Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот вечер мы долго беседовали с австрийскими товарищами, собравшимися в редакции, вспоминали годы войны, говорили о борцах-антифашистах, о подвигах, совершенных участниками Сопротивления.
— Спасение бюста Ленина — подвиг, для нас ставший уже настоящей легендой, — сказали мне австрийские товарищи, когда я захотел узнать имена подпольщиков, совершивших этот подвиг, и его подробности. — Мы до сих пор не знаем точно имен всех тех рабочих-интернационалистов, подпольщиков, партизан, которые совместно совершили эту героическую операцию. Лишь догадываться можно и о подробностях. Но мы знаем об этом подвиге главное — его совершили люди, беззаветно преданные делу интернационализма, классовой солидарности пролетариев. Имя Ленина было для них знаменем, а жизнь великого вождя — образцом служения великому делу освобождения трудящихся. Плечом к плечу с советским народом, в братском союзе с сынами и дочерьми страны победившего социализма они шли на бой с фашизмом…
Я вспомнил эти слова год спустя, когда члены делегации Советского Союза, находившейся в Австрии по приглашению ЦК КПА, посетили Инсбрук. Мне довелось присутствовать на торжественном заседании местной организации Австрийской компартии. Здесь я стал свидетелем незабываемого, торжественного акта передачи спасенного в годы войны бюста Ленина делегации КПСС. В помещении тирольской организации Коммунистической партии Австрии в тот день снова звучал рассказ о подвиге, совершенном безвестными австрийскими героями-коммунистами.
В повести «Красный сигнал», над которой я стал работать сразу же после этого волнующего события, я сделал попытку представить, как мог быть совершен этот подвиг. Памяти всех героев — борцов австрийского Сопротивления, участников спасения бюста Ленина, посвящается эта повесть.
Эдуард КОРПАЧЕВ
МЫ ИДЕМ ПО АФРИКЕ
Рисунки П. ПАВЛИНОВА1
Могло показаться, что была погоня за счастьем, хотя при бешеной езде по горным африканским дорогам ближе до беды, но, может быть, это все-таки была погоня за счастьем, за острыми, навсегда остающимися в памяти впечатлениями, которых так жаждешь в двадцать лет. Володя Костебелов, усмехнувшись своим мыслям, все же наддал газу и соскальзывающими руками крепче обхватил разогретую баранку руля, как будто и в самом деле гнался за впечатлениями, а не чаял поскорее добраться до шумного, блистающего зданиями, лаком автомобилей, политым и тут же просыхающим асфальтом, раскинувшегося по морскому побережью большого города Алжира. Он привык к неторопливым, овеянным мучнистой пылью белорусским большакам и проселкам, а потом отвык от них в Минске, потому что стал студентом политехнического института. И когда нарядный океанский теплоход доставил его и друзей на алжирскую землю, в международный студенческий лагерь, пришлось привыкать к стремительным, бешеным скоростям, потому что здесь все водили машины с такой самоуверенной лихостью, что было страшно, хотя и не очень — ведь ни разу не разбился, — следить напряженными глазами за отчаянно бросающейся под колеса грузовика сухой, как брезент, асфальтовой лентой, беречься неожиданных, выстреливающих из-за скалистых поворотов встречных машин и боковым зрением ощущать близость пропасти, ее гибельные тартарары. Он бы и не гнал свою машину так, что всхлипывали борта, если бы ехал один, но всегда в кабине сидел или командир алжирского трудового отряда, или двенадцатилетний кофейный арабчонок Омар, да еще в кузове был кто-нибудь.
И вот сейчас прижимало к нему на поворотах Омара, а наверху ехали еще двое арабских парней, и один из них, с желтым, спеченным лицом, коротко стриженный, точно обгоревший, парень Мурзук, постоянно вызывал в нем досаду своей обычной замкнутостью, хоть говорить им было бы нелегко, имея запас десяти-двадцати слов, но ведь можно многое сказать и взглядом, и улыбкой. Володя наверняка знал, что это Мурзук стукнул по верху кабины, поторапливая ехать, и он не гнал бы свою машину в горах; но раз так, раз недоволен этот замкнутый, непонятный парень, — Володя дал волю испытанному любыми скоростями мотору. И тотчас восторженно сверкнул угольными глазами Омар. Володя перехватил этот взгляд, даже не глядя на мальчонку, точно так же, как видел его курчавую смоляную голову, его высосанную солнцем не синюю и не белую маечку, его нетерпение и желание дружить с русскими ребятами и вместе с ними быстро мчаться вперед, в приморский город Алжир, в новую жизнь, так щедро распахнувшуюся перед ним в это знойное лето, похожее на все прежние двенадцать лет его жизни и все же иное. Да и что Омар, дитя Африки, восторженный, как все мальчишки на свете, — сам Володя, припадая к рулю, страшась сумасшедшей езды и наслаждаясь ею, ощутил себя хозяином горных дорог, асом, который летает как черт. А ведь и вправду стал он за месяц бесстрашным асом, подобно воздушным асам, потому что при движении в горах ты уже не совсем принадлежишь земле, находишься как бы в бреющем полете, и на отчаянных поворотах, когда грузовик приближается к пропасти и пропасть разверзается оголенными склонами коричневых и охристых гор, голова кружится и тело становится не твоим и ничего не весит. Но зато вдвое дороже касание попутчика. Хоть Омар еще мальчишка, да все же его касание словно отключает страх, и Володя любил в эти мгновения мальчика, как брата, пускай даже такими разными братьями они были. А может, и не разными: один темен телом, только лицо чуть посветлее, как абрикосовая косточка, и другой за месяц почернел.
И еще Володя подумал в одно из таких мгновений, когда на поворотах всхлипывали борта и мальчонку кидало ему на плечо, что, как ни трудна эта горная дорога, она хороша тем, что становится дороже человек, сидящий в кабине, и что и ты бесконечно дорог ему не потому, что вместе едете сейчас или можете вдруг прекратить эту скоростную гонку, а потому, что будете еще долго, пока еще живы, ехать, соприкасаясь друг с другом: в воспоминаниях, в снах, в желаниях вернуть опасную дорогу, в молодости и в старости — всегда.
Но вот горы послали прямую снижающуюся ленту дороги. Володя бросил взгляд в ущелье, увидел на дне металлическую жилку ручья, потом переглянулся с Омаром. Оба улыбнулись и продолжали переглядываться, плавно спускаясь на грузовике; и Володя с любовью стал думать об африканском мальчишке, о его жизни, а мальчишка вдруг закричал: «Волода, Воло-да!» — и ладонью показал в кабине, как идет самолет на посадку.
Значит, и ему дорога напомнила снижение в полете, и Володя еще раз улыбнулся, слизнул сухим, затвердевшим языком соль на губах, а цепь воспоминаний уже начала раскручиваться, потому что знакомо было это чуточку чужое, новое, свое, с ударением на последнем слоге имя «Волода, Волода!». И он вновь увидел, как месяц назад съехались в Алжир, в Большую Кабилию, в селение Уадиас русские, югославы, болгары, немцы, французы и как среди алжирских революционеров оказался этот кофейный мальчик с курчавой смоляной головой. Его тотчас выловили и хотели отправить, да некуда: ни матери, ни отца, и не помнил он даже названия родного пепелища. Все же его бы отправили — так слаб он был, так мал, но Омар тогда кинулся к нему, Володе, кинулся именно к нему совершенно случайно и обвил жгутами тонких рук его пояс. Это решило судьбу Омара: Володя Костебелов, Спартак Остроухов и все наши ребята сказали, чтобы мальчик остался в лагере. И он остался, прижился у наших, у русских, а к Володе так привязался, что без него не мог он выехать ни в рейс на грузовике, ни сесть за трактор. И в палатке, где жили они, их легкие раскладушки тоже были рядом.
- Искатель. 1970. Выпуск №4 - Виктор Егоров - Прочие приключения
- Искатель. 1970. Выпуск №6 - Дмитрий Биленкин - Прочие приключения
- Искатель. 2014. Выпуск №9 - Алексей Клёнов - Прочие приключения
- Искатель. 1976. Выпуск №3 - Евгений Федоровский - Прочие приключения
- Искатель. 1990. Выпуск №6 - Рон Гуларт - Прочие приключения
- Искатель, 2013 № 08 - Анатолий Галкин - Прочие приключения
- Искатель. 1993. Выпуск №3 - Роберт Хайнлайн - Прочие приключения
- Искатель. 1993. Выпуск №4 - Уильям Голдэм - Прочие приключения
- Младший ветер - Надежда Храмушина - Детективная фантастика / Прочие приключения / Ужасы и Мистика
- Искатель. 1973. Выпуск №2 - Анатолий Жаренов - Прочие приключения