Ведьмин подарок - Сергей Пономаренко

Слушая горячую, искреннюю речь этой девочки, которая была моложе меня всего на одиннадцать лет, я почувствовала себя по сравнению с ней старухой. Возможно, и я в ее годы так же увлекалась, только теперь этого не помню, но увлекалась я не эмо, а романом Александра Грина «Алые паруса», песнями трупа «Spice Girls», «Машина Времени», тяжело переживала смерть принцессы Дианы и мечтала вырваться из рутины провинциального городка, районного центра, уехать в большой город и встретить там своего принца. В моей жизни настоящие эмоции подарили мне двое мужчин — Антон и Егор, из-за обоих я испытала боль и горечь утраты. В последнее время в моей жизни часто присутствует страх — тоже неподдельное чувство.

По количеству драм в жизни меня в тру-эмо должны были принять уже давно, но я прервала поток се слов:

— Стоп, стоп! Значит, ты подозреваешь, что готы имеют отношение к исчезновению твоей подруги, но не пояснила, почему. То, что тру-эмо — люди прекрасные и безобидные, я уже поняла, но неужели готы могут пойти на криминал, похитить человека? Ведь не из-за того, что одеваются иначе, чем эмо, и слушают другую музыку?

— Вот посмотрите! — Она полезла в сумку и достала несколько смятых бумажек. Я расправила их и начала читать, на каждой было написано всего по паре фраз: «Эмо — ублюдки! Убирайтесь вон!»; «Эмо — дерьмо! Пошла вон!»;

«Педовка, сука печальная! Не уберешься, с тобой то же самое будет, что и с твоей подружкой!»

Последняя записка меня крайне заинтересовала.

— Похоже, это уже не детские игры! — произнесла я. — Ты знаешь, кто это написал?

Девочка вздрогнула, странно взглянула на меня и одним быстрым движением сгребла все записки в кулак. Похоже, излишним любопытством я себя выдала.

— Мы разве на кастинг не едем? — с вызовом спросила она. — Кофе вроде мы уже выпили!

— Сейчас поедем. Вот только ответь… — начала я, но девочка вскочила и кинулась к выходу, бросив на ходу:

— Больше я ничего говорить не буду! Какая я дура!

Мне пришлось на несколько минут задержаться в кафе, чтобы расплатиться, и, когда я вышла, ее нигде не было видно. Вокруг простиралась огромная парковая зона, где было легко затеряться целому духовому оркестру вместе с инструментами, не то что худенькой девочке. Не исключено, что она уже вышла на парковый серпантин и по нему упускается к набережному шоссе.

Я набрала номер Милы по мобильному и долго слушала гудки, но она все же ответила.

— Куда ты пропала? Мы можем опоздать на кастинг!

— Вы меня совсем за дурочку держите?! — расстроенно произнесла Мила. — Никакого кастинга нет — вы все придумали. Вы из милиции?

Я поняла, что придерживаться первоначального плана больше нет смысла, этим еще больше все испорчу.

— Мне надо было с тобой поговорить, Мила, но я боялась, что ты не будешь откровенной, и поэтому придумала эту легенду. Но я не из милиции, я журналистка.

— Вы меня снова обманываете. А я столько вам по глупости рассказала, что и жить не хочется! — В голосе девочки слышалось отчаяние, и я испугалась.

— Мила, можешь не волноваться — то, что ты рассказала, останется между нами. Я тебе сейчас перешлю фотокопию моего журналистского удостоверения, чтобы ты не сомневалась в моих словах, а затем поговорим.

Свое удостоверение — пластиковую карточку — мне пришлось сдать, но у меня оставалось удостоверение с предыдущего места работы — редакции желтой газетенки «Треллой-плюс», известной выдуманными сенсациями из мира непознанного. Вот его-то я и сфотографировала мобилкой и отправила ММС-сообщением.

После этого я вновь набрала номер Милы и, когда она откликнулась, предложила:

— Мила, давай поговорим. Я тебе обещаю, что не буду настаивать, если ты не захочешь отвечать на вопросы. После разговора я тебя подвезу, куда ты скажешь.

— Хорошо. У меня тоже есть к вам вопросы. Ожидайте возле машины, — медленно, словно раздумывая, произнесла Мила и через пять минут подошла ко мне. На этот раз она устроилась на заднем сиденье.

— Скажите, зачем вы разыграли со мной эту комедию? Вам для статьи нужно собрать материал о пропавшей девочке? — с вызовом спросила она. — Вы не думаете, что этим подставляете меня под удар и угрозы в записках могут стать явью?

— Мила, я не собираю материал для статьи и ничего из того, что ты мне рассказала, не попадет на страницы газеты. Я приятельница мамы Инги и хочу ей помочь в поисках дочери. Неужели ты, близкая подруга Инги, не заинтересована в том, чтобы ее нашли? Не исключено, что тот, кто написал эти записки, имеет отношение к исчезновению Инги, хотя это и не факт. Мы должны обратиться в милицию, где ты расскажешь все, что знаешь об этом. Жизнь и здоровье Инги, твоей подруги, важнее, чем что-либо.

— Вот вы опять мне соврали! — вспыхнула Мила. — Пообещали, что никому не расскажете, а сами тащите меня в милицию. Но я там ничего не буду говорить, и записок у меня нет — можете обыскать! — Она подняла руки, словно предлагая мне немедленно приступить к обыску.

Я понимала, что, если Мила сама не захочет говорить, вce мои усилия пропадут даром. По сути, в милиции я смогу лишь рассказать о письменных угрозах, не имея самих записок. Мила будет упрямиться, молчать, от всего откажется, этим меня выставит дурочкой, в итоге Виноградова порекомендует мне не заниматься частным сыском и не совать нос не в свои дела.

— Никуда я тебя не тащу, Мила, — возразила я. — Если жизнь подруги для тебя ничего не значит, ты можешь продолжать молчать. То, что случится с Ингой в дальнейшем, будет на твоей совести. Недавно ты говорила, какие эмо преданные в дружбе, любви, а ведь своим молчанием ты предаешь подругу.

— Для эмо главное не слова, а дела! — вдруг окрысилась девочка; видно, мои слова ее задели. Это меня обнадежило, и я стала продолжать в том же духе — целиться в больное место. — Похитители Инги остаются безнаказанными, гуляют, смеются над подругами-эмо, а ты молчишь и этим их покрываешь. Возможно, Инги уже нет на этом свете, и вина ее смерть на твоей совести.

— Инга жива! И мы не допустим, чтобы с ней что-то случилось! — Мила сделала попытку выскочить из автомобиля, но я еще раньше предусмотрительно заблокировала двери.

У меня бешено заколотилось сердце — раз девочка утверждает, что Инга жива, то она знает намного больше, чем рассказала мне. С Милой случилась истерика: она стала кричать, плакать, барабанить кулаками по стеклу, затем снова плакать, и, когда она совсем сникла, я открыла двери и помогла ей выйти, чтобы она на свежем воздухе пришла в себя. Я не боялась, что она убежит, так как не сомневалась в своей физической форме: что-что, а бегать я умею. Вспомнилось, как в Полесье бегала от оборотней по ночному лесу, не разбирая дороги, положившись лишь на интуицию, которая, к счастью, меня тогда не подвела.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});