Княгиня Ольга - Александр Антонов

— Чего же ты ждешь от меня?

Ольга заговорила не сразу, видимо, трудно ей было начать свою первую исповедь. А ведь она для того и позвала священника в Берестово, дабы исповедаться ему, авось, легче на душе будет. Не страдая робостью, Ольга наконец заговорила:

— Болею, мучаюсь я, ночами кошмарами обуреваема от того, что содеяла в год гибели князя Игоря, супруга моего.

Сколько ни молюсь мироправителю, боль в груди не источается, кошмары не покидают горячей головы. Потому и прошу тебя, человеколюбец, выведи меня на иной путь, в иной мир, где есть милосердие, где любовь к ближнему превыше всего. Помоги же, не отторгай меня, — В словах Ольги звучала мольба, и смотрела она на отца Григория глазами страдалицы, — Ох, как я устала, и нет сил моих нести бремя злочинств.

Облик княгини, ее голос, сказанное ею — все это потрясло Григория. Он ведь знал твердость нрава княгини, силу ее в одолении мирских тревог и напастей. Он мог представить себе, сколько мучений претерпела Ольга за сорок лет ожидания наследника престола. Сорок лет страданий — посильно ли сие простой смертной душе? И счел умудренный жизнью отец Григорий, что Ольга, не ведая того, проявляла в течение всех лет замужества отнюдь не языческую сущность духовности. И лишь потрясение, вызванное гибелью князя Игоря, выплеснуло из нее глубоко запрятанное языческое начало, и она проявила все худшее, что несло в себе идолопоклонничество. Теперь же, оказавшись на распутье, споткнулась, упала и просит о помощи. И уже не в первый раз отец Григорий спросил себя, может ли он пройти мимо и не подать Ольге руку помощи, мог ли пройти мимо страждущего, ползущего во тьму? Наконец, мог ли отказать в помощи великой княгине, матушке великой Руси, матери подданного ей народа? Да, такого еще не бывало, когда бы государыня — язычница искала опору в христианском священнике, дабы опереться на него, встать твердо на ноги и повести свой народ в горнее царство.

Княгиня Ольга не прерывала молчания Григория терпеливо. Ольга ждала откровения умудренного жизнью человека. И услышала. Григорий заговорил страстно, каким‑то глубинным или неземным голосом.

— Мы с тобой, матушка княгиня, возрастали под крылом одного бога, мы были с тобой детьми Перуновыми. Но сей бог ложный, за ним только тление и тьма, он кровожаден и воинствен. Как жить с таким богом?! Я осознал сие раньше, чем ты. Я ушел на поиски истинного Бога, Миротворца, Человеколюбца, Создателя вселенной и всего сущего на земле. Я был спасен Его Сыном Иисусом Христом и познал земное блаженство духа. Встань и ты, дочь моя, на путь истинной веры. И ты обретешь все, что отпущено тебе по делам твоим.

Ольга слушала внимательно, но что‑то ее беспокоило, чего‑то, как ей казалось, не хватало в горячей проповеди священника. И она сказала:

— Ты, отец Григорий, говоришь мне о своем, о том, чего ты достиг разумом и сердцем. Я же хочу услышать от тебя, где камни вечности, на коих покоится христианская вера. Ведомо мне, что в подлунном мире есть многие другие религии, может быть, лучшие, чем христианская. Докажи мне, что твоя вера истинная.

Отец Григорий улыбнулся и посмотрел на княгиню с некоторым удивлением. «Нет, ей не откажешь в глубине мудрости и тонкости ума». И решился испытать ее.

— Готов к тому, дочь моя, но на это уйдет не один час и день. Наберешься ли терпения?

— Ты же вызвался меня испытать.

— Верно сказано. И о камнях вечности тобою мудро сказано. У нас же они называются Символами веры, — Отец Григорий встал, отошел от стола к стене, — Слушай же со вниманием, — И продолжал ровно, спокойно, словно откуда‑то издали, сверху: — Более шести веков назад, спустя три века после Воскресения Иисуса Христа, великие умы, святые отцы христианства, сказывают, увидели на ночных небесах письмена. И прочитали их, и запомнили, да принесли на Вселенский Собор в Никею, еще в Царьград, и там сии письмена услыхали многие святители церкви и записали их, назвали Символом веры. В этом Символе веры и покоится божественная истина, кою во все века никакие хулители православия не могли опровергнуть.

— Поведай же тот Символ веры, — попросила Ольга и тоже встала из‑за стола, прислонилась к печи.

— К сему готов. Внимай с усердием, — начал отец Григорий, — потому как верую во единого Бога Отца, Вседержителя, творца неба и земли, видимым же всем и невидимым. Сие есть первая истина.

— Так и поняла.

— Верую во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного. Иже от Отца рожденного прежде всех век Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рождена, несотворенна, единосущна Отцу. Имже вся быша.

Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес и воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася. Распятого же за ны при Понтийскем Пилате, и страдавша и погребенна.

И воскресшего в третий день по Писанием.

И возшедшего на небеса, и сидяща одесную Отца.

И паки грядущаго со славой судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца…

Лицо Ольги в эти минуты изменилось, в нем не было привычного спокойствия, коим обладала княгиня, оно порозовело от волнения, глаза сверкали, а рука теребила жемчужную нить ожерелья.

Отец Григорий все так же ровно и вдохновенно доносил до Ольги истину за истиной.

— И в Духа Святог о, Господа Животворящего, Иже от Отца исходящего, Иже с Отцом и Сыном споклоняема глаголавшаго пророки.

Во едину Святую, Соборную и Апостольскую церковь…

Исповедую едино крещение во оставление грехов…

Чаю воскресения мертвых…

И жизни будущего века. Аминь.

Отец Григорий умолк. Он раз — другой прошелся по трапезной, остановился у окна, посмотрел сквозь слюдяную пластину на село, на заснеженную даль и тихо продолжал:

— Символ веры токмо первый камень православия. Но есть еще Нагорная проповедь, есть десять заповедей Божиих. Есть семь Святых Таинств. Есть Провидение — и оно говорит нам, что миром правит Рука Божия.

— А что же молитва? — Ольга слышала, что для верующего во Христа главная духовная пища есть молитва. — Так ли молитвы важны? Сказывают, их надо помнить.

— Молитва есть наша беседа с Богом. Молитва есть возношение прошений наших к Богу. Истинная молитва есть голос истинного нашего покаяния. Ежели человек молится не как грешник, молитва его отвергается Богом. Нам сказано: будьте мудрыми в молитве своей, не просите в ней ничего суетного и тленного, помня заповедание Спасителя: ищите же прежде Царствия Божиего и правды Его, и все потребности для текущей жизни приложатся вам…

— Но как молиться?

— Когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в храмах и на углах улиц останавливаться и молиться, дабы показаться пред людьми. Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь, помолись Отцу твоему, который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. А молясь, не говори лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны. Не уподобляйся им, ибо знает Отец наш, в чем ты имеешь нужду, прежде твоего прошения у Него.

Зимний день догорал, в трапезную уже заползли сумерки. И Григорий прервал беседу

— Матушка княгиня, тебе пора отдохнуть. Да и для розмысла сегодня много посеяно. Дай‑то Бог, чтобы проросло.

— Да хранит тебя твой Господь, отец Григорий. Нынче пробудилось во мне нечто. Но еще не понимаю, что же сие, — ответила Ольга и с просьбой добавила: — Надеюсь, почтишь меня завтра беседой?

— Будет день и будет пища, дочь моя, — ответил отец Григорий, откланялся и покинул трапезную.

Глава пятнадцатая

ТАЙНОЕ СТАЛО ЯВНЫМ

Исполнив повеление княгини Ольги о наказании молодых воинов — варягов, пустившихся в разбой, воевода Свенельд вернулся в Киев. Он был недоволен тем, что ему довелось делать в Белгороде. Правда, он всего лишь изгнал провинившихся из пределов державы, но не было телесного наказания и купцам ничего не вернули из их достояния.

Однако и это, по его мнению, не спасало, а подрывало любовь к нему воинов, привыкших под его началом к вольной жизни во времена полюдья.

Да и мирная жизнь угнетала воеводу. Вот уже какой год на Руси стояла тишина, народы ее и племена не бунтовали, не выказывали недовольства к стольному граду. Уставы великой княгини, казалось, навсегда положили конец смутам и волнениям. Теперь многие народы и племена везли дань в Киев сами. Важно им было увидеть стольный град своей державы и великую княгиню Ольгу, любезную им. Только за минувшую зиму, шестую после утверждения княжеских уставов, в Киеве побывали кривичи и полочане, наведались меря и мурома. Им, в свое время наказанным, непременно нужно было увидеть княгиню Ольгу и поклониться ей ценными мехами за то, что ее милостью народы меря и мурома живут в мире и достатке. Даже древляне отправили дань в Киев своими силами. За пять лет, кои не платили дань, они окрепли, град Искоростень возвели вновь, и больше не помышляли уйти из‑под руки Киева.