Сильвин из Сильфона - Дмитрий Стародубцев

И вдруг Сильвину пришло на ум такое немыслимое озарение, от которого ему стало немного душно и даже сладковато страшно:

Предвидеть — значит управлять.

Как он раньше до этого не додумался! Сейчас он вовсе не тот слабовольный дистрофик, который когда-то стирал Герману джинсы, мочился в штаны и питался кошачьим кормом. Сейчас он тоже нечто вроде бога, а может быть, и самый главный бог, по крайней мере, в масштабе Сильфона. Он имеет возможность не только косвенно влиять на все важные городские события, но и непосредственно вмешиваться в них, какими бы судьбоносными они ни были, менять их, как ему заблагорассудится. Вот так! Если он захочет… Нет, просто гипотетически. Если он, черт подери, захочет …

Сильвин надолго задумался, незаметно для себя разрывая бумажную салфетку на тысячи мельчайших клочков…

Запись 12

Тем временем события развивались со скоростью барабанной дроби. По всему Сильфону расклеили предвыборные плакаты с праведной физиономией Старикашки и попурри из его звонких обещаний. Он сулил жителям множество благ и налоговых послаблений, он божился покончить с бедностью и вопиющим богатством, он клялся раз и навсегда расправиться с бюрократами и казнокрадами, с наркоманами и наркодилерами, со всеми бандами и шайками, правившими в ночных кварталах. Достаток в дома, порядок на улицы! Тот же популистский колокольный звон раскатисто изливался со страниц газет и экранов телевизоров. Сильфон начало лихорадить.

Аналитики Иисуса только разводили руками: рейтинг мэра галопировал, приближаясь к невообразимым семидесяти процентам. И это несмотря на участвующих в избирательной гонке грозных конкурентов — политиков-тяжеловесов, выписанных из столицы, невзирая на тотально прямой подкуп избирателей и вопреки тоннам выливаемого на мэра зловонного компромата. Пожалуй, в этих условиях не помогут и завербованные через одного мистером Colgate счетчики избирательных участков города.

Горечи сердца не усладишь улыбкой. Вскоре улыбки на лицах столичных, сначала замерзли, а потом стали принимать выражение последнего отчаяния. Было понятно, что если Старикашка удержит за собой кресло мэра, то ни за что не простит сопернику откровенное и весьма жесткое противостояние. Иисус будет распят, а его сторонникам только и останется, что сделать себе харакири. Если раньше столичные еще топтались в нерешительности, не желая чрезмерно тратиться и прибегать к крайностям, то нынче были готовы срывать подметки у прохожих на ходу.

В течение следующей недели союзник Старикашки Герман потерял половину своих самых доходных мест. Сгорел новенький торговый центр, федеральные агенты по борьбе с незаконным оборотом наркотиков закрыли ночной клуб, чиновники из столицы неожиданно отняли у его автобусной компании, обслуживающей половину городских маршрутов, лицензию. Далее была признана незаконной сделка с покупкой старинного особняка в центре Сильфона — всех его обитателей поспешили при помощи автоматчиков в масках из антитеррористического подразделения выселить, а сам дом опечатать. Чуть позже на Германа завели целый фейерверк уголовных дел. Его обвиняли в убийстве Капитана и заказе убийства инспектора по охране памятников старины, в распространении наркотиков, в незаконном предпринимательстве и неуплате налогов в особо крупных размерах, в совращении несовершеннолетних и вовлечении их в занятие проституцией, не говоря уже о такой мелочи, как незаконное хранение оружия. Стоит ли говорить, какую роль в происшедших событиях сыграл бывший жилец Германа, Сильвин?

Вскоре после этого к Сильвину явился мистер Colgate в своей неизменной журавлиной бейсболке. Впервые за долгое время он был в прекрасном расположении духа, о чем говорил его особой ослепительности оскал и самодовольная полутанцевальная походка.

Сильвин, неожиданно для посетителя и еще неожиданнее для себя самого, встретил его неприветливо, даже сурово, а когда они сели за стол друг против друга, посмотрел на него свысока, с нарочитым пренебрежением.

Потрясенный мафиози некоторое время насуплено молчал, переваривая новые впечатления и сжимая под столом переплетенные пальцы, но вдруг заискивающе улыбнулся, показав искристые зубы, и сделал Сильвину незатейливый, но теплый комплимент.

Это было первое в жизни настоящее сражение Сильвина, которое он, к своему немалому удивлению, выиграл.

Мистер Colgate. Наш общий знакомый шлет тебе огромный привет. Он очень доволен сотрудничеством. Он даже не предполагал, что какой-либо человек, как это?.. способен на такое. Это почти колдовство! Ха, если честно, я тоже впечатлен. Ужасно впечатлен, мама мия!

Сильвин. Я могу и не такое.

Сильвин заметил краем глаза, что Мармеладка еще в комнате, и жестом отослал ее. Девушка равнодушно кивнула и выскользнула, оставив после себя стойкий шлейф сильных эротических впечатлений. Посетитель проводил ее нервным поворотом головы и взъерошенным выражением лица.

Мистер Colgate. Не сомневаюсь. Когда мы читали твой дневник, то все как один решили, что у тебя нет никакого дара — ты просто сбрендил после хорошей взбучки. Разве может такое быть, чтобы человек читал мысли, предсказывал по глазам будущее? Но босс сразу сказал, что все это правда и что тобой надо немедленно заняться.

Сильвин. Все правильно. Поэтому он — босс, а ты — всего лишь его шестерка.

Мистер Colgate. Зачем ты так? Если я тебя чем-то, как это?.. обидел — извини. Но больше никогда так меня не называй!

При этом он проглотил улыбку и так стрельнул одиночным взглядом, что полугодом раньше с Сильвином непременно случился бы маленький конфуз.

Сильвин. Идет. А ты никогда не показывай мне средний палец. Договорились? Так что хотел твой хозяин?

Мистер Colgate. Он просил передать, что твоя информация нам очень помогла. С этой минуты можешь считать себя одним из нас и рассчитывать на… как это?.. адекватное вознаграждение.

Сильвин. Рано благодарить, дело еще не сделано.

Мистер Colgate. О, это вопрос времени. С Германом покончено — он разорен, а все его подельники разбежались. Сегодня вечером его арестуют.

Сильвин. Арестуют?

Мистер Colgate. Конечно. Чему ты удивляешься? Или полагаешь, что ему нужно, как это?… Нобелевскую премию дать?

Сильвин. Ничего я не думал. Мне это неинтересно.

Мистер Colgate. А чтобы этот дуралей мэр не смог его вытащить из тюрьмы, его сразу повезут в другой город. Армейским спецконвоем. Теперь ты понял, какая мы сила?

Сильвин. Я и не сомневался. Но поможет ли это победить вам на выборах?

Мистер Colgate. Ха, Герман — лишь первый шаг Устранив его, мы лишим мэра главного — финансовой поддержки. За этим последуют следующие, как это?.. мероприятия. Конечно же, старый пердун серьезно испортил воздух в городе, но все поправимо. Он поплатится за свою несговорчивость, мама мия! Скажу больше: возможно, скоро в городе запахнет мертвечиной. Долго придется проветривать!

Сильвин. В каком смысле?

Мистер Colgate. Как это?.. Не бери в голову… Вот, это тебе. Хозяин просил передать…

И с этими словами мистер Colgate кинул перед собеседником пухлый конверт.

Сильвин осторожно заглянул в него. Он был туго набит деньгами, купюрами самого высокого достоинства — Сильвин таких и не видел. Вероятно, здесь было столько, сколько ему с верхом хватило бы, чтобы провести остаток жизни на собственной фазенде, в сытости и разнообразных удовольствиях.

Сильвин. Премного благодарен. Передай шефу, что я и в дальнейшем в полном его распоряжении.

Мистер Colgate. Ха, отлично, мама мия!

Сильвин. Сегодня будем работать?

Мистер Colgate. Нет, в этом, как это?.. нет необходимости. Все и так ясно. Прощай!

Однако у двери мистер Colgate в нерешительности остановился; наверное, что-то деликатное пришло ему в голову и он некоторое время размышлял, как лучше об этом сказать.

Мистер Colgate. Слушай, а правда говорят, что твоя лолитка до знакомства с тобой была шлюхой и работала в одном из салонов Германа?

Сильвин. Шлюхой? Да, к сожалению, это так.

Мистер Colgate. Может быть, тогда по старой памяти она обслужит и меня? Чего ей стоит? Ты не против? Сколько она брала за ночь? Пятьдесят, сто, двести? Я заплачу втрое больше.

Сильвин. Убирайся вон!

Мистер Colgate. Ну, как хочешь!

Ухмыляющийся посетитель ретировался, оставив расстроенного Сильвина наедине с конвертом.

О боги, сколько денег! Разве мог Сильвин представить себе еще год назад, что когда-нибудь будет держать в руках столь внушительную сумму, принадлежащую только ему, сумму, которой он может распорядиться, как ему заблагорассудится. Правда, чтобы получить ее, он изменил Герману — человеку, который приютил его, заботился о нем, спас ему жизнь. Сильвин даже в любви ему как-то объяснялся и был тогда чистосердечен в своих признаниях.