Юморские рассказы - Борис Мисюк

Виктор Маслобоев – параллельно с тетушкой Молли – шефствовал над нашими пароходами: тоже возил моряков по городу, по магазинам и кабакам, угощал и одаривал чем мог. «Кум» несомненно и его взял на заметку, но Виктор об этом не думал. Он просто, увидев русский пароход, всем существом тянулся к нему совершенно непроизвольно, как притягивается к планете комета или болид. Железный левиафан, приплывший оттуда, из такой далекой и такой родной страны, дышал сердечным теплом, от него веяло ароматами русских степей, лугов, соснового бора. И россиянину, заброшенному судьбой за десять морей от родины, застило глаза березовым маревом. И как тут, Боже Ты мой, не вспомнить было стихи великого Набокова:

Бывают ночи: только лягу,В Россию поплывет кровать;и вот ведут меня к оврагу,ведут к оврагу убивать…Но сердце, как бы ты хотело,чтоб это вправду было так:Россия, звезды, ночь расстрелаи весь в черемухе овраг.

А нашим матросикам нужна была Австралия, экзотическая страна с ее вечным теплом, неразбазаренным и умело, в отличие от России, используемым богатством, с ее долларами и шикарными супермаркетами, до самой крыши набитыми красивым добром made in…, то есть будущими дорогими подарками родным бабам и «короедам», с этими замечательными kasquette, трех-четырех-пятилитровыми «кирпичиками» белого сухого вина с чудесным букетом. И этот здоровенный русский мужик, эмигрант, заблудшая неволей душа, наивный, как ребенок, всем во всём помогает, бесплатным таксистом часами катает их по городу, каждому русскому из России он готов отдать все. И отдает с легким сердцем, с добродушной улыбкой. Он привозит их к себе в гости и вместе с ними радуется, читая на воротах заветное имя URAL. Он дарит им швейные машинки, автомобильные приемники и магнитофоны, запчасти к их японским лимузинам, да все, что ни попросишь. И матросские души распахиваются ответно, отдаривая Виктора хлебом из судовой пекарни, селедкой и… чем бы еще отблагодарить его, технаря, механика, добрую такую душу, влюбленную в железяки и в их страну, которой он в глаза не видел, ну да, чем бы еще? Ага, вот что у нас есть, гляди, Виктор (ему хоть и шестьдесят, а все с ним на «ты», правда, все равно уважительно), может, сгодится тебе, вот глянь, списанный кинопроектор «Украина», но ничего что списанный – он как новенький, ага, и трансформатор к нему…

Виктор улыбается детской своей улыбкой и благодарит за подарок. Господи, да для него главный-то подарок – просто видеть их, эти родные русские лица. Просто побывать на участочке, на клочке родной земли, хоть и таком вот, железном, стальном, на корабельной палубе…

Под просторным гаражным навесом землевладения URAL, словно в запаснике музея отечественной кинематографии, со временем скопилось больше двух десятков «Украин».

– Бери, – Виктор широко повел рукой по всему гаражу, где стояли и станки, токарный и сверлильный, и два мотора от австралийского «холдена» возвышались на верстаке, и много всего другого висело по стенам и лежало хорошо и удобно, по-хозяйски ладно.

На обратном пути я как раз собирался купить в Японии стиралку, ну и кивнул на один из трансформаторов от «Украины»: вот, мол, его возьму. Мы с Виктором прощались по-русски – в гараже, с бутылкой. Он расчувствовался, я таким его еще не видел. Закурил, потом бросил сигарету под ноги, раздавил ботинком сорок шестого размера и, потерянно на меня взглянув, выдал, именно выдал – взволнованно, как с трибуны, чего с ним раньше никогда не бывало:

– Передай там, в России, что я приеду и все деньги, что заработал в Австралии, привезу в Россию!

Капитан Евгений Федоров, влюбившись в Пятый континент, основал во Владивостоке Дальневосточный Центр дружбы с Австралией, ДВЦДА. Народу собралось немало, я тоже стал ходить туда, чего-то рассказывать людям, живо и радостно тоскующим по красивой нездешней жизни. Однажды и о Викторе им поведал. Симпатяга лет так тридцати семи-восьми, вдовушка, смуглянка, на нее я и сам был непрочь положить глаз, загорелась:

– Я бы хотела познакомиться с вашим другом, пригласить его сюда. Пусть пожил бы в России, посмотрел… У меня и квартира просторная, и дача есть…

Мне понравилось, что она в самого Виктора влюбилась, а не в его сытую, обетованную страну, как большинство членов нашего ДВЦДА. И написал о ней Виктору.

Увы, сваха из меня, видать, никудышная. На что я надеялся, на то, что любовь к России гармонично соединится с любовью к женщине? Но – не суждено, знать! Богом данную судьбу не повернуть никаким произволом. Любовь к свободе, знаю это по себе, сильнее многих и многих привязанностей. Да что там говорить! Возьмите Лойко Зобара и красавицу Радду…

Девятикилограммовый агрегат так и стоит в моей прихожке, блестя, как собака из «Огнива» Андерсена, огромным, «словно чайное блюдце», глазом вольтметра. Виктор пишет мне письма, в которых от души, по-детски целомудренными словами ругает писак, сбежавших из России в Австралию и поливающих родину грязью. В каждом конверте я неизменно нахожу десятку – красивые австралийские доллары с мужскими портретами в ковбойских шляпах и маленьким прозрачным окошком в уголке пластиковой купюры.

«Вот уже шесть или семь лет как мы с тобой не виделись, время летит. А смотрю новости: дома все еще порядка нет. Шахтеры стучат касками, заводы и фабрики стоят в бездействии, рабочие возделывают клочки земли, выращивают себе пропитание, задолженность иностранцам исчисляется в биллионах $… Вот так нам рисуют Россию, закрываю глаза и не хочется верить. И будет ли этому конец? Ну да ладно, это на TV. Может быть, и неправда, очень уж хотелось бы, чтобы неправда. Боря, черкни писульку…»

Я перечитываю его письмецо много раз, как некогда мама перечитывала нам с братом письма отца с фронта. И каждый раз глаза застывают на этой фразе: дома все еще порядка нет… Д о м а!..

Ох, Витя, когда же ты приедешь-то? Домой.

2001, Владивосток

Светлой памяти капитана Виктора Чистякова

1. ТБ и ПТ на МФ, или Не меняется только дурак!

Новичок ты на флоте или, как говорится, корма твоя по третьему разу обросла ракушками, это не имеет значения, когда ты приходишь устраиваться на работу в море. Перво-наперво и всенепременно тебя посылают не очень далеко – в кабинет ТБ, техники безопасности, для прохождения инструктажа. Нудное и нужное одновременно дело!

Итак, открываем толстую, 400-страничную книгу с длинным названием «Правила техники безопасности и противопожарной техники на судах морского флота СССР». Или почти в точности такую же для судов ФРП, то есть флота рыбной промышленности. Авторов – целые институты: ЦНИИМФ в первом случае, ГИПРОРЫБФЛОТ во втором.

Итак, открываем, начинаем читать и… закрываем на хрен: враньё! Почти сплошное враньё, читать тошно. Можете мне верить, ребята: я десять лет работал в отделе ТБ главка «Дальрыба». В море работалось неплохо, а вот на берегу – точно тошно, потому как чисто бумажная работа, а на самом верху бумажной той пирамиды – жуткая эта Книга.

Ну что тут можно сказать. Когда врут в газете «Правда», оно понятно: не зря ж она в кавычках, а вот враньё по ТБ, от которой, моряк, твоя жизнь зависит, – это уже конец света. Ну так что, верно говорят в таких случаях: туши лампу, бросай гранату?

Нет, ребята, тут и гранатой делу не помочь… Институты бездельников медленно, но неуклонно искореняются с помощью пока единственно, как выяснилось, верного учения – капитализма. Однако наследие их, книги по ТБ, живы еще и успешно воинствуют. Во всяком случае, на берегу. Но куда ж ты от него денешься, от берега-то… Ну, ладно, хорошо, а как же в море спасаться?..

А вот, вот он, рядом висит, прямо на леерах, у парадного трапа, красивый такой, круглый, красно-белый, с черной надписью – названием твоего парохода, да-да, он самый, спасательный круг, воспетый даже Маяковским. Помните стихи, посвященные «Товарищу Нетте, пароходу и человеку»? Там есть такие строчки: В блюдечках-очках спасательных кругов. Так что бросай лучше не гранату, а его, спасательный круг. Но, предупреждаю, очень большое «НО»: бросай очень и еще раз очень осторожно! Ибо это бывает смертельно опасно. Нередко притом бывает. И вовсе не потому, о чем тебе сейчас подумалось…

Давай внимательно посмотрим на сей предмет, ну то есть на героя нашей истории. Изначально, в допенопластовый период, делали его из легчайшего пробкового дерева, обтянутого парусиной, крашенной той самой двухцветной краской. О да, краска, само собой, масляная, водоотталкивающая, а как же иначе! Опоясывает круг прочная, плетеная пеньковая или полипропиленовая веревочка-штерт (в словаре для морских волков строго замечено: не шкерт!), свободно провисающая и мудро разделенная на четверых утопающих. Диаметр круга немного больше 70 сантиметров, а внутренний диаметр – 43 см – рассчитан, видимо, на талию утопающего средней упитанности. Ну а тем, у кого талия нерасчетная, до похудения, в морской среде наступающего быстро, суток за двое, остается вышеозначенный, как говорится в инструкциях, штерт.