорила Умма, когда видела его фотографию в Зале славы.

Я прохожу мимо роскошных магазинов, сгруппировавшихся в одном коридоре торгового центра. Трудно не почувствовать себя хотя бы немного соблазненной гладким блеском их стеклянных витрин, демонстрирующих стройные безголовые манекены в мягких трикотажных изделиях и шарфах с принтом, а также симметричными выкладками сумочек, стоимость которых превышает плату за двухмесячную аренду квартиры. Юнхи обычно затаскивала меня в эти магазины, когда мы были подростками, не обращая внимания на колючие взгляды продавцов, которые ходили за нами по пятам и наблюдали, как мы визжим, прикасаясь к дорогим тканям и рельефным логотипам.

Еще я миную киоски, заполненные новинками, которые никому не нужны: свечами с добавлением масла горных трав, скошенными кристаллами с голографическими фотографиями, делающими изображенных на них людей похожими на бледных призраков, подвесками из смолы с настоящими цветочными лепестками внутри, кожаными браслетами, на которых можно выгравировать свое имя. Ни один из них еще не открыт, но некоторые поставщики уже настраиваются на работу, и мы киваем друг другу в знак того, что знакомы, но недостаточно близко, чтобы выйти за рамки этого непринужденного приветствия.

У входа в океанариум висит большой плакат с изображением мультяшной морской выдры, одетой в футболку с нашим логотипом. «Эй, ВЫ, ДРАгоценные гости, заходите!», – гласит баббл с текстом, выходящий у нее изо рта. На обратной стороне плаката она машет рукой на прощание и говорит: «Надеюсь вскоре снова увидеть вас в море. Спасибо, что заглянули!»

За это определенно в ответе банальный, как задница, Карл. Я протягиваю свою карточку и захожу внутрь, вздыхая и готовясь к новому дню.

Долорес спускается со скалы, на которой сидела, когда я вхожу в ее зал. Сегодня она земляничного цвета, ее конечности украшены розовой и белой оборкой.

– Как прошли твои выходные, Ло? – интересуюсь я, прикладывая руку к стеклу, а она демонстрирует мне свои белые присоски.

Ее глаза кажутся веселыми, удивленными. Я открываю люк в верхней части ее аквариума и опускаю ведерко с кормом в воду. Она все время играет со своей едой, разглядывает ее так, словно это живое существо, которое может ускользнуть от нее, прежде чем стремительно наброситься, как бы говоря: «Ага, попалась!» Она будет игнорировать остальные кусочки, плавающие вокруг нее, пока ей не надоест эта добыча и она не начнет охотиться за следующей. Я никогда не устаю наблюдать за ней.