Тридцать девять и девять (СИ) - Джим Вестван

принялась вытирать его торчащие во все стороны волосы.

— Надо было хоть расческу взять! На кого ты похож теперь?

— Зачем мне расческа? — закрыв глаза и улыбаясь, сказал Давыдов. — Мне что расчесывайся, что не расчесывайся, все равно одинаково будет.

— Вот везет! А я теперь полдня не разгребусь! — обиженно сказала Эля, скосившись на свои висящие промокшие волосы.

— Ничего, это я беру на себя!

— О да! Представляю себе. Бедный! — закивала Элина.

— А спорим, что я отлично справлюсь?

Она не любила, когда кто-то трогает ее волосы, а особенно причесывает. Ингрида всегда злилась, пытаясь сделать у Эли на голове что-нибудь наподобие прически, и больно дергала ее волосы. А в последнее время, похоже, вообще плюнула на это безнадежное занятие, контролируя только степень расчесанности у Эли на голове.

Но совсем по-другому чувствовала себя Эля, когда, вернувшись в их домик, Данил сел на кровати и усадил ее на пол.

Он нежно захватывал прядь ее черных запутанных волос и, расчесав, укладывал их себе на голое бедро. Он никуда не спешил, стараясь растянуть это ощущение соприкосновения с ее легким щекочущим пухом, который с первых же минут заставил Давыдова развязать шнурок на своих плавках.

Эля сидела, опустив глаза и уткнувшись подбородком в свои согнутые колени. Где, интересно, он научился так мастерски расчесывать длинные волосы? Он ни разу не сделал ей больно, не дернул ни один волосок. Никто и никогда так бережно с ней не обращался. Но только зачем он это делает? Чтобы потом Эля вспоминала его каждый раз, берясь за расческу? Она не должна поддаваться этому, ей не должно быть потом жаль! Пускай причешет ее сейчас, но больше она этого ему не позволит! Она не должна привыкнуть, она вообще не должна к нему привыкать!..

Закончив, Данил отложил расческу и, снимая с Эли майку, опустился на колени рядом с ней. Прогнувшись, она положила затылок ему на плечо, открываясь для его ласковых губ. Эля снова почувствовала, что уже хочет этого сама. Она не должна его хотеть! Но она хочет, хочет не меньше, чем он сам…

***

Вечером она неожиданно отказалась посетить с Давыдовым клуб, заявив, что танцует он ужасно, и появляться с ним на публике она категорически отказывается.

Стоя посреди их убогой комнатки, она очень талантливо передразнивала его движения, которые запомнила после тех памятных танцев. Стильно отставив миниатюрный зад, Эля свободно трясла руками то с одной, то с другой стороны, подпевая своим ритмичным движениям:

— Ля-ля-ля, ля-ля-ля, ах, какой же я прекрасный! Это просто офигеть, все сбегайтесь посмотреть!

— Еще, еще, пожалуйста! — Давыдов валялся на голой панцирной сетке, закатываясь звонким смехом. Она же видела это всего один раз! Но как же она это схватила?! Какой она отличный клоун, оказывается!

Но Эля не стала больше его передразнивать. Она боялась, как бы Давыдов не задохнулся со смеху, ведь это совершенно не входило в ее планы на сегодняшний вечер. Ведь сегодня — один из тех редких деньков, когда ей не обязательно вскакивать с него в тот момент, когда ей меньше всего этого хочется. Тем более, он сейчас должен быть в форме: утром она специально сделала вид, что не в настроении, строя планы именно на вечер. И что, она должна вместо этого отправиться на дурацкие танцульки, где на него снова будут пялиться все местные девицы?

Вскочив со скрипящей сетки, Данил свалил ее на кровать:

— Ты чудо просто! О-ой, моя ласточка!.. — он уже поднимал ее блузку. — Я от тебя дурею! Надо же, чтобы я так влюбился! Ну просто насмерть…

Он оттянул губами кожу ее чувствительной шеи, и Эля, задержав дыхание, прогнулась к нему навстречу. Кажется, дуреет здесь не только Данил…

Со сдавленным стоном впрыснув ей первую дозу своей страсти, он сбросил одеяло на пол. Глядя сверху вниз на его уже совсем ничего не выражающие полузакрытые глаза и безвольно мотающуюся голову, на конвульсивно вздрагивающую, с хрипом выдыхающую грудь и на судорожно напрягающийся живот, Эля вдруг осознала, что сейчас имеет над ним абсолютную власть. Она может сделать ему очень больно или вообще убить, и он воспримет это как должное.

Она немного вспотела, размеренно ерзая и время от времени откидывая голову или опуская к нему лицо, проводя по его телу влажными, плотно прижатыми ладонями. Как нравятся ей эти волны, периодически на нее накатывающие: они щекочут что-то внутри и уходят куда-то… куда-то вниз.

Ей стало трудно дышать и, поймав очередную волну, она задвигалась чаще, подчиняясь его опытным рукам. Это щекочущее чувство не схлынуло, а как-то замерло, остановившись в одной точке. Ощутив, как резко увлажнилось ее тело, и сам уже снова находясь на грани этой уносящей разум бездны, Данил накрыл ладонью ее грудь, сжимая пальцами твердый сосок:

— Не останавливайся, не останавливайся, Эля…

Он опять подтолкнул ее на себя. Эля почувствовала, как стремительно растет мощный вал, унося ее куда-то в другое измерение, где нет времени и нет пространства, нет мыслей и нет желаний, есть только бешеное ощущение счастья… Зажмурившись, она шумно втянула воздух через сцепленные зубы и судорожно сжалась, впиваясь пальцами в его плечи. Замерев так на несколько секунд, Эля со стоном выдохнула и, расслабившись, обхватила его руками, просто на него упав.

— Боже, что это такое?.. — постепенно восстанавливая дыхание, прошептала Эля.

— Так и должно быть. Ты просто умница! — он коснулся губами ее бархатного влажного плечика.

Посидев так еще немного и полностью придя в себя, она внезапно выпрямилась и взглянула на него прищуренными, хитрыми глазами.

— С тобой что, каждый раз такое?

— Ну да, — улыбнулся ей Давыдов.

— Ни фига себе! А я-то думаю… Вот это ты пристроился!

***

Погода портилась. Уже срывался ветер, и по небу все быстрее и чаще проносились характерные тучки. Данил уже не ходил с Элей на пляж, но зато они отлично веселились, гоняя по волнам на катере, и однажды, возвращаясь с прогулки, он решил сократить путь и довольно сильно поранил в темноте ногу об острый край торчащего камня.

Когда они добрались до своего домика-будки, Эля долго суетилась вокруг него, стараясь остановить кровь. Она вполне справилась, но видела, что Данилу все еще было больно. Ей очень хотелось его развеселить и отвлечь, и она придумала как. Вообще-то ей давно хотелось об этом спросить, но она стеснялась интересоваться напрямую. Она долго собиралась с духом, сидя напротив него и краснея от волнения. Наконец как следует настроившись, Элина быстро встала и, подойдя к Данилу вплотную, опустилась на пол между его