Философы Древней Греции - Роберт Брамбо

Чтобы построить тот мир, который мы знаем, из этих невещественных и проникающих одно в другое качеств, Анаксагор ввел представление об этапах смешения и соединения качеств. Одни сплавы качеств «плотнее», чем другие. Например, мы читаем у него о «долях», которые, смешиваясь, образуют «семена», а те, в свою очередь, «сливаются друг с другом» и образуют вещи7. Возможно, из-за того, что Анаксагор так заботился о том, чтобы обойти все технические препятствия, указанные элейцами, его теория материи тоже очень технична. Тот, кто знакомится с ней, на каждом шагу чувствует искушение вернуться к общепринятым представлениям о предметах и протяженном веществе, когда пытается понять, что такое для Анаксагора «вещи», «семена» или «противоположности». Но каждый раз, когда он возвращается к общепринятым толкованиям, теория становится бессмыслицей. Анаксагор представлял себе физический мир по-другому: его концепция гораздо ближе к огню и потоку Гераклита.

Перейдя от чистой теории к рассказу о возникновении космоса и подробному научному исследованию его механизмов, Анаксагор, разумеется, почувствовал, что может ввести в свою работу более привычные ионийские слова и идеи. Его афинские поклонники, которые плохо понимали смысл дискуссии о качественном материализме, смогли понять и оценить строгость логических выводов и способность к блестящим догадкам, которые он проявил в своем описании того, как возник мир.

Космология Анаксагора – классически милетская, хотя он развил ее на несколько шагов дальше. Вначале «все вещи были перемешаны вместе», кроме разума, который привел эту смесь в движение таким образом, что она стала кружащимся расширяющимся вихрем8. В результате этого вращения из нее выделились противоположности: тяжелые частицы в большинстве случаев относило в центр, где из них складывалась наша земля, а более легкие частицы, в том числе огромное количество воздуха, были вытолкнуты наружу9. До этого момента новая теория выглядит как смесь идей Анаксимандра и Анаксимена. В ней существует «много миров», но этот вывод был уже предсказан Анаксимандром, продолжил свою жизнь в ионийской науке как типичная для нее идея и перешел оттуда в атомистическую теорию10.

Однако Анаксагор видел, что эта классическая модель разделения смеси на части в результате вращения не подходила для того мира, который он наблюдал вокруг себя. «Гигантский вихрь», действующий механически, расположил бы вещи однородными слоями в порядке их плотности, и в верхних слоях не могли бы сформироваться Солнце, Луна и планеты11. Поэтому он добавил к этому описанию свою собственную идею: из центра были выброшены огромные глыбы камня, которые не упали обратно из-за огромной скорости своего движения. Солнце, Луна и планеты – такие раскаленные камни в небе, а метеориты – камни меньшего размера, которые упали на землю, когда потеряли ту скорость, которая удерживала их в небе.

Анаксагор сделал и несколько других предположений, которые, должно быть, приводили людей в ужас и изумление: они кажутся оригинальными даже сейчас, когда мы привыкли, что наука преподносит нам необычные теории и открытия. Например, он считал, что в других мирах живут разумные существа, что жизнь первоначально «упала с неба» на землю в простой форме, а потом усложнялась в ходе развития, что немейский лев – чудовище, убитое Гераклом, – «упал с Луны»12. В этих идеях научный склад ума соединился с воображением первоклассного писателя-фантаста. Может быть, именно из-за сочетания этих свойств Еврипид и Перикл любили общество своего ионийского коллеги.

Вот эту новую космологию афинская публика как раз смогла понять. Солнце, Луна и планеты всегда почитались как боги, и то, что их разжаловали в горячие камни, оказалось таким ударом по религиозным чувствам и вызовом для них, что оскорбляло общественное мнение и через полвека. То, что изменения в природе – дождь, смена времен года, молния и прочее – объяснялись чисто механическими причинами, тоже казалось преступлением против веры тем, кто привык представлять себе каждое событие как результат божественного провидения. Афиняне привыкли считать: чтобы вызвать или прекратить дождь, землетрясение, благоприятный ветер и тому подобное, необходимы обряды и жертвоприношения. Они видели, что если Анаксагор прав, то им нужно отказаться от всех их традиционных верований.

Рассуждения Анаксагора про Нус («разум», или «ум») тоже не примиряли афинян с его взглядами. Он утверждал, что существует разум, который остается «несмешанным и чистым», все видит и все знает, и это он в самом начале заставил двигаться Вселенную. Во всем есть какая-то доля этого космического ума; в частности, у человека эта доля большая. То, что разум ни с чем не смешивается, действительно предполагает что-то вроде дуализма разума и материи. С другой стороны, то, что он действует как движущая сила и описан как «распределяемый по частям» среди всего, напоминает нам, что в то время еще не проводили четкого различия между вещественным и невещественным, а без этого различия невозможно дать определение разума как чего-то бестелесного. Однако этот космический Нус явно не мог иметь человеческое тело. То в системе Анаксагора, что для нас сегодня выглядит как предвестие нового бога и новой религии, его современникам казалось просто еще одним примером атеизма. Мало кто из греческих государственных деятелей, деловых людей, домохозяек или поэтов когда-либо в своей жизни представлял себе богов иначе, чем в виде реально существующих и неумирающих существ. Они думали, что любой человек видит, как выглядят боги, когда смотрит на их статуи на Акрополе или на то, как богов изображают на сцене в трагедиях Эсхила и Еврипида.

Причина, по которой в схеме Анаксагора «один разум остается чистым», – то, что разум должен иметь возможность «знать все вещи» и при этом не становиться ими по-настоящему. Если бы ум был таким же, как все другие качества, существующие в мире, при его смешении с каждой вещью возникала бы новая смесь, и разум терял бы часть своей собственной природы при каждом ощущении и каждой встрече с чем-либо. Анаксагор заставил разум привести космос в движение потому, что видел: чтобы создать логически удовлетворительную физику, кроме материи нужна еще какая-то энергия, или, иными словами, сила. То, что разум у Анаксагора, кажется, способен перемещать качества по миру путем прямого давления на них, отражает попытку этого философа остаться в границах материализма. Его Нус еще близок к дающему жизнь дыханию или «тонкому течению», и Анаксагору, вероятно, не слишком бы понравилось современное предположение о том, что разум бестелесен.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});