Зимняя гонка Фрэнки Машины - Дон Уинслоу

Вот так, избавиться от оружия легче, чем от воспоминаний.

Их не похоронишь в шахте.

Однако после смерти Бьянкофьоре произошло непредвиденное. Толстяк Герби Гольдштейн стал на всех углах орать, что покойник не отдал ему семьдесят пять тысяч его кровных долларов, которые вряд ли теперь отдаст, но кто-то ведь должен возместить ему потери!

– Скажи Гарту, пусть заплатит, – сказал тогда Фрэнк, встретившись с Майком Риццо.

– Шутишь?

– Пусть продаст одну из своих машин и заплатит, – сказал Фрэнк. – Передай, мол, так сказал Фрэнки Машина.

И Донни Гарт отдал Герби Гольдштейну семьдесят пять штук.

Так Фрэнк подружился с Герби Гольдштейном. Толстяк Герби сам отыскал Фрэнка после того, как Гарт отдал ему деньги. Он сел в самолет, прилетел в Сан-Диего и потребовал встречи с Фрэнки Машиной. Они встретились за ланчем – если уж встречаешься с Герби, то обязательно за едой.

Теперь немало мафиози отзываются на кличку «Толстяк». Пятерых Фрэнк знает лично. Однако ни одного из них не сравнить с Герби Гольдштейном – они как пушинки рядом с четырехсотфунтовым Герби, который как будто только и ел что сливочное масло.

Так или иначе, Гольдштейн пригласил Фрэнка на ланч.

– Ты поступил так, как следует поступать приличным людям, – произнес тогда Герби. – Я хотел сам сказать тебе, что очень это ценю.

– Так было правильно.

– Не все поступают правильно. Тем более в наши времена.

Герби заплатил по счету, который оказался немаленьким, а потом пригласил Фрэнка к себе.

– Будешь в Лас-Вегасе, я покажу тебе, как отлично провести время.

У Фрэнка не было намерения ехать в Лас-Вегас, поначалу он и не думал об этом. Однако о приглашении не забыл. Чем тяжелее и больше он работал, чем дольше, но безрезультатно исполнял супружеский долг, тем чаще среди драк и убийств песней сирен звучало приглашение трехсотсемидесятипятифунтового гангстера.

Итак, однажды, когда шеф-повар ни с того ни с сего устроил ему разнос за отличного желтохвостика, Фрэнк бросил кое-что из вещей в машину и укатил в Лас-Вегас.

Едва оказавшись в Вегасе, Фрэнк позвонил Герби. Через десять минут он уже устраивался в двойном номере в «Паладине». Для начала он доставил себе удовольствие, прямо в номере полежав в джакузи, потом поспал, а когда проснулся, то оделся на выход и встретил Герби в холле.

С Герби были две красотки, сошедшие со страниц «Плейбоя» – Сьюзан и Мэнди.

Маленькая блондиночка с большой грудью, Сьюзан, была девушкой Герби, а Мэнди, с блестящими, каштановыми волосами до плеч, пухлыми губками, ласковыми карими глазами, предназначалась Фрэнку. На ней было платье, которое ничего не скрывало, но с ее фигурой и не надо было ничего скрывать. Фрэнк говорил себе, что не будет с ней спать, что она просто-напросто составит ему компанию в барах, во время обеда, может быть, на шоу, чтобы он не чувствовал себя третьим лишним.

Они тогда погуляли.

Погуляли на славу.

Еда, вино, шоу – и Фрэнку ни разу не было позволено достать бумажник. Да и счетов он не видел, их не было. Герби давал большие чаевые, и все решалось само собой. Лучшие столики, лучшее вино – с наилучшими пожеланиями от управляющего. А после шоу их приглашали в артистическую на вечеринку.

И женщины.

Герби Гольдштейна никак нельзя было назвать привлекательным, хотя у него и было отдаленное сходство с Паваротти, которое, возможно, стало бы более явным, если бы тенор пару месяцев посидел на пудинговой диете.

И в нем не было шарма – скорее, был антишарм, то есть Герби был отталкивающим на вид, как тогда казалось Фрэнку. Он отталкивал многих – своей прожорливостью, наплевательским отношением к общепринятому поведению за столом, реками пота, которые текли с его пухлых щек и из-под мышек. Вещи на нем всегда были мятые и в пятнах, рот напоминал сточную канаву, и многие люди в Вегасе переходили на другую сторону улицы, лишь бы не здороваться с Герби.

Однако женщины тянулись к Герби.

Никаких сомнений. Едва начинался вечер, на Герби обязательно висла какая-нибудь сногсшибательная красотка, и, надо заметить, не проститутка – танцовщица, модель. Естественно, они принимали от Герби подарки, и иногда довольно дорогие, кондоминиумы или машины, но влекли их к нему не только деньги.

Им в самом деле нравилось проводить время с Герби, да и Фрэнку его новый приятель с каждым днем нравился все больше и больше.

Но первый вечер…

Они ввалились в «Паладин» в три часа ночи, и когда Фрэнк уже было собрался пожелать Мэнди спокойной ночи, она как-то странно посмотрела на него.

– Я тебе не нравлюсь?

– Очень нравишься.

– Тогда в чем дело? Ты не хочешь меня?

А у него весь вечер была эрекция.

– Еще как хочу.

– Тогда почему бы нам не доставить друг другу удовольствие?

– Мэнди, я женат.

Она улыбнулась.

– Это всего-навсего секс.

Да нет, не всего-навсего.

После девяти лет брака, из которых последние несколько лет никак нельзя было назвать счастливыми, ничего «просто-напросто» не могло быть. Мэнди проделывала такое, о чем Пэтти и помыслить не могла, да и делать ни за что не стала бы. Фрэнк начал было как всегда, однако Мэнди остановила его и ласково произнесла:

– Фрэнк, позволь, я покажу тебе, как мне нравится.

И она показала.

В первый раз в жизни Фрэнк ощутил себя по-настоящему свободным, потому что не надо было ничего добиваться, не надо было бояться отказа, не надо было брать на себя обязательства. Существовало одно лишь наслаждение. Утром, когда Фрэнк проснулся, ему хотелось почувствовать себя виноватым, но ничего не вышло. Ему было хорошо.

Его ничуть не расстроило то, что Мэнди уже ушла, оставив короткую записку, мол, «мы отлично позабавились», со смеющейся рожицей над подписью.

Пришел Герби, чтобы позавтракать вместе с Фрэнком.

– Надо тебе попробовать еврейскую кухню, – сказал он, когда Фрэнк заказал себе яичницу с беконом.

Благодаря ему Фрэнк попробовал луковый багель с копченой лососиной, сливочным сыром и кружком красного лука.

Это был восторг – контраст острого и пресного, воздушного и хрустящего – открытие для Фрэнка! Герби знал, о чем говорил. Стоило с ним разговориться, и становилось ясно, что он много и о многом знает. Он отлично разбирался в еде, в вине, в драгоценностях и искусстве. Он пригласил Фрэнка к себе домой и показал ему свою коллекцию Эрте[22] и винный погреб. Герби никак нельзя было назвать культурным человеком, однако удивлять он умел.

Взять, например, кроссворды.

Это он приучил Фрэнка к кроссвордам, и это он мог решить весь кроссворд в воскресной «Нью-Йорк таймс». Иногда Фрэнку приходило в голову, что Герби мог бы ничего не записывать, ведь он все держал в голове. Он был ходячим словарем, хотя, как ни странно, его разговорный лексикон не отличался разнообразием.

– Я думаю, что я так называемый idiot savant,[23] – сказал он однажды Фрэнку, поинтересовавшемуся, в чем тут секрет. Когда же Фрэнк отыскал в справочнике словосочетание «idiot savant», он понял, что ни один «idiot savant» этого выражения не знает.

– Вы с Мэнди подружились? – спросил Герби, выходя из винного погреба, когда Фрэнк расшатал здание своего брака многочисленными творческими актами прелюбодеяния.

– Можно и так сказать.

– Сегодня у нас другие девочки. Очень симпатичные. Очень, – повторил Герби.

Пять дней спустя Фрэнк покинул Вегас, испытывая острый недостаток в витамине E, однако чувствуя себя отдохнувшим и довольным. После этого он много раз возвращался в Лас-Вегас, останавливался в «Паладине», иногда где-нибудь еще, но сам платил за себя, не желая злоупотреблять гостеприимством Герби Гольдштейна.

37

Ребята из мафии выбивали из Вегаса все, что он мог дать.

А почему бы и нет?

Деньги текли рекой.

Проблема же заключалась в том, что боссы требовали всё больше и больше, да и другие семьи тоже хотели получить свое, так что зачерпывать приходилось все глубже и глубже.

Но в пустыне не так уж много воды.

Рано или поздно она заканчивается, однако никому и в голову не приходило, что конец близок. Тогда было одно нескончаемое веселье, и Фрэнк, уже много лет работавший как вол, веселился вместе со всеми. Было так. Отрабатывая день за днем по шестнадцать часов в Сан-Диего, в пятницу после ланча он уезжал в Лас-Вегас и проводил там выходные. Иногда он возвращался в понедельник, но бывало, что не возвращался и в понедельник.

Пэтти как будто не возражала.

Слишком много они потратили сил, чтобы заиметь ребенка, слишком много потратили сил, чтобы вступить в брак, так что она вроде бы почти с облегчением воспринимала его отлучки. Пару раз Фрэнк звал ее с собой, но без особой охоты, и Пэтти, понимая это, отвергала его приглашения.

– В Вегасе мы останемся такими же, какие мы здесь, – как-то сказала она.

– Не знаю. Может быть, и нет.