Ничего интересного - Уилсон Кевин

— Что бы ты с ним сделала?

— В каком смысле? — спросила она, подняв бровь.

— Если бы он был здесь прямо сейчас, что бы ты сделала? — Мне было любопытно.

— Я бы его укусила, — сказала она.

— Как укусила меня? — спросила я со смехом.

— Нет. Я тогда не знала, кто ты такая. Я об этом жалею. А вот его я бы правда укусила. Я бы укусила его за нос.

— У тебя очень острые зубы. Ему точно будет больно.

— Я бы кусала его так сильно, что он бы заплакал и стал умолять меня остановиться, — сказала она.

Я видела, как ее тело нагревалось, покрывалось красными пятнами. Мне было все равно. Мы на улице. Одежды у нас полно. Мы только начали тренироваться.

— И что бы ты сделала, если бы он начал умолять тебя остановиться?

— Я бы остановилась, — сказала Бесси так, будто и сама не ожидала.

Температура ее тела изменилась, как будто солнце закатилось без предупреждения.

— Ну тогда все нормально, я считаю, — ответила я ей. — Ничего такого.

— Ты ненавидишь своего папу? — вдруг спросила она, словно о своем папе больше думать не хотела.

— У меня нет папы, — ответила я, и ее это ни капли не смутило.

— Ты ненавидишь маму? — продолжила она.

— Да.

— Ты бы ее покусала?

— Ей бы не повредило.

— Она плохая?

— Да, плохая. Не сказать, чтобы ужасная. Ей просто на меня плевать. Она никогда не хотела обо мне думать. Ее раздражало, что я была рядом.

— Наша мама, — сказала Бесси, — расстраивается, если не думает о нас. Все, что она делает, это думает о нас. И если хотя бы на секунду ей кажется, что мы о ней не думаем, ей становится страшно грустно.

— Думаю, многие родители очень плохо со всем этим справляются.

— Ты бы хотела стать мамой? — спросила Бесси.

— Нет, — ответила я. — Не очень.

— Почему нет?

— Потому что у меня бы плохо получилось. Очень плохо.

— Я так не думаю.

И я почувствовала, как меня накрывает это чувство — желание забрать этих детей. Я не шучу, когда говорю, что мне никогда не нравились люди, потому что люди меня пугают. Потому что каждый раз, когда я пыталась высказать, что у меня внутри, они понятия не имели, о чем я. Мне хотелось расколотить кулаком окно, только чтобы найти предлог уйти от них. Потому что я все лажала и лажала, потому что мне было трудно не облажаться, я жила жизнью, в которой у меня было меньше, чем хотелось. Поэтому вместо того, чтобы хотеть больше, иногда я просто заставляла себя хотеть еще меньше. Иногда я заставляла себя верить, что мне ничего не нужно, даже еды и воздуха. А раз я ничего не хочу, просто превращусь в призрака. И это будет конец.

И тут появились эти двое детей, и они загорались. И я знала их меньше недели; я их вообще не знала. Но я тоже хотела загореться. Я думала: как было бы здорово, если бы все держались на почтительном расстоянии. Эти дети вызвали у меня чувства, и чувства сложные, потому что дети были сложные, травмированные. И я хотела забрать их себе. Но я знала, что не заберу. И знала, что не могу даже позволить им на это надеяться.

— Бесси, — наконец сказала я, — твой отец облажался, понятно? Но мне кажется, он хочет быть хорошим человеком. А Мэдисон моя подруга. И я знаю, что она хороший человек. И Тимоти… Ну, с Тимоти ладно, он сейчас слишком маленький, но и с ним все будет хорошо. Это твоя семья, слышишь? И я не знаю, понимаешь ли ты, но твоя семья богата. Они богаче всех, кого я когда-либо встречала в жизни. Они богаче всех людей, которых я встречала в жизни, вместе взятых. Вам тут будет хорошо. Они постараются дать вам все, что вы захотите. И может, это кажется тебе не таким уж и важным, но когда-нибудь вы будете за это благодарны. Когда вы действительно что-нибудь захотите, вы сможете это сделать. Если ты останешься с ними. Если вы дадите Мэдисон и вашему отцу шанс.

— Я понимаю, — ответила Бесси, но ее глаза горели.

Я не могла на нее смотреть. Я как будто разговаривала с землей у себя под ногами.

— А лето еще долго будет? — спросила она.

— Долго, — ответила я. — Еще очень долго.

Тем вечером мы вышли из нашего гостевого дома и направились в особняк. На Роланде были какие-то брюки цвета хаки и классическая белая рубашка с синим галстуком, который мне удалось правильно завязать только с седьмой попытки, потому что с маленьким ребенком это делать очень сложно. С его волосами я справилась довольно легко. У мальчиков вообще с волосами все просто: лишь бы аккуратно, а дальше всем пофиг. Кажется, ни разу в жизни я не слышала, чтобы мужчина-натурал сказал комплимент волосам другого мужчины-натурала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Бесси была в черном сарафане в цветочек, таком, в стиле гранж, довольно клевом. Роланд выглядел как стажер в банке, а Бесси напоминала девочку на третьей свадьбе своей мамаши. Я сбрила ей волосы по бокам, оставив сверху как были. Красивей она от этого не стала, но теперь прическа подчеркивала ее глаза, неистовость в лице. Близнецы выглядели как замаскированные дети природы, дикари под прикрытием, но этого было достаточно. Я так думаю, все, что нужно было Джасперу, — это попытаться сделать их нормальными. И я не сомневалась, что Мэдисон тоже требовалось только это. Она точно не захотела бы, чтобы они потеряли эту свою странность, дикость. Огонь, да, хорошо, она бы предпочла остановить, но не то, что было внутри. Это ей понравится. Я знала, что понравится.

Я нанесла тонкий слой огнеустойчивого геля, хотя было трудно определить, сколько его нужно. Я волновалась по поводу грязи, следов на детской одежде, стульев в столовой, но неважно. Я знала, что, как только они увидят Джаспера, я буду рада, что намазала их гелем.

Мэдисон, вечно эта Мэдисон — представитель остального мира и всего хорошего, что в нем было, — встретила нас у черного хода.

— О, — сказала она, осматривая детей, — вы оба прекрасно выглядите. Совсем как взрослые!

Затем она взглянула на меня, на мое раздолбанное лицо в синяках и царапинах.

— О боже, — воскликнула она, не в силах скрыть удивление. Она не видела меня с тех пор, как вмазала мне локтем в физиономию. — Слушай, у меня есть косметика, которая… Даже не знаю, Лилиан. Это беда.

— Да все норм, — ответила я.

— Лилиан крутая, — гордо сказал Роланд.

— Она круче всех, кого я знаю, — ответила Мэдисон. — Мне только жаль, что ей все время приходится быть такой крутой.

Я подумала: тогда, может, не нужно было слетать с катушек в игре один на один на глазах у детей, но промолчала. Сделала глубокий вдох. А через пять секунд появился Джаспер.

— Привет, дети! — На этот раз он казался более собранным, более обаятельным. Никакого льняного костюма, слава богу. Лен носят только полные придурки. Он улыбнулся близнецам: — Я знаю, это для вас тяжело, ребята. — Он немного стеснялся, но это лишь добавляло ему очарования. Джаспер смотрел на детей, будто рассчитывал получить их голоса на выборах. — Но я правда с нетерпением ждал этого вечера. И я не буду просить вас обнять меня прямо сейчас, но когда-нибудь, когда вы будете готовы, я бы хотел обнять вас, ребята, и сказать, как я счастлив, что вы здесь.

Дети просто кивнули, может быть немного смущенно. Мэдисон дотронулась до Джаспера и улыбнулась.

— Кто хочет есть? — спросила она.

— Мы хотим, — ответила я за всех нас, и мы пошли в столовую.

Тимоти уже сидел там, сложив руки на столе, словно собирался помолиться. А еще он напоминал начальника, который очень сожалел, но, увы, был вынужден вас уволить. Чем чаще я видела Тимоти, его деловитость и повадки робота, тем больше он мне нравился.

Как-то я спросила Мэдисон о Тимоти и его — как бы это повежливей сформулировать? — особенностях, и она кивнула, типа, да, да, я в курсе.

— Честно говоря, он не очень хорошо общается с другими детьми, — сказала Мэдисон. — Он странный, я это знаю. Но, блин, я сама была не самым нормальным ребенком, Лил. Очень красивым ребенком, это да. Знаю, это тщеславие, но против правды не попрешь. Но я была ребенком, и поэтому мысли у меня случались гадкие. Это иногда помогало — не быть красивой внутри. И моя мама, боже, она это во мне ненавидела; она была чопорной и очень красивой, и казалось, будто у нее в жизни не появлялось ни одной темной мыслишки. Я думаю, она меня боялась, думала, что я такая по ее вине. Каждую мелочь, о которой не упоминалось в книжке об этикете, каждый острый край она пыталась отшлифовать. Она постоянно комментировала, если я что-то делала не так, — а я постоянно что-то делала не так, потому что была ребенком, — и заставляла меня чувствовать себя паршиво. Она смирилась с моими братьями, этими чертовыми мальчишками, которые пытали собак и ломали вещи и были в сто раз хуже меня, но были мальчиками, так что им все сходило с рук. Нет, она сосредоточилась только на мне. «Мэдисон, люди скоро устанут от этих твоих маленьких странностей», — говорила она мне.