Академия Клементины (СИ) - Цезарь Юлия "Skazka569"

— Я поем в комнате!

Хотя время уже больше половины от перемены потрачено, что он там успеет поесть? Или прогуливать будет?

Прогулял бы. Металлы — это скучный предмет. Хотя очень полезный, и лишь это толкало его торопиться в комнату Евы, чтобы заодно и поговорить. Это ж где её носит весь день? Так среагировала на него? На эту перепалку в магазине? На неё не похоже. В любом случае, чем ближе её комната, тем скорее она ответит на все вопросы.

Вот она. Бывшая комната Генриха. А как стучать? Не лбом же. Кричать и вызвать подозрение? Не все люди еще сами знали, где кто живёт. И девицы не знали, что это бывшая комната принца и кто осмелился в неё переехать. Ну… придётся ногами.

Вышло довольно сильно и грубо, но три размашестых стука носком ботинка Винсент всё-таки сделать смог. Если этой засранки не будет в комнате, он!..

А, нет, открыла. Такая, как была после каждой ночи, проведённой с Винсом в постели — помятая. Лохматая, не накрашенная (точнее косметика где-то еще смазанная осталась). Вот только к этому добилось еще опухшее личико (Винс понял — слезы, очень долгие слезы) и шок от его вида с тарелкой в одной руке и со стаканом в другой.

— А ну пропусти, — грубо сказал он, вталкивая Еву своим телом обратно внутрь. — А то если так предложу, откажешься. Знаю я тебя.

— Винс? — охрипшим голосом произнесла его имя Ева. И что ему понадобилось в такую рань у нее? Ещё и с едой припёрся. Хотя она потеряла счёт времени с того самого вечера, когда убежала от Йеона.

Стоило ее мыслям вернуться в тот момент, как ком опять образовался в горле. Но слезы уже все были выплаканы, она сделала вид, что поперхнулась, и прокашлялась, одновременно заглядывая в зеркало. Отражение ее напугало. Такой она была только после Винса. Нет, тогда было хуже.

В комнате царил бардак не лучше, чем ее внешний вид. Пакеты с покупками так и не разобраны, лишь из некоторых были вывалены вещи прямо на пол. Постель, из которой она вылезла, была вся мятая, будто в ней ворочались из-за кошмаров, но все ещё горячая. На столе разбросаны бумажные салфетки, которыми она втирала слезы, не желавшие останавливаться.

Раз уж Винс пришел, выгонять его все равно не было сил. Смахнув использованные салфетки прямо на пол, Ева освободила поверхность, чтобы он поставил еду, а сама забралась в кресло вместе с ногами и обняла колени.

— Ты зачем пришел? — все также хрипло спросила она. За окном было пасмурно, поэтому определить, который сейчас час, не получалось, но спросить было стыдно.

— Ну… судя по всему, привести комнату в порядок, — цокнул языком Винсент. Он не смущал её тем, что обращал внимание на внешний вид, но скомканные салфетки дали ему понять, что она действительно плакала. — В чем дело? — прямо спросил он, поставив тарелку на стол и… Начиная убираться. Он действительно начал убирать комнату. Потому что только после этого нужно было приводить в себя Еву. Да и бардак его самого раздражал. — Ты из-за Генриха так расстроилась или другие причины?

Не было смысла врать ему — уж Винсент знал Еву вдоль и поперёк. И он внимательно слушал её, когда поднимал салфетки и выбрасывал в ведро. С ними покончил быстро, пока Ева отходила от шока, после чего подошел к кровати и стал её заправлять. Да с такой педантичностью, что у неподготовленного человека аж зубы могло начать сводить.

— Ты взгляни на себя, — с укором сказал он. — Неужели в твоей жизни могло случиться что-то более страшное, чем случилось то, что было у нас?

Потому что нет! Не было такого! В их жизни больше не будет ничего страшнее! И пусть он ткнул пальцем в их общую рану, она напомнит ей, что всё остальное — лишь мелкие ссадины.

С кроватью он закончил быстро, но успел заметить, что на кресле тоже были вещи. Потому он впервые взглянул на Еву, подошёл к креслу и поднял её за руку.

— Вставай давай, мешаешь! Иди есть.

— Приходит как к себе, с кресла сгоняет, кровать заправляет, — ворчала она, пока шла к столу, но, взяв тарелку, села вместе с ней на кровать. Вот так по-детски, как маленькая недовольная девочка. Недовольная тем, что пришел злой папочка и заправил ее кровать без спроса!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Отвечать на его вопрос она не спешила. Но он прав, что хуже быть не могло, и то, что Йеон разбил ей сердце — такая мелочь! Просто все события случились с ней друг за другом, расшатали ее спокойствие, а последнее ее добило. Ей нужно было выплакаться, побыть немного наедине с собой, чтобы вернуться. В этот раз собрать себя по кусочкам у Евы получилось быстро.

— Дело не в Генри, — со вздохом рассказала она. — Я просто поняла, какой дурой была. Вот и жалела себя день… Два?

Вот она и призналась, что даже за временем уследить не могла. Отставив тарелку, упала на подушку и прикрыла лицо руками. Ей было тяжело говорить все это Винсенту, но с кем ещё она могла поделиться? Роднее и ближе у нее никого не было. И лишь ее глупость разделила их.

— Ты знаешь? У меня никого не было после тебя. Профессор Ридмус, — на этом имени ее голос снова надломился, но она тут же вернула ему твердость, — стал первым, кого я попыталась впустить в сердце, но… Все равно ничего бы не вышло. Когда я уже поумнею? Боги, как же я хочу вернуть тот день три года назад и сделать все по-другому…

По виску скатилась слеза. Казалось, браться им уже неоткуда. Но всегда корнем всех ее переживаний был тот день. Прошло три года, но боль ничуть не утихла. Уже ничего не исправить, но как же хотелось! Однако она упорно отталкивала Винса до сегодняшнего дня. Если она снова причинит ему боль, она себя никогда не простит. Хотя она и так не может себя простить.

— Прекрати, Ева.

Её слезы для Винса были больнее, чем все удары мечом в самое сердце. Он замер, когда она призналась, что была одинока все эти три года, и этот Ридмус… Винсент хотел было сжать зубы со злости, но просто не успел. Он уложил собранные вещи с кресла в шкаф и подошёл к кровати, смотря на Еву сверху вниз.

— Ты сама себя слышишь? Пыталась впустить в сердце? Кого? Я уже не говорю о том, что это вампир. Это взрослый мужчина, который на тебя внимания обращает ровно столько же, сколько на любого своего ученика. То, что вы общались больше из-за того, что ты ему всю плешь проела, — ничего не значит. Ты просто разделась на улице и стояла голой, отыскав понравившегося тебе человека, который знать тебя не знает. И ждешь, когда он тебя обнимет. Вот о чем ты говоришь.

Это больно, это жестоко, но, черт возьми, хоть кто-нибудь мог ей за целый год об этом сказать? Кажется, у Генриха не было на это яиц. А раз стена, не дающая им говорить, отодвинулась в сторону, наконец-то Винс мог сказать об этом. Ну, и нельзя отменять того факта, что в нём еще и говорила ревность к этому мужчине.

Но всё же Винсент переборщил. Он сел на край кровати и, вздохнув, заговорил уже мягче, кладя ладонь на щеку Евы и смахивая большим пальцем её слезы.

— Былого не воротишь, Ева. Закрой уже эту страницу прошлого и двигайся дальше. — Легко сказать, когда он сам давит на рану. Ну а что еще ему приходилось делать? Как её вернуть в строй?

— Я знаю. Теперь знаю, — ответила она на слова о Йеоне. Ему до нее не было дела, все остальное она придумала себе сама. Глупые попытки привлечь его внимание были такими детскими. Разве можно было так заинтересовать взрослого мужчину? Теперь Ева это понимала. Ему нужна женщина такая, как Лехлаэ, а не ребенок.

Убрав свои руки от лица, Ева позволила Винсу помочь ей справиться со слезами. Было приятно чувствовать его прикосновения, снова говорить с ним. Пусть его слова были жестокими, но она знала, что таким образом он проявлял заботу о ней. Больно было осознавать, что этот момент скоро закончится, они снова встанут по разные стороны от стены и будут делать вид, что с другой стороны никого нет.

— «Двигайся дальше», — повторила Ева слова Винсента и открыла глаза, взглянув на его лицо. — Я каждый день повторяю себе это. И честно пытаюсь делать. Мне казалось, что у меня получается. Наверное, я просто споткнулась, завтра встану и пойду дальше. — Она вернётся только ради того, чтобы больше не беспокоить Винса. Такое взволнованное лицо сейчас смотрело на нее.