Крик в ночи (СИ) - Ридигер Владимир

— По какому такому еще закону?! — взбеленился профессор. — Послушай-ка, уполномоченный той самой матери! Своими проповедями ты тянешь меня, то бишь науку, в средневековое мракобесье. Но наука не позволит сбить себя с правильного пути инквизицией, бросающей в костер выдающихся мужей, — она позовет городового, то есть милицию, и положит конец извечному спору о духе и материи! Ты на собственном горбе ощутишь, каким материальным способом из тебя вышибут дух. Прочь с дороги, церковная крыса!

Профессор вскочил, метнулся в президиум, рука его потянулась было к телефонной трубке и… замерла в воздухе. Прямо перед носом опустилась записка: «Как здоровье графини, Хмырек?»

Персты схимника поднесли к бумажке зажигалку. Пламя бесшумно пожирало буквы, и в том огне сгорала последняя надежда Анастасия Евлампиевича на тихую, спокойную, безмятежную жизнь…

* * *

Филдс, он же Хихиклз, обладал критическим, сатирическим складом ума, это позволяло агенту 6407 четко разграничивать такие мудреные понятия, как «хорошо», «ничего себе» и «плохо». Случилось, однако, что и ему пришлось поломать голову над их значением. Положение складывалось совсем не так, как того желал Филдс: старикан Уикли сделал выпад и нанес смертельную рану холостяцким принципам шпиона. Никакие транквилизаторы не способны были хотя бы в ничтожной мере приглушить невероятной силы духовный стресс матерого агента. Шел процесс болезненного отторжения житейских устоев супермена, доктор Уикли называл это «трансплантацией чувств». И был чертовски прав! Но Филдсу почему-то не становилось от этого легче. Ему предписывалось легализоваться, локализоваться, растоптать мещанские предрассудки (если, конечно, они есть) и… остепениться. «Как насчет того, чтобы, обзаведясь родным очагом, законсервироваться? — вопрошал босс в очередной шифровке. — Знаю, вам претит ходить бобылем, но не торопитесь — ЦРУ устроит лишь голубоглазая блондинка!» Филдс достал из запасника паспорт на имя Аркадия Аркадьевича Швайкявичуса — директора инвалидной фабрики «Матрена» с колобочно-лубочным профилем. Сволочи… Голубоглазая блондинка! Ну, Сэм, мы с тобой еще сведем счеты! «Вживляйтесь в образ!» — бомбардировал шифровками лукавый донжуан. Филдс понял, что гайки закручены крепко.

В какой-то мере, конечно, совсем недурно иметь под рукой человека, способного заштопать прореху, подать завтрак в кровать, принести свежие горячие сплетни, нежно проворковать: «Ты такой славный, мопсик! А у меня опять непредвиденные расходы…» Нет, холостяцкая натура Джона Филдса не восставала в целом против наличия пылкого, трепетного блондинистого существа с кошачьими глазами и повадками. С одной стороны. С другой стороны, Филдс, как заправский мужчина, знал, что необузданный пыл в скором времени куда-то улетучивается, зато остаются завывательские кошачьи повадки с ворчливой грызней. Телячий восторг отступает под прессингом неизвестно откуда взявшейся взаимной некоммуникабельности. Воистину, супружеская жизнь — величайшее искусство, где выдержка и обоюдный компромисс творят чудеса. (Эти замечательные слова принадлежат одному старому убежденному холостяку.)

Филдс — человек дела — сходу взял быка за рога:

— Софочка, будьте моей в официальном порядке!

Бедняжка Софочка! Она была слабой, скромной, беззащитной девушкой, не по своей воле перешедшей из культтоваров в контрразведку, тяготилась своей личиной и мечтала о замужестве как о чем-то недосягаемом, эфемерном и далеком-предалеком.

— Я согласна… — чуть слышно ответила Софочка, теряя голову от радости.

Свадьбу решили сыграть тихо-мирно, пригласив самых что ни на есть ближайших родственников. Со стороны шпиона то была девственная сивушная тетушка Лизочек — единственное, что осталось от некогда пушистой кроны генеалогического древа Аркадия Аркадьевича Швайкявичуса. Со стороны невесты это были приемный брат и дядя по «матерной линии» — остальная родня моталась в командировках. Сивушная тетушка любезно вызвалась предоставить молодоженам свой загородный домик.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я всеми мощами отдохнула там прошлым летом после нарушения мозгового кровообращения, — сказала Лизочек Филдсу. — В сенях остались стульчак и койка для ходящих под себя, так что и вы насладитесь конхфортом, милущий.

— Если наше торжество пройдет под знаком клистира и подкладного судна, это будет скорее отдавать золотой свадьбой, а не бракосочетанием.

На дверях бывшей купеческой Думы повисла табличка: «Местопребывание Филиала из-за финансовых неурядиц временно переносится в район Белибердинского предгорного сочленения. Администрация». Бабушки-двойняшки, намертво законопатив окна и двери, взвалили на плечи котомки с автоматами системы Зингер и уехали на Айвазовщину подрывать вагонные составы с хвостовым оперением для подлодок. А удрученные активистки вернулись к своим прежним женским занятиям, с тоской вспоминая незабываемые минуты отдохновения в кустах городской окраины.

* * *

С профессором Тарантуловым у Филдса не возникло, да и не могло возникнуть, никаких затруднений. Профессор был ручным и покладистым, как состарившийся пони, он даже полюбопытствовал, в каком университете ему уготована кафедра — в Иллинойском, Йельском или Кембриджском.

— В Нижне-Хамском, если, конечно, вы, пан профессор, не имеете ничего против, — ответил Филдс.

— Все зависит от гонорара, — заметил ученый муж и поинтересовался: — По каким ценам там идут ночные вазы?

«Этот, стоит его малость подшлифовать, даст двести очков вперед всем нашим советологам и кремленологам, вместе взятым!» — решил Филдс.

На заднем дворе бывшей купеческой Думы состоялся брифинг, профессор (после того как Филдс промыл ему мозги) давал интервью представителям западной прессы. Тарантулов якобы летел за океан.

— Профессор, над чем вы будете работать в США?

— Над кинобоевиком «Смерть Вани-психоаналитика».

— Как станет развиваться тема о взаимоотношениях?

— Многое будет обусловлено взаимоотношениями с издателями, — уклончиво ответил Тарантулов.

— Ваши исследования в вопросе о мужчине и женщине находят понимание в свободном мире…

— Они несколько углубятся в плане мужчин и намного расширятся в отношении женщин.

— Что побудило вас покинуть СССР?

— Сказать честно?

— Конечно!

— Затерли и поедом жрут, для чистой науки нет времени. Такая постановка вопроса меня не устраивает! С меня довольно! — Тарантулов взглянул на часы и пошутил: — Господа! Авиалайнеру, следующему рейсом в Свободный Мир, небезразлично, если на него опоздаем мы — Тарантулов, Солнцежицын и Цукерманов. Нам всем надо поспеть на этот рейс!

Ученый схватил кейс и… тут же был препровожден в автомобиль спецназначения.

— Итак, Анастасий Евлампиевич, — подытожил один из сопровождавших, — блестящая карьера завершена. Моя фамилия Воробьев. Давайте сюда вашу кладь и расскажите, что вам известно о вдохновителе этой помпезной пресс-конференции…

* * *

Филдс, Софочка и Лизочек после регистрации брака сошли с пригородной электрички. Новобрачные были шумливы и говорливы. Дорожные баулы ломились от снеди. Что-то ворча про склероз, вещунья близоруко щурилась, пытаясь воскресить в памяти дорогу к заповедному уголку.

— Кстати, мамаша, — спросил Филдс, — как называется это прелестное местечко?

— Село Крысиное, милущий. Левее — атомный городишко Зловещинск. Нам бы выйти на проселочную дорогу, а там до Новых Дышел рукой подать.

Филдса передернуло.

— Что с тобой, Аркаша?! — испугалась Софочка. — Тебе плохо, Фил?

Шпион прислушался. Откуда-то неслась ругань вперемежку с бульканьем воды. Значит, правление совсем рядом! А вдруг его узнают? Навряд ли. Тогда он был в белом халате, разгоряченный, с консервной банкой. Теперь он в черном костюме и, видимо, бледный от волнения.

— Скажи хоть словечко, дорогой! — молила Софочка.

Ему стоило большого труда непринужденно улыбнуться и равнодушно произнести: