Из ГУЛАГа - в бой - Николай Черушев

Но мы забежали несколько вперед, обратившись к жизни зэка Васенцовича, к ее лагерному периоду. Однако и до лагеря было в ней несколько значительных событий, оставшихся у него в памяти навечно. Самым значительным из них явилось освобождение из тюрьмы за недоказанностью вины в середине февраля 1940 года (вместе с Я.З. Покусом, Г.Д. Стельмахом и другими руководящими работниками ОКДВА — телеграмму Главного военного прокурора РККА по этому поводу мы приводили, когда вели речь о деле Я.З. Покуса).

Встреча с родными и близкими, восстановление в партии и в кадрах армии, назначение на должность старшего преподавателя кафедры тактики Военной академии имени М.В. Фрунзе — все эти события 1940 года принесли Васенцовичу сильные психологические нагрузки. Они же и способствовали более быстрой его адаптации к мирной жизни, если можно назвать таковой напряженный ритм повседневного армейского бытия в год, предшествующий началу войны с фашистской Германией. Вернули Владиславу Константиновичу и награду — орден Красной Звезды, полученный им за достигнутые успехи в деле руководства боевой и политической подготовкой в частях и подразделениях 40-й стрелковой дивизии.

Ровно через год после своего освобождения (15 февраля 1941 года) В.К. Васенцович был вновь арестован как участник военного заговора, т.е. по материалам старого, уже прекращенного дела. Его доставили в Сухановскую тюрьму, где следователи 3-го Управления НКО СССР, лейтенант госбезопасности Добротин и младший лейтенант госбезопасности Комаров, получившие от своих начальников указание во что бы то ни стало довести Васенцовича до суда, принялись за работу. В Управлении особых отделов не спешили расстаться с планом о наличии вредительской организации в верхушке бывшей ОКДВА. Если старое коллективное дело усилиями Главной военной прокуратуры в 1940 году разрушилось, то работникам 3-го Управления не составило особого труда сфабриковать еще одно, как две капли воды похожее на прежнее. Из старого дела в новое включили только Покуса и Васенцовича, добавив к ним еще двух командиров ОКДВА — начальника инженерных войск армии комбрига И.А. Галвина и начальника политического управления дивизионного комиссара И.И. Кропачева.

Из материалов этого дела видно, что Васенцович образца 1941 года совершенно не чета Васенцовичу 1938 года. Прошедший огонь, воду и медные трубы единожды следствия, он уже не позволял себе попадаться на уловки особистов. Выработав твердую тактику своего поведения, Владислав Константинович стойко держал оборону, придерживаясь позиции, по которой его освободили в 1940 году. Ничего нового следователям от него добиться не удалось, да и они, собственно говоря, имея перед собой материалы старого дела, не особенно и торопились добывать новые обличительные факты. Да и где их было взять, если подследственные отказались от ранее данных показаний, а их коллеги, с боем, а точнее — с мордобоем добывавшие эти показания в 1937—1938 годах, сами пошли под суд, получив различные сроки лишения свободы, а то и ВМН.

Вскоре, а точнее, 12 июня 1941 года, Добротин подготовил вариант обвинительного заключения на Покуса, Васенцовича, Кропачева и Галвина, представив его на утверждение начальнику 3-го Управления НКО, майору госбезопасности А.Н. Михееву. Тот не предъявил к тексту особых замечаний. Не встретил возражений он и в Главной военной прокуратуре, где спустя четыре дня после начала войны заместитель Главного военного прокурора корвоенюрист Гаврилов начертал резолюцию: «Дело направить на рассмотрение ВК Верхсуда СССР».

Судебное заседание Военной коллегии состоялось 16 июля того же года. Когда слово предоставили Васенцовичу, тот сказал: «Обвинение, предъявленное мне, понятно. Виновным себя не признаю. Я признаю себя виновным в той части своих показаний, где речь идет о состоянии войск ОКДВА и в части преступной деятельности бывшего командующего ОКДВА Блюхера... Предъявленное мне обвинение в участии в военном антисоветском заговоре я категорически опровергаю...

Свои показания, данные на предварительном следствии в 1941 г., я полностью подтверждаю. Помимо того, что я не донес партии и правительству о преступной деятельности Блюхера, я признаю себя виновным и еще в том, что в 1938 г. я смалодушничал, встал на путь клеветы: оговорил себя и других. Правда, смягчающим обстоятельством моей вины является то, что все эти показания я дал вынужденно.

Больше преступлений я никаких не совершал...»[94]

Удивительно, но факт налицо: несмотря на крайне тяжелую обстановку на фронтах, в приговоре суда (председатель — диввоенюрист Дмитриев, члены — бригвоенюрист И.В. Дети-сов и военный юрист 1-го ранга А.А. Чепцов) не прозвучала формулировка «высшая мера наказания». На сей раз обошлись без нее, ограничившись следующими сроками лишения свободы в ИТЛ: Васенцович и Галвин на 15 лет, а Покус и Кро-пачев — на 10 лет. Все четверо с поражением в правах сроком на пять лет и с конфискацией всего лично принадлежащего им имущества. И, конечно, с лишением присвоенных им персональных воинских званий. В отношении Васенцовича в приговоре остались положения из обвинительного заключения о его участии в военном заговоре, проведении подрывной работы в ОКДВА, а также в шпионаже в пользу иностранного государства[95].

Упомянув о заявлениях Васенцовича в адрес И.В. Сталина, нельзя обойти вниманием одно из них, написанное в бараке Устьвымлага в ноябре 1943 года. В нем опытный строевой командир и штабист РККА слезно просит «отца народов» отпустить его в действующую армию или хотя бы в учебное заведение для подготовки кадров для нее. На самом деле он не так уж был и стар — в том году ему исполнилось только 45 лет, в таком возрасте многие его бывшие сослуживцы и однокашники по академии успешно командовали на фронте корпусами и армиями, а в тылу — военными округами. Так что возраст Васенцовича здесь не мог служить серьезной похмехой. Опыта же руководства войсками ему тоже было не занимать — дивизионное, корпусное и окружное звено он уже прошел. Дело оставалось за малым — за пересмотром дела и получением долгожданной свободы.

«В 1941—42(43) г. я возбуждал многочисленные ходатайства о пересмотре моего судебного дела и о разрешении сражаться за социалистическую Родину. В большинстве заявлений я приводил мотивы, на которых основывал свои ходатайства. Решений по моим заявлениям, которые я писал на Ваше имя, Верховный Совет СССР, Верховный Суд СССР мне не объявлялось.

Я снова обращаюсь к Вам с просьбой о пересмотре моего судебного дела и об использовании меня на боевом фронте или в области работ, непосредственно связанных с ликвидацией разрушительных последствий войны. Я не перестаю просить об этом потому, что живу стремлением принести наибольшую просьбу Родине и работать там, где я могу эту наибольшую пользу принести...

Я знаю военное дело в различных его отраслях и практически и теоретически (начиная со стрелкового дела и кончая стратегией). Я не был в армии отсталым человеком. В 1940 г., работая преподавателем Военной Академии, я стоял на правильном пути в своей исследовательской деятельности в области тактики и оперативного искусства и вплотную подошел к определению новых форм военного искусства, которые еще только нащупывались в западноевропейских операциях 1939— 1940 гг. и получили свое развитие и применение в ходе Отечественной войны... Я знаю военное хозяйство в различных его видах, знаю организацию и практику строительных работ, знаю историю общую и военную, географию, имею опыт литературной работы...

В своей лекционной работе я особо ориентировал внимание слушателей на исторических примерах, учивших искусству бить немцев... Мое применение в обстановке свободного труда на огромном фронте деятельности нашей Великой Родины может быть достаточно разнообразным и широким...»[96]

Итак, зэк Васенцович, прошедший через тяжкие испытания двух арестов и следствий, сменив несколько тюрем и лагерей, тем не менее продолжает исповедовать свой неизменный принцип — «прежде думай о Родине, а потом о себе». Диапазон применения его знаний и опыта руководящей работы широк, и он предлагает по максимуму использовать их в сложных условиях войны. Однако и на этот раз положительного решения на свое обращение к высшему руководителю страны Владислав Константинович не дождался. В ответ на его многочисленные заявления и жалобы в высокие инстанции много месяцев спустя приходили (а чаще и вовсе не приходили) стандартные канцелярские отписки. Например, типа такой:

«Начальнику Устьвымского ИТЛ НКВД

пос. Вожаель, Железнодорожный район

Коми АССР

16 июня 1944 г.

Объявите заключенному Васенцович Владиславу Константиновичу, 1898 года рождения, личное дело № 36490, что его жалоба с просьбой о пересмотре дела оставлена без удовлетворения.