Клуб лжецов. Только обман поможет понять правду - Карр Мэри

Я прекрасно знала, что в мире есть люди, у которых проблемы гораздо серьезные, чем у отца. У многих не было работы, у кого-то тяжело болели дети, не говоря уже о миллионах тех, кто родился глухим, слепым или инвалидом. Тем не менее вечерние финансовые подсчеты отца были самой концентрированной формой волнения и переживания, которую мне довелось наблюдать. Длинные колонки цифр, выведенных мелким, наклонным почерком, можно назвать своего рода многократно повторенной молитвой грешника, который надеется на то, что его или минует чаша сия, или он окончательно осознает, что его ждет.

В это время мать лежала с ним рядом, потягивая водку из зеленого алюминиевого стаканчика, и читала, например, Льва Толстого или плакала под песни Бесси Смит. Они не общались, словно между ними на огромной кровати возникала кирпичная стена. Мы с Лишей лежали у подножия кровати, делая вид, что занимаемся домашней работой, хотя чаще всего успевали сделать ее еще в школе. Мы хотели быть рядом с родителями, если возникнет какая-либо проблема.

Атмосфера в доме была еще более накаленной, чем в те времена, когда с нами жила бабушка. После ее смерти мы перешли в «нормальное» состояние, но и без того чудаковатые привычки, принятые в нашей семье, стали еще более странными на фоне маминой невысказанной скорби по поводу смерти бабушки.

Той весной мама снова начала ходить по дому голой. Отец разгуливал в трусах, а мы с Лишей ходили без трусов, когда отца не было дома, или в пижаме, когда он приходил. Мы не собирались стать нудистами, несмотря на то что однажды на родительском собрании мама сообщила всем, что однажды в Нью-Джерси она играла в волейбол на нудистском пляже. Мы с сестрой зарабатывали по пять центов с каждого ребенка, которому показывали коллекцию нудистских комиксов из маминой подшивки журнала «Нью-Йоркер». Кроме этого мы были готовы показать за двадцать пять центов репродукцию картины Босха из маминого художественного альбома, на которой были изображены худые черти, толстые и грудастые женщины, которых тыкали палками.

Каждый из нас находился в состоянии постоянного утомления и спал урывками, поэтому мы решили, что сон быстрее придет, если мы будем к нему готовы, то есть раздеты. Наши голые тела являлись своего рода приглашением Морфею. В два часа ночи можно было увидеть такую сцену: голая мать в фартуке, завязанном над ее круглой попой, готовит у плиты ковбойский омлет. Когда мы хотели заснуть, то не собирались вместе, а бродили по дому раздетыми.

В ту весну мать встала из кровати на достаточно долгое время лишь однажды – когда она заклеивала окна, чтобы нас не видели соседи.

Как-то раз я висела на турнике над окном (мы с Лишей устроили соревнование, кто больше сможет подтянуться), мимо нашего дома медленно проехал синий автомобиль Диллардов, в котором сидели все члены их семьи. Открыв рты, Дилларды уставились на мою наготу. Я несколько секунд висела на турнике, но потом поняла, что мне лучше спрыгнуть, чтобы они меня не видели. Я присела за подоконником и размышляла о том, что жизнь несправедлива: почему из всех людей, живущих на нашей улице, мы встаем раньше всех?

На миссис Диллард была черная мантилья, словно она ехала на церковную службу, которая начинается в шесть часов утра. На мальчиках на пассажирском сиденье были белые рубашки и черные бабочки. Их волосы были прилизаны брильянтином. Даже через стекло я слышала, как они смеются.

Мама услышала, как Лиша третирует меня за то, что соседи увидели меня голой, и решила встать с кровати. Она сказала, что под одеждой все мы голые, поэтому нет смысла особо напрягаться на эту тему, но она заклеит окна, чтобы тупые Дилларды над нами не смеялись. Мать заявила, что заклеит окна так, что даже сама Госпожа Богиня (она подчеркнула, что, по ее мнению, Бог должен быть женского рода) не сможет заглянуть к нам.

Мать придумала любопытный способ заклеивания окон. Она взяла терку для сыра и натерла на ней разноцветные восковые мелки. Потом высыпала цветную стружку на лист бумаги, проложила его с двух сторон листами вощеной бумаги и прогладила утюгом. После этого мы с Лишей заклеили этими листами стекла. Мать говорила, что пыталась создать эффект витража.

Мы были очень рады тому, что мама наконец ожила, и бросились ей помогать. Лиша засекла время, которое ей потребовалось для заклейки одного окна, после чего попыталась улучшить время и побить собственный рекорд.

Через несколько дней после этого я вернулась домой из школы и увидела, что москитная сетка на нашей двери приоткрыта. Мы всегда закрывали ее, чтобы в дом не залетели насекомые и не заползли и ящерицы. К тому же в жарком климате, если не закрывать дверь, стены помещения могут покрыться плесенью.

Помню, в тот день на мне были дешевые туфли темно-красного цвета с вытертой подошвой оттого, что я была немного косолапой. Я чувствую тяжесть на правом бедре школьной сумки.

Было очень жарко. Я возвращалась после теста по английскому языку, на котором получила максимально возможное количество баллов. Мой результат был на два балла лучше результата моего главного конкурента – Пегги Фонтенот, которая потеряла два очка, когда вместо слова «сказала» написала «скозала»[35]. Я сама проверяла ее работу, и мое сердце радостно екнуло, когда я заметила эту ошибку. Я взбежала по ступенькам, открыла москитную сетку и громко крикнула, что вернулась. Потом кинула сумку на диван и позвала маму.

Никто мне не ответил. В доме стояла полная тишина, и я начала волноваться – всерьез задумалась, почему открыта москитная сетка на двери. С листом бумаги, на котором я делала тест, я вбежала на кухню. Над потолком медленно вращались лопасти вентилятора, а на столе стояла чашка холодного кофе. В гостиной я нашла последнее письмо от бабушкиного адвоката, которое мать сложила веером, наподобие мехов аккордеона. Она, видимо, обмахивалась этим письмом, сидя на набитом конским волосом диване. Я аккуратно расправила письмо.

Я помню много мелких и не очень важных деталей, однако общая сумма оставленного бабушкой маме наследства совершенно исчезла из моей памяти. Возможно, эту большую сумму, составлявшую несколько сотен тысяч долларов, ребенку было сложно запомнить.

Письмо было написано на толстой бумаге кремового цвета. Внизу страницы было напечатано «шестая страница из шести». Адвокат обещал переслать тридцать шесть тысяч долларов от продажи Банку Личфилда дома бабушки и ее фермы в Лаббоке – приблизительно в четыре раза больше, чем отец зарабатывал в год без внеурочных. Все мы с нетерпением ждали этих денег, однако я и не думала, что в письме еще упоминали о деньгах от новой сдачи прав на геологическую разведку нефти на бабушкином участке.

Судя по всему, бабушка сохранила права на ископаемые, которые могли находиться под ее землей. Скорее всего, сделала она это не потому, что надеялась, что там найдут нефть, а просто по привычке местных жителей. В прошлом уже много фермеров продали за бесценок свои земли, на которых очень скоро забили фонтаны нефти, поэтому каждый надеялся на то, что на его земле есть «черное золото».

Люди ни под каким предлогом не продавали права на использование недр, находящихся под их землей. Даже я об этом знала. Землю сдавали в аренду нефтедобывающим компаниям за огромные деньги.

Бабушка в течение нескольких десятилетий отбрыкивалась от предложений сделать геологическую разведку на своей земле. Мы даже и не знаем, почему она так поступила. Гораздо позже я нашла письмо ее к дочери, в котором бабушка объясняла, что зарабатывает на хлопке, а не на нефти. Адвокат бабушки нашел письмо от одной нефтяной компании с предложением купить права на использование недр и просил разрешения матери сдать землю в аренду. Я помню, что водила кончиком пальцев под пятью нулями, но, убей Бог, я не помню точной цифры. Не хватало одного нуля, чтобы дотянуть до магической суммы в миллион долларов.