Перед бурей - Виктор Чернов

Брался быть посредником между "трудящимися и обремененными" и властью. Брался найти влиятельных людей, которые дадут возможность даже при стачках оказывать покровительство рабочим против несправедливых хозяев. Обещал разные возможности для всякого рода обществ и организаций, улучшающих быт рабочих, под условием, что они будут дорожить этими легальными возможностями, беречь их и держаться вдали от использования их для революционной борьбы. Находил наивных и легковерных простаков, веривших ему. Вносил в революционные круги разложение, взаимное недоверие и подозрительность.

Бывший охранник Леонид Меньшиков в изданной большевиками книге "Охрана и революция" рассказал о том, как "доставленный в Москву на обработку Зубатова" Гершуни "обошел Зубатова, притворно согласившись на его увещевания, чтобы, получив свободу, организовать террор", и как Зубатов "после длительных бесед со своим пленником, поверил ему, что он решил отказаться от революционной {139} деятельности"; так что для охраны было сюрпризом, когда Гершуни, "выпущенный летом 1901 г. бежал и стал нелегальным".

А между тем Маня Вильбушевич едва не расстроила всех планов Гершуни. Считая ее человеком честным и ценным, но временно "свихнувшимся", Гершуни пытался говорить с нею совершенно откровенно, надеясь переубедить ее, раскрыть ей глаза на истинный характер и подлинные цели Зубатова. Он никак не ожидал, что Маня Вильбушевич раскроет Зубатову самые доверенные разговоры, которые она вела с Гершуни и лидерами Бунда с глазу на глаз. Про Гершуни она прямо сообщила Зубатову: "Он, как и следовало ожидать, от начала до конца обманывал вас".

"С Гершуни у меня был большой, длинный разговор, - докладывала она Зубатову, - он пустил в дело всё свое красноречие и ум, чтобы доказать всю несостоятельность моего взгляда на вас и рабочее движение. На мой вопрос, что же он намерен делать, он сказал, что воспользуется всем, что вы только в состоянии дать для легальной работы, и в то же время, параллельно с ней будет продолжать нелегальную, но не в черте еврейской оседлости, а в центральной России".

Сведя счеты с зубатовщиной, Гершуни не покинул сразу Западного края: он возвращался в него не раз, пока не доделал одного начатого дела. Говорю о Рабочей Партии Политического Освобождения России, чью "маленькую красную книжечку" он когда-то вынул из тайничка и показал Менделю Розенбауму, прибавив: "Раньше или позже мы с вами объединимся...".

Недолгая история этого политического объединения, к сожалению, почти не освещена в нашей исторической литературе.

За кулисами ее чувствовались вдохновляющие влияния старого народника Сергея Ковалика (чтобы повидаться с ним, заглянула в Минск и "бабушка") и местного помещика-революционера А. О. Бонч-Осмоловского, участвовавшего потом в с.р. издательской деятельности под псевдонимом Дедова (намекавшим на идейный параллелизм с той же "бабушкой").

Основною фигурою и подлинным основателем Рабочей Партии Политического Освобождения был старый народоволец Ефим Гальперин, носивший кличку "Слепого" вследствие своего угасавшего зрения. Главным литератором группы {140} считалась Любовь Клячко, после ареста в Петербурге с транспортом изданий не выдержавшая испытания и давшая "откровенные показания".

Ее перу приписывалась и программная брошюра Р.П.П.О., носившая название "О Свободе": ее то и показывал Гершуни в Минске Менделю Розенбауму, ссылаясь на то, что без товарищей по этой организации он войти в "Союз" не может. Эту брошюру "О Свободе" я имел с самого начала своего приезда заграницу еще в Цюрихе.

Я и сейчас убежден, что без Григория Гершуни составление этой брошюры не обошлось. Я хорошо знал юношески-романтическую манеру его писания; классическим образцом ее было стихотворение в прозе "Разрушенный мол", написанное в манере Максима Горького ("Песня о соколе", "Буревестник" и др.) и приписывавшееся многими Горькому (даже издано под его именем какими-то добровольцами в Берлине).

В брошюре "О Свободе" мне бросился в глаза стиль ряда мест, написанных именно в этой несколько приподнятой манере: такова, напр., часто повторявшаяся тогда характерная цитата: "Социал-демократам мы протягиваем свою левую руку, потому что правая держит меч". Р.П.П.О. имела ряд местных отделов - в Белостоке, Житомире, Екатеринославе и пр. и даже в Петербурге вокруг моего ученика, бывшего тамбовского семинариста Сладкопевцева (Кудрявцева), автора недурной маленькой легальной книжки о Бланки. Она поставила две тайных типографии, просуществовавших, впрочем, недолго: в Минске и Нежине. По составу своему Р.П.П.О. была в основном организацией рабочей еврейской молодежи.

Когда-то обещав Менделю Розенбауму: "рано или поздно мы с вами объединимся", Гершуни слово свое сдержал: несмотря на оппозицию первооснователя, Ефима Гальперина, шумно протестовавшего против отказа от организационной самостоятельности и первоначального имени Р.П.П.О., Гершуни провел на съезде последней в 1902 г. ее полное объединение с Партией Соц.-Революционеров. Одновременно в "эсеровскую" партию влилось несколько комитетов (в том числе главный, киевский) т. наз. Русской С.-Д. Партии, имевшей своим органом газету "Рабочее Знамя" (в отличие от официальной Российской С.-Д. Раб. Партии). Так партия наша получила свое организационное завершение. Ее начальные базы в Поволжьи (Саратовский центр, Урал) и центре{141} (Москва-Петербург с тайными типографиями сначала в Финляндии, а потом в Томске) сомкнулась со слившимися воедино, сначала довольно разношерстными организациями юго-западного края. Первенствующая роль Гершуни в деле этого завершения несомненна.

Но всецело на плечи Гершуни легла и другая задача, для него, пожалуй, еще более насущная; тут он выступал смелым новатором. В первый же свой приезд заграницу он доверил двум-трем товарищам из будущего заграничного представительства свои самые сокровенные планы в области террористической борьбы.

Для первого же, вышедшего заграницею номера "Революционная Россия" Гершуни передал следующее лаконическое официальное заявление: "Признавая в принципе неизбежность и целесообразность террористической борьбы, партия оставляет за собою право приступить к ней тогда, когда при наличности окружающих условий она признает это возможным".

{142}

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

M. Р. Гоц. - Беседа молодого Гоца с молодым Зубатовым. - Мое первое знакомство с Гоцем. - Гоц - душа заграничной организации П. С. Р. - Арест Гоца и требование русского правительства о его выдаче. - Кампания в пользу его освобождения. - О. С. Минор. - Деятельность Аграрно-Социалистической Лиги. Н. С. Русанов и "Вестник Русской Революции".

Осенью 1886 г. в Москве по Страстному бульвару проходил молодой человек с интеллигентным и энергическим лицом. Он был недурен собой; на умный открытый лоб красиво спускались каштановые волосы. Его несколько портило только угреватое лицо, производившее впечатление какой-то преждевременной зрелости.

Он издалека заметил шедшего навстречу ему другого юношу, невысокого и худощавого, в котором внимательный взгляд мог бы рассмотреть признаки семитического, хотя и не резко выраженного типа. Его темные волосы были гладко зачесаны, несколько скрадывая размеры объемистого, более широкого, чем высокого лба. Черные усики и пробивающаяся бородка слегка окаймляли всё его лицо. Его выражение было серьезно и задумчиво; оно могло бы показаться даже строгим, если бы не мягкие складки плотно сжатых губ, обещающие доверчивую и ласковую улыбку. Очень живы и выразительны были темно-карие глаза, - в них просвечивал подвижной и деятельный темперамент. У первого юноши при виде другого скользнуло выражение легкой озабоченности, быстро сменившееся открытой и дружелюбной улыбкой.

- Какая встреча! - Вот, что кстати, то кстати, - сказал он мягким голосом, протягивая встречному свою руку. - {143} Я давно уже подумывал: хорошо бы где-нибудь с вами повстречаться и начать с вами разговор напрямик: будет нам помнить наши старые, детские ссоры! У меня есть к вам дело; хочу выложить его вам без дальних околичностей, если вы готовы отнестись к нему просто и серьезно, как оно того заслуживает, не перенося на него происшедших между нами год-полтора тому назад шероховатостей...

Юноша семитического типа спокойно взял протянутую ему руку.

- Здравствуйте. Но имейте в виду, что я себя состоящим с вами в ссоре не считаю. Лично против вас я ничего не имею. Между нами был только острый спор по вопросу, способному или очень сблизить людей, или развести их в разные стороны. Допускаю, что я вспылил, - но это было только делом умственного темперамента. Не стану, однако, скрывать и того, что отношения своего к воззрениям, которыми вы тогда увлекались, я не переменил - говорю это во избежание каких бы то ни было недоразумений в будущем.

- Да, вижу, и прежняя пылкость умственного темперамента у вас не охладела. Вы, Михаил Рафаилович, человек мягкий, но ум у вас колючий: и ощетинивается аргументами, как иглами. А я, по совести говоря, даже и не понимаю толком, чем это именно я вас тогда до такой степени поднял на дыбы...