Китайские палочки времени - Александр Алфимов

А вот зрение в видимом диапазоне, многократно усиленное сенсорами очков, дает великолепную картинку. Цвета не слишком хорошо различимы, даже высокочувствительные рецепторы вынуждены расплачиваться за возможность видеть в темноте. Но своими глазами я видел бы лишь серые фигуры, а очки позволяют не только великолепно различать мельчайшие детали, но и отличить один цвет от другого. Конечно, это не та насыщенность красок, которую можно наблюдать летним полднем, но все же сейчас, почти в полной темноте, я вижу так же хорошо, как без очков при свете.

И если цвета не слишком яркие, то такой чувствительности мельчайших градаций освещенности я никогда не смог бы добиться, надеясь только на свои глаза.

Я огляделся по сторонам. Не для того, чтобы насладиться местной архитектурой с помощью сверхвозможностей очков. Просто я вдруг обнаружил, что, забавляясь с высокотехнологичной игрушкой, я зашел в какой-то темный переулок. Людей здесь нет, и мне стало не по себе. Если сейчас выскочит толпа обкурившихся придурков, то от меня останутся только рожки да ножки.

Впрочем, придурков поблизости не заметно. Кроме меня. Пообещав себе, что впредь буду лучше следить за своими перемещениями, я выбрался на людное место. Эта улица освещена уже гораздо лучше, и чип автоматически сменил уровень фотоумножения, иначе мощный информационный поток привел бы зрительный центр мозга в ступор. Вскоре я вышел на площадь, которая жила активной ночной жизнью. Стоят ларьки, палатки, активно идет торговля. Но это не рынок, здесь в основном продаются товары, которые можно употребить сразу: бутерброды, пирожки, кофе, мороженое.

В центре площади в окружении толпы несколько бродячих актеров показывают представление. Очевидно, комедию — толпа то и дело взрывается громким хохотом.

Здесь же женщина в пестром цыганском платье держит в руке ладонь парня лет шестнадцати, водит по ней пальцем и с таинственным видом вещает будущее. Я заинтересовался — ведь мы с ней в некоторой степени коллеги. Правда, я-то людей не обманываю. Мне рассказывают будущее не линии ладони, а линии Инсайда.

Я подошел ближе. Парень, похоже, с компанией друзей— они стоят рядом и каждое слово цыганки сопровождают плоскими шуточками, по большей части пошлыми. Видимо, они в предсказания не верят, а к гадалке подошли только «ради прикола». Впрочем, сам объект предсказания смеется над шутками друзей вяло, только чтобы те не решили, что он и вправду верит в гадание. А то, что он действительно верит, видно сразу — гадалке он внимает с огромным, плохо скрываемым почтением. Впрочем, его друзья этого не замечают.

Я прислушался к словам цыганки:

— А здесь линия судьбы пересекается с линией сердца. Ждут тебя в скором времени сердечные приключения.

Громко гогочущие шутники выкрикнули несколько фраз, из которых можно заключить: под словосочетанием «сердечные приключения» они понимают приключения для совсем другого органа.

В голове пронесся старый анекдот про гадалку: «Вам надо аккуратнее переходить через дорогу, потому что линия жизни пересекается с линией трамвайных путей».

Гадалка вещала еще некоторое время, а потом подвела итог. Оказалось, что судьба у парня хорошая, вот только сглазил его кто-то. Однако это не беда, у нее есть надежные амулеты, отводящие дурной глаз.

Неизвестно, сколько еще денег выцыганила бы цыганка (прошу прощения за каламбур) у парня, однако тот не рискнул покупать псевдомагические вещицы в присутствии друзей — те наверняка засмеяли бы его.

Парни удалились, оставляя за собой ворох сальных шуточек и густой шлейф мата. Хотят казаться взрослее, но тем самым показывают, насколько же они еще дети.

Подростки остановились около человека с дрессированной обезьяной и принялись острить по поводу цвета задницы скучающего животного.

— Яхонтовый, позолоти ручку, погадаю!

Я настолько увлекся наблюдением за подростками, еще более похожими на обезьян, чем та меланхоличная макака над которой они смеются, что не сразу понял — цыганка обращается ко мне.

Сначала я хотел отказаться. Однако потом подумал: а почему бы и нет? Понаблюдаю за работой «коллеги», может быть, чему-то научусь. Нет, конечно, вряд ли она подскажет мне новые методы поиска через Инсайд. Однако гадалки — хорошие психологи. И еще задолго до появления машины времени они рассуждали о проблемах предопределенности и свободы выбора. Может быть, пообщавшись с ней, я смогу найти ответы на вопросы, которые меня мучают сейчас? Может быть, именно этой цыганке через меня суждено решить судьбу человечества?

Я позолотил ручку. Та взглянула на мою не совсем чистую ладонь и заявила:

— Вижу, стоишь ты на перепутье и не знаешь, что выбрать.

Похоже, я не ошибся — эта цыганка действительно замечательный психолог. Уж сколько раз мне говорили самые разные знакомые (в основном девушки, но к делу это не относится), что по моему лицу абсолютно невозможно ничего прочитать. Я человек не скрытный, но свои переживания напоказ выставлять не люблю. Однако цыганка сразу с огромной точностью определила все как есть. Если бы подобные специалисты-психологи были во внутренних органах, то меня поймали бы уже давно.

— Правильно,— отвечаю я.— На перепутье. И что же мне выбрать?

Посмотрим, что она скажет на это.

— Да разве могу я говорить человеку, что ему выбирать? Человек сам решить должен. Для того судьба и дает ему выбор. Вижу только, что разрываешься ты между велением сердца и долгом.

А она действительно великолепно разбирается в людях. Вот только догадывается ли она, что здесь все гораздо сложнее? Сначала я разрывался между жизнью друга (это веление сердца) и судьбой человечества (это долг). А потом все поменялось местами. Я начал думать, что более правильная ветвь развития — «левая», а не «правая». Но встретил Дашу.

И теперь моим долгом стало выбрать «левую» ветвь. Но сердце говорит: если правая ветвь «отбракуется», то Даша никогда не родится.

Веление сердца и веление долга поменялись местами. Но от этого мое затруднение меньше не стало — пожалуй, даже наоборот.

— И к чему же надо прислушиваться — к голосу сердца или к чувству долга?

Я ожидал, что сейчас она скажет: «К голосу сердца». Сейчас, когда эпоха рационализма канула в Лету, модно прислушиваться к своим чувствам. Такое мировоззрение получило огромную популярность, потому что это очень удобно. Люди могут наплевать на долг, на честь, на разум и оправдаться тем, что «так подсказывает сердце». Они говорят, что самое главное — это чувства, а и разум, и долг, и честь лишь служат чувствам.

Однако почему-то при этом под чувствами понимаются либо лень, либо примитивные животные желания. И против этого ничего нельзя возразить — демократия объявила, что внутренний мир каждого человека представляет высшую ценность. И неважно, чей это внутренний мир: алкоголика или трудоголика, подлеца или человека чести.

Все хотят, чтобы люди были равны. Подняться до некоего уровня, до стандарта сложно. Гораздо проще опустить стандарт до своего уровня. А потом опустить остальных до этого стандарта — чтобы не высовывались, не напоминали тебе, насколько низок ты сам.

Однако цыганка приятно удивила меня, сказав:

— Долг говорит нам, чего от нас хотят окружающие. Чувства говорят нам, чего хотим мы сами. Самое главное — разобраться, настоящий ли это долг, настоящие ли это чувства. Действительно ли окружающие хотят, чтобы ты исполнил то, что считаешь долгом? Действительно ли ты хочешь реализовать то, что считаешь чувствами? Ответь на эти вопросы, и у тебя уже не будет других.

Сказать, что я потрясен,— значит не сказать ничего. Мало того что сказанное цыганкой так разительно отличается от предсказания парню. Тому она говорила разные примитивные вещи, мне же она сказала слова, потрясающие своей мудростью. Очевидно, она невероятно умная женщина и, кроме того, хороший психолог — каждому говорит то, что отвечает его потребностям.

Но потрясла меня не столько разница в интеллектуальном уровне ее предсказаний, сколько смысл сказанного ею. То, что я услышал, теперь кажется мне само собой разумеющимся. Но почему же раньше я до этого не додумался?

Я отошел от нее, ощутив нечто, похожее на испытанное днем просветление. Лишь через несколько минут я окончательно пришел в себя. Решив, что как следует подумаю над этим в гостинице, огляделся.

Первое, на что упал мой взгляд,— возбужденные люди, рассматривающие нечто скрытое от моего взора. Пробившись сквозь толпу, я обнаружил, что предметом их интереса стали двое. Один из них сидит на низенькой табуреточке и с огромной скоростью перемещает по гладкому листу пластика три стаканчика. Другой же пристально наблюдает за манипуляциями первого. Одет он не по погоде легко — хоть сейчас и лето, но вечером довольно холодно. Куртка его лежит рядом. Очевидно, он не надевает ее не по причине высокой морозоустойчивости организма, а потому, что куртка ему уже не принадлежит.