Никто не выживет в одиночку - Маргарет Мадзантини

Сейчас, когда они могли вместе с Матильдой проводить часы в универсаме, он выяснил, что ему не нравится ходить с ней по магазинам. Насколько была разнообразной и смышленой в сексе, настолько мелочилась и сомневалась, читая этикетки на продуктах. С Делией все получалось очень просто. Они делили между собой отделы, чтобы уйти оттуда как можно скорее.

Где-где, а в супермаркете они никогда не ссорились. Встречались смертельно уставшими, ни о чем не спорили. Смотрели на очередь у кассы.

«Встань ты, я сбегаю за вином и фисташками».

Ему не хватало ее лица, светлого и открытого, ее мыслей, которые пробегали по лицу и которые он читал, в то время как они пробегали.

Если бы она стояла в очереди сейчас, он подошел бы к ней. Взял бы ее за руку. Этот день стал бы самым лучшим днем в их жизни. Смиренным днем их глупой жизни. Они вернулись бы домой, приготовили бы что-нибудь для детей, нарезали фрукты.

Матильда все бродила среди полок.

К нему опять возвратилось желание бесследно исчезнуть. Раствориться в своих ошибках. В его детях, которые не должны были позволить ему стать их отцом. В упущенных шансах — упущенных, видимо, только по рассеянности. Потому что пока он стоял, отвернув голову в другую сторону, в это время проходил его поезд. Кто знает, сколько станций осталось впереди. Что-то он понял сегодняшним вечером.

— Куда ты ходишь за продуктами?

— Туда же.

— Так же вечером?

— Да, вечером.

— Ты не против, если я как-нибудь пойду с вами…

— Зачем?

— Помогу тебе донести купленное… побуду с вами.

Делия смотрит ему в глаза, в глубь этих озер.

— Гаэтано, ты не можешь вернуться домой…

— Я знаю.

— Да ты и сам не хочешь…

— Ты не знаешь, как я хочу быть с вами!

— Ты бы опять это начал… Тебе надо устроиться получше, перетерпеть. У тебя скоро пройдет…

— Зачем мы так больно обидели друг друга?

— Не знаю.

— Как все исправить?

— У тебя девушка…

— Мы больше не встречаемся.

Он подошел к Матильде тогда в супермаркете. Ее лицо вдруг показалось ему надутым и глупым, распухшим — как бы вместе со всеми обманчивыми планами, которые она строила насчет него.

Полчаса назад она сказала, что хочет родить от него. Сказала, просто чтобы сказать. Но долго смотрела на него со странным выражением, которое появлялось у нее, когда она входила в роль, надев на руку марионетку принцессы Мелисендры. Они лежали голые. Он торопливо оделся.

«Никогда больше не произноси подобной ерунды».

«Я пошутила…»

«У меня уже есть дети, и я не собираюсь плодить еще».

«Может, лет через десять…»

«Неизвестно, что через десять лет со мной станет, но точно, что никаких других детей у меня не будет».

«Зачем так сразу обижаться…»

«Я бросил своих детей… ты не знаешь, что это значит».

Кинул ей майку, чтобы она прикрыла свое тело, груди с печальными глазами, которые смотрели на него. Она сидела на кровати, немного сгорбившись. Как Делия после родов, которая всегда будет стоять у него перед глазами.

Мати улыбнулась, надела майку.

«Спасибо… и правда холодно».

Казалось, она не чувствовала себя оскорбленной. Продолжала гладить ему спину. Она вообще никогда не обижалась, даже когда обижалась. Тут же шла на попятную, не питала большого уважения к себе. Принадлежала к тем людям, с которыми почти невозможно поссориться. Они никогда не входят в столкновение с неуравновешенной энергией других людей, отстраняются на мгновение раньше или же с улыбкой позволяют себя испепелить. Она напоминала ему его мать, Серену.

Тогда в магазине он ушел, оставив ее одну, с флаконом шампуня, этикетку которого она читала.

«Мы не поужинаем сегодня вместе?»

«Нет».

«Позвоню завтра».

Он не отвечал на ее эсэмэски. Хотелось побыть одному. Он никогда еще не оставался наедине с собой. Ему надо было закрутиться и снова подняться в одиночку.

Однажды вечером он видел «фиат-пунто» орехового цвета, припаркованный среди других машин на бульваре Сомали. Он прошел мимо, не посмотрев. Он знал, что она сидит внутри, в глубине, среди «икеевских» сумок с костюмами несостоявшейся актрисы. Ему стало жаль ее. Он знал, что она поступала так, когда он был еще женат: «Для меня главное — знать, что ты недалеко. Спать рядом».

— Ты сама меня к этому подтолкнула…

Делия смеется в полный голос.

— Так значит, я во всем виновата? Гениально!

Смеется, обнажая зубы с обложки журнала. И Гаэ хочется врезать ей кулаком по этим зубам, разбить рот. Настоящее предательство было как раз с ее стороны.

— Мне так нравились твои зубы.

— Замолчи…

— Зачем ты сделала эти херовы зубы?

Стоматологический кабинет на бульваре Реджина Маргерита. Стоматолог — друг отца, старательный и пожилой. Делия паркует машину и заходит. Одна мысль вертится у нее в голове: вдруг ее оштрафуют! И пока ждет и листает старый журнал «Dove», и пока входит и стоматолог встречает ее улыбкой. Штрафы — большие и несправедливые, приводят ее в отчаяние. Открывает рот, впускает его руки. Стоматолог выходил в море на паруснике с отцом, они вместе учились в Неапольском университете. Копаясь у нее во рту, он рассказывает ей анекдоты того времени. Делия кивает одними глазами. Он вкладывает ей в рот слюноотсос. Она чувствует запах дыхания стоматолога и вспоминает дыхание отца. Тот семейный грот.

Она приняла решение в один вечер. Внезапно ее небольшой дефект надоел ей. Они пошли в кино, и она смотрела на безупречную улыбку Джулии Робертс с идеально ровным рядом зубов.

Я тоже хочу так смеяться, сказала она себе. Она никогда не смеялась с открытым ртом. Разработала свой способ смеха: или не отрывая верхней губы от десны, или прикрывая рот ладонью. Гаэтано нравилось, когда она так смеялась. Застенчивая дверца. Рот, никогда не открывающийся до конца.

Ей неприятно ощущать языком острые углы своих зубов.

Этот ее недостаток вдруг кажется ей неприемлемым. Она проводит языком по зубам, смотрит на них снизу в зеркальце румян.

Она рожала два раза. Тело снова ссохлось, только стало теперь сильнее и как-то глубже после прохождения детей между костями и влажными тканями. Она смотрит на свое отражение в витринах, вытаращив глаза. Молодость уходит, но ничто определенное еще не настало. Она вошла в новую стадию, взяла на себя ответственность за любовь. Она хотела бы быть такой, какой представляется своим беспорядочно питающимся пациентам. Уверенным в себе человеком, который в состоянии убедить других правильно относиться к самим себе. А она расстраивается из-за каких-то зубов.