Горсть патронов и немного везения - Олег Приходько

Я невольно засмеялся:

— Толя, ты не меняешься! Четыре года тебя знаю, а улыбку на твоей физиономии видел — по пальцам пересчитать.

— Пять, — сказал Квинт.

— Чего «пять»?

— Пять лет мы знакомы, а не четыре.

— Да нет, не может быть. Когда труп-то в гараже нашли, в девяносто третьем?

— В девяносто втором. В девяносто третьем матюшинский процесс был, в феврале.

Он открыл дверцу, чтобы выйти, и тут вдруг раздался акустический сигнал — тоненький, как будильник наручных часов, — а на панели компьютера замигала красная лампочка.

— Что за фигня? — шепотом спросил я у Квинта.

Он захлопнул дверцу, но сигнал продолжался еше секунд десять. На какое-то мгновение мне показалось, что там, внутри «фисташки», кто-то сидит и будто хочет мне что-то сказать по-своему — то ли пожаловаться, то ли есть попросить.

Сигнал прекратился внезапно и беспричинно, так же, как и начался. Мы с Квинтом посмотрели друг на друга, в его взгляде тоже застыло недоумение, хотя, казалось бы, ничего особенного не произошло — просто где-то в компьютере замыкало контакты.

— Ну и что? — первым пришел в себя Квинт. — Не обращай внимания, так даже веселей.

Он ушел. Я включил передачу, аккуратно тронул «фисташку» с места, но в тот же миг остановился и выскочил из салона:

— Стой, Толя, стой! — догнал Квинта. — Какой, ты сказал, процесс был в девяносто третьем?

Он похлопал глазами, припоминая, о чем речь.

— А-а, это?… Да над Матюшиным из горисполкома. Который мне «шестисотку» подставил, а после жмурика в яму подложил.

— Как его звали-то Матюшина этого, не Алексеем Петровичем?

— Замначальника отдела жилкоммунхоза Мосгорисполкома Матюшин Алексей Петрович.

— Точно?

— Я же показания на суде давал. У друга своего Каменева спроси, он знает.

— Ладно. Сколько тогда ему впаяли, пятнашку?

— Не-е, этому десять по сто семьдесят третьей. Адвокат у него был сильный.

— Как фамилия?

— Чья? Адвоката? — Толя напряг извилины в виде лобных морщин. — Не помню. Зачем мне?

— Ну да, да, конечно. — Я еще раз пожал ему руку и вернулся в машину.

Если это был тот самый Матюшин, чью машину разбил Рыжий, значит, он на свободе? Статья 173 за получение взяток в особо крупных размерах и злоупотребление служебным положением предусматривает конфискацию имущества, а техпаспорт на «Жигули» был оформлен на имя Матюшина Алексея Петровича. Получается, что его осудили на десять лет, а выпустили через пять? То, что Рыжий назвал его соседом, еще ничего не значило, но сам факт их знакомства подразумевал и связь с Ямковецким, причем связь давнюю — с той поры, когда Ямковецкий был на свободе. В списках «Земли» Матюшин не значился — в 93-м, когда «Земля» из Московской областной риэлтерской фирмы превратилась в акционерное общество, Матюшин уже был осужден. А до этого все они — и Майвин, и Ямковецкий, и ответственный работник Мосгорисполкома Матюшин — шли в одной упряжке. Не из гаража ли Ямковецкого «шестисотый» «Мерседес», которым они пожертвовали, чтобы забрать квартиру у Толи Квинта?

Телефонный звонок застал меня на Первомайской, у самого дома.

— Евгений Викторович, это Люся. Здрасьте!..

— Привет, Панацея, дочь Эскулапа! Ты оказалась самым назойливым из моих сновидений. Я уже подумывал обратиться к психиатру.

— Ой, да скажете тоже! — отхохотавшись, проговорила пышка Люсьен и, я уверен, густо покраснела. — Мне Григорий Ефимович велел позвонить.

— Я понимаю, что сама бы ты не догадалась. Ну, что там?

— Нашли мы этого Решетникова. Записывайте…

— Излагай, я запомню.

— Значит, так… Решетников Викентий Яковлевич, тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения, поставлен на учет в июне восемьдесят пятого, снят с учета в марте девяносто седьмого. Адрес постоянного места жительства на момент снятия с учета: Москва, Новоостанкинская, тридцать дробь один, квартира двадцать два. Ожог кистей рук второй степени, заключение ВВК: «Годен»… Погодите, тут есть специальная отметка красным… Наблюдался у нарколога с октября девяносто шестого…

— Алкаш, что ли?

— Нет, хуже. Опиатный абстинентный синдром в первой стадии.

— Мент — опиоман? Это что-то новенькое!

— Он вылечился, есть заключение нашего нарколога и психотерапевта о купировании абстиненции.

— А с руками, с ожогом этим, когда у него было?

— В девяносто четвертом, давно. Потом пропуск… пропуск… и — пометка.

— То есть с девяносто четвертого по девяносто шестой он вообще не наблюдался?

— И даже диспансеризацию не проходил. Пустые листы, ежегодного осмотра нет. В течение двух лет все чисто.

— Спасибо, котик. Каждый день заглядываю в почтовый ящик в надежде найти там приглашение на твою свадьбу. Пока!..

На втором этаже в нашем подъезде жил Аркадий Макарович, бывший парикмахер, почти совсем глухой. Когда он включал приемник, все соседи затыкали уши ватой. Во время восхождения по лестнице я получил возможность на халяву послушать президента. Борис Николаевич призывал покончить с коррупцией в высших эшелонах власти и преградить путь в эти эшелоны людям с криминальным прошлым. Я мог присягнуть на Российской Конституции, что такую же речь слышал до него от Андропова и Горбачева, моя мама — от Сталина, бабушка — от Ленина, а прабабушка — от царя Николая Второго. Царь имел погоняло Кровавый, Сталин был палачом советского народа, Андропов — чехословацкого и афганского, в окружении Горбачева процветали люди, пытавшиеся устроить военный переворот, а если из окружения Бориса Николаевича убрать людей с криминальным прошлым, то кто же тогда останется? У меня возникло ощущение неловкости, будто я подслушиваю под дверью разговор, касающийся только двоих — президента и глухого парикмахера Аркадия Макаровича, и я поспешил домой.

Шериф уже слопал свою порцию супчика и, лежа у миски, ждал второго.

— Вставай, тунеядец, — сказал я ему, надевая джинсы вместо итальянских брюк. — В ночное пора, — «чертову кожу» вместо английского пиджака. — Время активно работает против нас, — балашихинские кроссовки «гуд-бай, Америка» вместо французских парусиновых туфель.

Через пять минут я вышел во двор, с пистолетом на предохранителе, зато с псом без намордника.

14

«Фисташка» произвела на напарника неизгладимое впечатление. Подобно коту он изогнул спину, распрямил хвост и, оскалясь, грозно зарычал, как не рычал даже на вооруженных преступников. Заглянув под крышку капота и в багажник, я ничего там не обнаружил и распахнул перед псом дверцу. Он подошел, но не как всегда — легко и радостно от предвкушения предстоящей поездки, — а осторожно, и остановился, перетаптываясь в нерешительности и глядя на меня так, словно я опять привел в дом новую собаку.

— Кто там, Шериф? — спросил я. Он трижды гавкнул в ответ. Я ничего не понял. — Ладно, вперед! По пути разберемся.

— Ну ты, Жень, даешь! — услышал я вдруг позади. Вечно пьяный, небритый сосед из второго парадного бесшумно вышел из темной глубины двора на нетвердых ногах и уставился на «фисташку». — Вчера у тебя вроде другая тачка была?

— У меня теперь девиз такой, — ответил я, захлопнув за Шерифом дверцу: — Ни дня без тачки.

Мы отчалили. До оговоренного с Майвиным часа, когда я должен был представить пред его выпуклые очи господина Ямковецкого, оставалось 39 часов 4 минуты и 50 секунд.

Тучи размело, проглянула луна, на Измайловском бульваре ярко светились фонари. В кафе напротив железнодорожных касс гремела музыка, у входа сбилась в кучу отара машин с куколками и ленточками. Пьяные гости поили прохожих. Сработал светофор, мы проехали перекресток на 5-й Парковой, и снова мигнула красная лампочка на панели, и кто-то ойкнул внутри; от удара по корпусу кулаком сигнал прекратился. Я решил, что если «оно» ойкнет еще раз, то завтра же поеду в «Авис» и поменяю машину, да еще скачаю с них за моральный ущерб. Нервы у меня крепкие, но не беспредельно же! Шерифу сигнал тоже не понравился — услыхав его, он злобно зарычал.

Я мельком взглянул на забранные решеткой окна первого этажа, за которыми находилась частная нотариальная контора Вали Александрова, но… окон не было, свет не горел, за решетками зияли черные дыры. Возле конторы с разбитой вывеской прогуливался милиционер с короткоствольным «АК» и рацией; на углу курил другой. Я припарковался на тротуаре и, заперев «фисташку», подошел к блюстителю в защитном армейском бронежилете.

— Что здесь случилось, сержант?

Он презрительно оглядел меня с ног до головы:

— А что? — спросил сквозь зубы.

— Я непонятно задал вопрос? Или тебе трудно ответить?

— Проезжайте, гражданин, — подоспел ему на помощь коллега.

— Из какого отделения? — доставая телефон, спросил я.