Герои русского парусного флота - Владимир Шигин

Я держу в своих руках старую книгу. Книга с незапамятных времён хранится в нашей редакционной библиотеке журнала «Морской сборник». Это дневник Гаврилы Давыдова «Двухкратные путешествия в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанные сим последним» с «преуведомлением» вице-адмирала Шишкова. Толстая и грубая шероховатая бумага, на такой печатали книги триста лет назад. На титульном листе надпись «Санкт-Петербург в Морской типографии в 1810 году». Перелистываешь страницы и окунаешься в события давно минувшей эпохи…

ДРУЗЬЯ-ТОВАРИЩИ

…В мае 1790 года в Кронштадте царила суматоха. По слухам, вот-вот должен был появиться шведский флот, чтобы в решительной атаке на эскадру адмирала Круза попытаться переломить ход русско-шведской войны и пробиться к Петербургу.

Одеваясь в полотно парусов, русские корабли спешно вытягивались на внешний рейд.

Вице-адмирал Круз лично объезжал шлюпкой эскадру, готовя её к решительной схватке. На крепостных фортах у заряженных пушек денно и нощно дежурили канониры с зажжёнными пальниками. На плацу Морского корпуса в строю под знамёнами весь состав до самых младших рот. Офицеры при орденах и шпагах. Директор корпуса Голенищев-Кутузов кричал зычно:

— Враг стоит у стен кронштадтских! Отечество требует пасть, но не отступить! Пришёл и ваш чред! А потому кадеты пойдут на крепостные стены, а господа гардемарины производятся высочайшим указом «за мичманы» и направляются по кораблям!

Ответом на речь адмирала было дружное «ура!». Тотчас после роспуска строя гардемарины отрядили дворников и сторожей за праздничной выпивкой и закуской. «За мичмана» — это ещё и не мичман, но уже и не гардемарин. Предлог «за» выпускников корпуса не смущал, главное, что они буквально завтра будут в бою. А остальное наверстается!

Среди определённых в виду особых обстоятельств в «за мичмана» был и юный Николенька Хвостов.

Уже через несколько дней пришлось ему с сотоварищами полной мерой хлебнуть лиха в двухдневном яростном Красногорском сражении. Истекая кровью, эскадра вице-адмирала Круза отбила все атаки шведов, а затем, когда с запада подошла Ревельская эскадра Чичагова, вообще погнала противника в выборгские шхеры.

Через месяц — новое сражение в Выборгской бухте. Ожесточение было настолько велико, что на кораблях потоки крови напрочь забивали палубные шпигаты.

На войне мужают быстро, вот и Николенька Хвостов уходил на войну мальчиком, а вернулся пытанным огнём и штормами морским волком.

Николай Александрович Хвостов родился в 1776 году в семье статского советника Александра Ивановича Хвостова и Катерины Алексеевны Хвостовой, урождённой Шелтинг. В семилетнем возрасте Колю определили в Морской кадетский корпус, а в четырнадцать он уже сражался «за мичмана». За храбрость в Выборгском сражении Хвостов был награждён золотой медалью «За победу на водах Финских» и произведён в долгожданный мичманский чин.

По окончании шведской войны Николай четыре года непрерывно плавает на эскадрах у английских берегов и голландских. Россия уже вступала в полосу наполеоновских войн. Время было лихое. На шатких корабельных палубах рождалось новое поколение русских моряков, тех, кому в самом скором времени предстояло явить Андреевский флаг на всех морях и океанах. Лейтенанты Крузенштерн и Головнин, Лисянский и Хвостов — птенцы моря Балтийского, будущие герои великих морских походов…

Хвостов, по описаниям современников, имея средний рост и посредственную силу, «соединял в душе своей кротость агнца и пылкость льва».

Во время многомесячных крейсерств и произошло знакомство лейтенанта Николая Хвостова с только что окончившим Морской корпус мичманом Гаврилой Давыдовым. Первый к тому времени был уже вахтенным начальником на 74-пушечной «Иануарии», второй состоял при нём вахтенным офицером. Наверное, именно тогда, во время долгих томительных вахт и родилась эта удивительная дружба.

Давыдов был совсем ещё молодым, восемнадцатилетним мичманом, только в 1798 году окончившим Морской корпус. Вот как описывает его вице-адмирал Шишков в своём «преуведомлении»: «Он (Давыдов. — В.Ш.) в самой юности отличался не только особенною остротою, но и чрезвычайным прилежанием, приобрёл немалые знания в математике и словесных науках, почему из представленных в том году к производству в офицеры пятидесяти или шестидесяти человек найден по достоинству первым. Он был довольно высокого роста, строен телом, хорош лицом и приятен в обхождении; предприимчив, рассудителен и смел. Нравом вспыльчив и горячее Хвостова, но уступает ему в твёрдости и мужестве. Он одарён был живостью воображения и здравым рассудком, имел острый и примечательный ум. Много читал и любил увеселения, беседы и общества, однако ж охотно оставлял их для несения трудов и подвигов; не устранялся от забав и гуляний, однако ж находил время упражняться и писать дельное и шуточное».

Дневник Хвостова, относящийся к этому времени, не только очень интересен, но и поучителен. Хвостов начал вести свои дневники ещё с молодых лет, и, в частности, довольно интересный дневник плавания в Англию в 1799 году. Он пишет о вахтенной службе, о круге своего чтения. Читает «Аноиды» Карамзина и «какого-то Евгения» — то ли повесть Измайлова, то ли комедию Бомарше, переведённую на русский в 1770 году. Хвостов делает выписки из сочинений прусского короля Фридриха Второго.

Любопытный нюанс: не отказываясь от горячительных напитков и офицерских застолий, он честно записывает в своём дневнике, что однажды, будучи «недовольный креплением парусов, высек несколько матросов и, сменившись с вахты, с досады, что дурно крепили паруса, выпил два стакана пуншу и сделался пьян… Вот как проводим мы наше время, или, лучше сказать, убиваем. Я, правда, всякий день в мыслях собираюсь учиться по-английски…» Он велел выпороть матросов, будучи нетрезв, а потом мучился своей несправедливостью…

Историк отечественного флота А. Соколов сохранил для нас ещё один интересный эпизод из дневника Хвостова. Речь идёт об описании Хвостовым морского сражения 11 августа 1799 года у побережья Голландии. К этому времени Хвостов служил уже на линейном корабле «Ретвизан». Этот линейный корабль был в 1790 году захвачен в бою у шведов, а служить на «призовом» корабле считалось особо почётно. Да и командный состав на «Ретвизане» был как на подбор! Командиром — сын знаменитого адмирала Грейга Алексей Грейг, будущий командующий Черноморским флотом, старшим офицером — знаменитый силач и любимец всего флота Дмитрий Лукин. Хвостов пишет в своём дневнике: «В пять часов утра луч солнца, приводя в радость покойного поселянина, живущего на границах, углублённого, вовремя, когда светило поверх горизонту, над плугом для насыщения разграбляющего его беспрестанно народа; в равной радости находится воин, находящийся под страшнейшими Тексельскими пушками, жаждущий выбрать хороший день, чтоб все препятствующее на берегах Голландии разграбить и предать вечному пеплу, не принося тем ни себе и никому прибыли, кроме разорения… Состояние наше весьма несносно! Все корабли проходят мимо нас, а мы стоим на месте и служим им вместо бакена! Вся надежда наша быть в сражении и участвовать во взятии голландского флота исчезла! В крайнем огорчении своём мы все злились на лоцмана и осыпали его укоризнами, но он и так уж был как полумёртвый».

Друзьям он говорил, что не может служить на берегу, что только в море в нём «возгорался некий новый пламень».

Его спрашивали:

— Что сделаешь ты, ежели дело будет по-особому трудным, потребует особливых трудов и отважности?

— Чем опаснее, тем для меня будет приятнее! — отвечал Хвостов, и в этом ответе не было ни капли бравады.

«Чрезмерная привязанность к родным и беспредельная любовь к славе были двумя главными свойствами его души», — свидетельствовал адмирал Шишков о Хвостове, приходившемуся ему племянником.

Не чурался лейтенант Хвостов и женского общества. Но и здесь он предстаёт перед нами настоящим романтиком: «В самых величайших опасностях просьба и слёзы прекрасных женщин в силах сделать на сердце самого жестокого человека и нечувствительного мужчины такие впечатления, что забудет все окружающие опасности… Я видел пример тут над собой, входя в нежнейшие чувства души милого творения, забывая несчастия и гибель, к нам приближающуюся. О, женщины! Чего вы не в состоянии сделать над нами, бедными!»

В те дни его новый друг, мичман Давыдов, также переживал пору первой юношеской влюблённости. Нам известно лишь имя девушки, которая очаровала молодого моряка — Катерина.

Один из первых биографов наших героев позднее напишет: «Хвостов был уже человек развившийся, возмужалый, страстный и притом довольно искусный моряк, много читавший и многому научившийся, хотя отрывочно; отважный и честолюбивый. Чувствительность и человеколюбие, развитые в нём философиею осьмнадцатого века, в первые годы сильно боролись с порывами к бранным подвигам, с этими, по его словам того времени, „варварскими чувствами, вперёнными в нас с самого младенчества“, и уже заметно были преодолеваемы им, как это свидетельствуют его дневники. По временам, следуя всегдашнему тогда обыкновению, он любил выпить и поиграть в карты, но с некоторым ожесточением отзывался о такого рода препровождении времени, как будто вынуждаемый так „убивать“ его, нетерпеливо ожидая для себя перемен… Давыдов был ещё юноша, красивый лицом, высокий и стройно сложённый, отлично образованный, немножко поэт, пылкий и влюбчивый, столь же отважный, как Хвостов, но гораздо менее его твёрдый… Чудно свела судьба на вечную дружбу этих двух молодых людей, так мало сходных между собой, благословив их на удивительные приключения и отважные подвиги».