Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Раздался громкий и пронзительный звонок, сопровождавшийся появлением смазливой горничной на верхнем конце галереи. Она постучалась в дверь одного из номеров, вошла, получила приказание и выбежала на противоположный конец галереи, откуда было открыто окно во двор.

— Сэм!

— Чего? — откликнулся голос человека в белой шляпе.

— Двадцать второй номер спрашивает сапоги.

— Скажите двадцать второму номеру, что сапоги его стоят смирно и ждут своей очереди.

— Не дурачьтесь, пожалуйста, Сэм: джентльмен говорит, что сапоги нужны ему сейчас, сию минуту! Слышите ли?

— Как не слышать вас, соловей мой голосистый! Очень слышу, ласточка вы моя. Да только вот что, касатка: здесь, видите ли, одиннадцать пар сапогов да один башмак, который принадлежит шестому номеру с деревянной ногой. Одиннадцать сапогов, трещетка вы моя, должны быть приготовлены к половине девятого, а башмак к девяти. Что за выскочка двадцать второй номер? Скажите ему, сорока вы моя, что на все бывает свой черед, как говаривал один ученый, собираясь идти в кабак.

И, высказав эту сентенцию, долговязый малый, перегнувшись в три погибели, принялся с новым рвением за свою работу.

Еще раздался звонок, и на этот раз явилась на галерее почтенная старушка, сама содержательница «Белого оленя».

— Сэм! — вскричала старушка. — Куда он девался, этот пучеглазый ленивец. Вы здесь, Сэм. Что ж вы не отвечаете?

— Как же мне отвечать, сударыня, когда вы сами кричите? — возразил Сэм довольно грубым тоном. — «Молчи и слушай», говорил один философ, когда…

— Молчи, пустой болтун! Вычистите сейчас же вот эти башмаки для семнадцатого номера и отнесите их в гостиную, что в первом этаже, пятый номер.

Старушка бросила на землю башмаки и ушла.

— Пятый номер, — говорил Сэм, поднимая башмаки и вынимая кусок мела из своего кармана, чтоб сделать заметку на их подошвах. — Дамские башмаки в гостиной. Это, видно, не простая штучка!

— Она приехала сегодня поутру, — сказала горничная, продолжавшая стоять на галерее, — приехала в почтовой карете вместе с джентльменом, который требует свои сапоги. И вам лучше прямо приниматься за свое дело и не болтать всякого вздора: вот все, что я вам скажу.

— Что ж вы об этом не объявили прежде? — сказал Сэм с великим негодованием, отделяя джентльменские сапоги от грязной группы их товарищей. — Я ведь прежде думал, что он так себе какой-нибудь скалдырник в три пени за чистку. Вишь ты, джентльмен и леди в почтовой карете! Это авось пахнет двумя шилингами за раз.

И под влиянием этого вдохновительного размышления мистер Самуэль принялся за свою работу с таким пламенным усердием, что менее чем в пять минут джентльменские сапоги и башмаки знатной леди сияли самым ярким блеском. Полюбовавшись на произведение своего искусства, он взял их в обе руки и немедленно явился перед дверью пятого номера.

— Войдите! — воскликнул мужской голос в ответ на стук Самуэля.

Он вошел и отвесил низкий поклон, увидев пред собой леди и джентльмена, сидевших за столом. Затем, поставив сапоги у ног джентльмена, а башмаки у ног знатной дамы, он поклонился еще раз и попятился назад к дверям.

— Послушайте, любезный! — сказал джентльмен.

— Чего изволите, сэр?

— Не знаете ли вы, где… где выпрашивают позволение на женитьбу?

— Есть такая контора, сэр.

— Ну да, контора. Знаете вы, где она?

— Знаю, сэр.

— Где же?

— На Павловском подворье, сэр, подле книжной лавки с одной стороны. Мальчишки покажут, сэр.

— Как мальчишки?

— Да так, мальчишки в белых передниках, которые за тем и приставлены, чтоб показывать дорогу джентльменам, вступающим в брак. Когда какой-нибудь джентльмен подозрительной наружности проходит мимо, они начинают кричать: «Позволения, сэр, позволения! Сюда пожалуйте!» Странные ребята, провал их возьми!

— Зачем же они кричат?

— Как зачем, сэр? Они уж, видно, на том стоят. И ведь чем иной раз черт не шутит: они раззадоривают и таких джентльменов, которым вовсе не приходила в голову женитьба.

— Вы это как знаете? Разве самому пришлось испытать?

— Нет, сэр, Бог миловал, а с другими бывали такие оказии… да вот хоть и с моим отцом, примером сказать: был он вдовец, сэр, и после смерти своей супружницы растолстел так, что боже упаси. Проживал он в кучерах у одной леди, которая — помяни Бог ее душу — оставила ему в наследство четыреста фунтов чистоганом. Ну, дело известное, сэр, коли деньги завелись в кармане, надобно положить их в банк да и получать себе законные проценты. Так и сделал… то есть оно выходит, что так, собственно говоря, хотел сделать мой покойный родитель, — хотел, да и не сделал.

— Отчего же?

— Да вот от этих именно крикунов — пострел их побери. Идет он один раз мимо книжной лавки, а они выбежали навстречу, загородили дорогу да и ну кричать: «Позволения, сэр, позволения!» — «Чего?» — говорит мой отец. «Позволения, сэр», — говорит крючок. «Какие позволения?» — говорит мой отец. «Вступить в законный брак», — говорит крючок. «Отвяжись ты, окаянный, — говорит мой отец: — я вовсе не думал об этом». — «А почему ж бы вам не думать?» — говорит крючок. Отец мой призадумался да и стал, стал да и говорит: «Нет, — говорит, — я слишком стар для женитьбы да и толст чересчур: куда мне?» — «О, помилуйте, — говорит крючок, — это у нас нипочем: в прошлый понедельник мы женили джентльмена вдвое толще вас». — «Будто бы!» — говорит мой отец. «Честное слово! — говорит крючок. — Вы сущий птенец в сравнении с ним — сюда, сэр, сюда!» Делать нечего, сэр: идет мой отец, как ручной орангутан за хозяином своим, и вот он входит на задний двор, в контору, где сидит пожилой джентльмен между огромными кипами бумаг, с зелеными очками на носу. «Прошу присесть, — говорит пожилой джентльмен моему отцу, — я покамест наведу справки и скреплю такой-то артикул». — «Покорно благодарим за ласковое слово», — говорит мой отец. Вот он и сел, сэр, сел да и задумался насчет, эдак, разных странностей в человеческой судьбе. «А что, сэр, как вас зовут?» — говорит вдруг пожилой джентльмен. «Тонни Уэллер», — говорит мой отец. «А сколько вам лет?» — «Пятьдесят восемь», — говорит мой отец. «Цветущий возраст, самая пора для вступления в брак, — говорит пожилой джентльмен. — А как зовут вашу невесту?» Отец мой стал в тупик. «Не знаю, — говорит, — у меня нет невесты». — «Как не знаете? — говорит пожилой джентльмен. — Зачем же вы сюда пришли? Да как вы смели, говорит, да я вас, говорит, да вы у меня, говорит». Делать нечего, отец мой струхнул. Место присутственное: шутить нечего. «Нельзя ли, — говорит мой отец, — после вписать невесту?» — «Нет, — говорит пожилой джентльмен, — никак нельзя». «Так и быть, — говорит мой отец: — пишите миссис Сусанну Клерк, сорока трех лет, „Маркиз Гренби“: я еще ей ничего не говорил, ну да авось она не заартачится: баба повадливая!» — Пожилой джентльмен изготовил лист, приложил печать и всучил моему отцу. Так и случилось, сэр: Сусанна Клерк не заартачилась, и четыреста фунтиков лопнули для меня раз и навсегда! Кажется, я обеспокоил вашу милость, — сказал Самуэль в заключение своего печального рассказа, — прошу извинить, сэр; но уж если зайдет речь насчет этого предмета, так уж наше почтение — язык без костей.

Простояв с минуту у дверей и видя, что его не спрашивают ни о чем, Сэм поклонился и ушел.

— Половина десятого… пора… концы в воду, — проговорил джентльмен, в котором читатель, без сомнения, угадал приятеля нашего, Альфреда Джингля.

— Куда ж ты, мой милый? — спросила незамужняя тетушка.

— За позволением, мой ангел… вписать… объявить пастору, и завтра ты моя… моя навеки! — сказал мистер Джингль, пожимая руку своей невесты.

— За позволением! — пропищала Рэчел, краснея, как пион.

— За позволением, — повторил мистер Джингль.

Лечу за облака на крылиях любви!Тра-ла-ла… трах-трах тарарах!

— Милый мой поэт! — воскликнула Рэчел.

— Мне ли не быть поэтом, прелестная вдохновительница моей музы! — возгласил счастливый Альфред Джингль.

— Не могут ли нас обвенчать к вечеру сегодня? — спросила Рэчел.

— Не могут, мой ангел… запись… приготовления… завтра поутру.

— Я так боюсь, мой милый: брат легко может узнать, где мы остановились! — заметила померанцовая невеста, испустив глубокий вздох.

— Узнать… вздор!.. переломил ребро… неделю отдыхать… поедет… не догадается… проищет месяц… год не заглянет в Боро… приют безопасный… захолустье — ха, ха, ха!.. превосходно!

— Скорей приходи, мой друг, — сказала незамужняя тетушка, когда жених ее надел свою скомканную шляпу.

— Тебе ли напоминать об этом, жестокая очаровательница? — отвечал мистер Джингль, напечатлев целомудренный поцелуй на толстых губах своей восторженной невесты.

И, сделав отчаянное антраша, кочующий актер перепрыгнул через порог.

— Какой душка! — воскликнула счастливая невеста, когда дверь затворилась за ее женихом.