Специалист по нежити - Кирилл Григорьев

Он сел рядом с отцом по правую руку, Майя рядом.

Отставим проблемы, подумал Тарас. Проблемы детей и проблемы, мучающих меня запахов. К черту все. В конце концов, семидесятивосьмилетние юбилеи происходят не каждый день.

— Ну, что, все? — риторически осведомился Петровский старший. — Больше никто по углам не попрятался?

— Нет, бать, — ответил Тарас. — Проверено — мин нет.

Отец Петровского, Василий Михайлович, был полковником в отставке.

Всю жизнь он занимался разминированием и подрывами, что на простом языке смертных означало — сапер. Служба его началась до обидного просто — 13 июня 1941 года, когда зеленым лейтенантом после выпуска из Инженерного замка в теперешнем Питере, он попал в Белоруссию. Командиром взвода аэродромного обеспечения тогда одного из крупнейших аэродромов — Мачулище. Эту должность он занимал совсем недолго — ровно девять дней, когда, по приказу, сам, лично, этот аэродром и стер с карты вступившей в войну страны. Войну Василий Михайлович закончил в освобожденной Праге, шесть раз был ранен, побывал и в Сталинграде, и на Курской дуге, а из его тела извлекли семнадцать осколков. Один так и остался на память, острый кривой кусок стали, совсем не много не дошедший до сердца и обретший, наконец, покой за стеклом в серванте.

С матерью Тараса, Валентиной Сергеевной, он познакомился в госпитале, где находился после очередного ранения. История была романтической и стремительной, как, наверное, и все, что происходило в то время. Результатом стала старшая сестра Тараса, которая, прожив совсем недолго, умерла после войны от воспаления легких.

Так и остался Тарас единственным ребенком в семье.

— Ну, что ж, — произнес Василий Михайлович, поднимая стопку, — за всех за нас, кто собрался сегодня и за тех, кто не сумел придти.

2

Опять ей дали выпить, думал Тарас, сидя в гостиной с бутылкой пива. Ну, почему нельзя закончить хоть один семейный праздник нормально?

Он заметил это, когда было уже поздно.

Они вышли покурить на кухню — Тарас, Валентина Сергеевна и Майя — и, вдруг, любимая и единственная, нехорошо усмехнувшись, сказала, мол, вот, мама, насчет внуков у сына вашего и спросите.

— Тарас, ты?… — подняла удивленно мать брови.

— А что я? — пожал плечами Петровский, осторожно косясь на жену.

Та сосредоточенно курила, уставившись в одну точку. Судя по жизненному опыту, до падения на пол ей оставалось всего две-три рюмки.

— Когда же ты успела? — с тоской подумал Тарас, уже полностью втянутый в материнский монолог.

После получасовой лекции, он сослался на необходимость срочно позвонить, отвел Майю в соседнюю комнату и строго попросил больше такого не делать.

— А чего я сделала? — искренне удивилась Майя.

— Через полчаса выезжаем, — вместо ответа сказал Петровский.

Отец был сильно удивлен их скорым отъездом, а мама строго погрозила ему кулаком на прощание. Но перед отбытием Петровский конечно заскочил в комнату с книжными шкафами и прихватил с собой «Понедельник».

Вот и отпраздновали юбилей…

Сверху по лестнице спустилась Майя.

— Ты идешь? — спросила она, как ни в чем ни бывало. Всю обратную дорогу до дома она проспала, откинувшись на сидение.

— Сейчас, вот, пиво допью…

Она села рядом за стол.

— Зачем ты опять напилась? — спросил Тарас устало. — Тебе нравится выставлять меня дураком?

— Ты слишком умен, чтобы у меня это получилось, — ответила Майя. — Да я и не собираюсь тебя никем выставлять.

— Тогда зачем?

Она взяла бутылку, сделала глоток.

— Может быть, я просто хочу привлечь твое внимание?

— Ага… — кивнул Петровский. — Мы пьем не потому, что тянемся к веселью, и не распущенность себе мы ставим целью…

— А дальше?

— Что дальше?

— Это ведь стихотворение чье-то… не помню чье… Продолжай…

— Мы от себя самих хотим уйти на миг, — продекламировал Тарас, — и только потому к хмельному склонны зелью… Это Омар Хайам… Прекрасный и странный поэт…

— Вот видишь… — она провела рукой по лицу. — Ты даже прекрасных и странных поэтов знаешь… Ты красивый, умный, выдающийся человек, Тарас… И любая женщина была бы с тобой счастлива…

— Любая… — произнес Петровский. — Но только не ты, очевидно?…

Она помолчала.

— Что ты знаешь о моей жизни? — с горечью сказала Майя. — Что ты видишь, кроме меня, делающей тебе завтрак утром и меня, встречающей тебя с работы? Ты — это сплошная работа. Ты неисправимый трудоголик, Тарас. У тебя даже по выходным куча нескончаемых дел. А что остается мне?

— Купи себе собаку, — ответил Петровский. — Купи, что хочешь… Организуй какое-нибудь модельное агентство… Парфюмерный магазин… Женский журнал, что хочешь… Ты ведь прекрасно разбираешься во всем этом…

— А как мне купить тебя, Тарас?… Как сделать, чтобы ты хоть изредка был со мной, а не с твоей злосчастной работой?

— У меня не злосчастная работа, — буркнул Петровский. — Она кормит и меня и тебя.

— Да, да… — закивала головой Майя. — Кормит… И неплохо кормит, ты молодец… Но я даже не знаю, чем ты занимаешься… Куча фирм каких-то — корпорация «Полночь». Что там у тебя есть? Охранное агентство… Мило… Фирма, занимающаяся паранормальными явлениями… Замечательно!.. Контора по продаже программного обеспечения. Наверное, есть еще что-то, неважно. Это ничего не меняет. Я прожила с тобой семь лет и не знаю, с кем я прожила эти годы… С кем, а? Расскажи мне, Тарас!..

Такие рассказы надо начинать с самого главного, подумал Петровский. С того, Майя, что семь лет ты живешь рядом с нечеловеком. Ты готовишь ему еду, ездишь с ним по банкетам, ложишься спать рядом… С чего же начать, дорогая?…

— Я не могу, — ответил он. — Я ничего не могу рассказать тебе… Это никому из нас двоих не нужно.

— Мне, — нужно, — упрямо сказала Майя.

— А мне, — нет.

— Значит, так, Тарас… Катись, в шатер, женщина… Грей простыни и жди своего хозяина, так? — она начинала заводиться. — Так, Петровский?!

— Да нет, же, господи… — вздохнул он. — Все совсем не так. Ты же знаешь, я люблю тебя…

— Любовь — прежде всего доверие, Петровский, — ответила Майя. — Если ты не можешь мне рассказать, значит, ты мне не веришь. Значит, ты не веришь человеку, который был с тобой столько лет…

Господи, подумал Петровский. Ну почему я не уследил и позволил ей выпить лишнего?

— Это не мои секреты, Майя, — ответил он. — И я не в праве решать, кому и что говорить…

— Ты всегда решал, Тарас. Что же случилось теперь?

— Ответственность, — просто сказал он.

— А ответственность передо мной? Как насчет этой ответственности?

Очередной испоганенный осенний вечер, с тоской подумал Петровский. Кому все это нужно?

— Ты опять о детях, — констатировал он вслух.

— Опять, — согласилась Майя. — Я хочу стать матерью, Тарас. Мне уже тридцать. Мне пора стать матерью…

— Пока это невозможно, — отрезал Петровский. Он ощутил, что начинает терять самообладание. Майя в одиночестве вполне могла стоить трех «Полночей».

— Что значит пока?

— Это значит — пока.

Он вспомнил разговор с Ганиным. Неделя срока. Ну, держись, светило науки…!

— И когда же, наконец, закончится твое пока?

На него накатило вдруг то, что случалось крайне редко. Ярость. Ослепляющая неудержимая ярость.

— Если хочешь ребенка, заведи себе любовника! — вспылил он, треснув кулаком по столу.

Она отшатнулась, еле успев поймать бутылку.

— Ах, вот как!.. Любовника?!.. Хорошенькое дельце, нечего сказать!

— Да, — зло сказал Тарас. — Заведи их себе хоть футбольную команду! И превратись, наконец, в мать-героиню!..

— Только отстань от меня, — закончила Майя за него. — Так, ведь, Петровский?

— Да, — кивнул он. — Только отстань.

— Но я ведь люблю тебя, — в ее глазах показались слезы. — И я никого не хочу, кроме тебя. Что же мне делать, Тарас?!..

— Купи себе собаку, — зло повторил Петровский.

Майя с размаху влепила ему пощечину. Настоящую оплеуху, он еле сумел удержаться, вцепившись в стол.

— Ты — садист, Тарас! — закричала она, вскакивая и опрокидывая кресло. — Ты настоящий садист! Ты издеваешься надо мной каждый день, все эти проклятые семь лет, спокойно и методично. Ты… Ты — настоящий подонок, вот кто ты, Петровский!..

— Ах, подонок… — сказал Тарас, поднимаясь. Правая скула горела, а в голове плыл хрустальный звон. Тяжелая рука оказалась у Майи, ох, тяжелая. — Что же ты себе позволяешь, а? Совсем озверела?

Она рыдала, закрыв лицо.

Его взгляд поймал бутылку с пивом. Он ничего уже не видел кроме этой проклятой бутылки.

— Смотри! — закричал он в бешенстве. — Ты хотела знать — смотри!

Резким движением он ударил бутылкой по краю стола, разбрасывая осколки по паркету.