Татуиро (Serpentes) - Елена Блонди

У раскрытых жердяных ворот переминались с ноги на ногу коричневые мужчины, пёстро украшенные поверх покрывал перьями и раковинами. Двое. Мастер, подойдя, коснулся лба и сердца свободной рукой, сказал:

— Пусть хранят вождя боги, пусть будет сон его легок и дни полны света, пусть жёны его не теряют красоты, и пусть Западный ветер приносит детей…

Он говорил и говорил, прижимая к боку щит, а Лада, не понимая слов, стояла позади и рассматривала украшенных мужчин. Даже вблизи невозможно было рассмотреть выражения смуглых лиц, над которыми нависали белые и цветные перья, а на шеях начинались ряды крупных бус. У одного, который потолще, среди бусин висела маска с узкими глазами и сведённым в страшную гримасу лицом. Лада отвернулась, чувствуя, как сверлит её взгляд пустых глазниц.

Потом заговорил толстый мужчина, так же касаясь лба и груди. Когда толстяк замолчал и махнул рукой внутрь, Акут обернулся и взял Ладу за руку. Она пошла следом, натыкаясь на горячую спину. Пройдя по чистому двору, поднялись по ступеням.

Прохладный полумрак пронизывали узкие лучики из щелей в плетёных стенах. Широкая и просторная середина дома была покрыта циновками, и, ступая босыми ногами, Лада шла, как по маленькой травке на поляне. У дальней стены, не доходившей до крыши, на высоком сиденье сидел кто-то грузный, и свет падал только на него, поблёскивая на лезвиях перьев. А по сторонам еле видные силуэты шевелились, шуршали шёпотом и смолкали, когда сидящий менял позу.

Остановшись посреди круглой комнаты, Акут дёрнул Ладу за руку, чтоб она наклонила голову так же, как он. Стоя со склонённой головой, Лада услышала, как её покровитель снова завёл приветствие и приготовилась ждать, но вождь махнул рукой. По сторонам снова всё стихло.

— Ты пришёл меня удивить, мастер Акут? Три знака назад ты ушёл в одиночество, чтобы сделать мне талисман, а вернулся — с женщиной?

Акут, остановленный жестом, прервал обязательные слова и, выслушав вопрос, ответил:

— Я вернулся к мудрому, от которого и уходил. Женщина здесь со мной, потому что ты, Мененес, должен услышать мой рассказ. Ты вождь, и все мы твои дети.

— А талисман?

Акут нагнулся и положил на циновку закутанный щит.

— Он здесь и ни у кого не было и не будет такой вещи. Он твой, как и было обещано. Позволь мне рассказать.

— Говори.

Глаза Лады привыкали к решётчатому полумраку, и она видела по сторонам, у стен, закутанные в покрывала женские фигуры с наброшенными на головы краями ткани. Из-под них — блестящие глаза. А по бокам сиденья, что, наверное, можно назвать троном, — тонкие мальчишки, лет по пятнадцать на вид. Чёрные волосы забраны кожаными лентами, копья, украшенные пучками травы и опять же перьев, да повязки на бедрах. Стояли, переминаясь, и поблёскивали сдержанными улыбками, рассматривая её. Под крышей зудели мухи. С улицы, где солнце, кричали дети и переговаривались взрослые.

— Я закрыл дом тремя твоими знаками, Мененес, да будет жизнь твоя легка и полна радости. И стал делать обещанное. Я не ел и не спал. И когда рассыпался первый знак, ветер сделал дыру в моей крыше, чтоб туда пролился дождь. Я делал тяжёлую работу, и силы мои уходили. А когда поднял голову, то увидел её. Ветер принес женщину племени моря. Дождь пролил её в разбитую крышу. И она лежала без сил, не помня себя. Но мне надо было выполнить обещание, потому я оставил её лежать и продолжил работу.

— Гм…

— Да. Но она подошла и смотрела. И я…

Акут замолчал. Молчал вождь, уперев руки в браслетах в широкие колени и разглядывая девушку. Лада молчала, не понимая, о чём говорят, из-под накинутого покрывала смотрела на сидящего вождя. Большой мужчина, лет пятидесяти, наверное. А может, и постарше, вон воздух какой, голову кружит от свежести, и едят все натуральное. Глаза у него медные, как гвозди с широкими шляпками, — посмотрит, как внутрь вколотил. На кожаной ленте перья, но не как в кино про индейцев, а сложным узором собраны в башенку, будто и, правда, корона. И никаких на шее и груди стекляшек, пробок и консервных банок, только глиняные бусины, деревянные фигурки да витые ракушки.

— Дальше.

Но Акут молчал, испугавшись того, что собирался сказать. Как он и дальше не спал, всё делал и делал щит для вождя, а женщина — подарок моря и ветра — сидела тихонько в углу, ждала, когда он закончит. И теперь он привел её к Мененесу просить разрешения жениться на чужестранке…

— Мастер Акут, я не волен весь день слушать тебя и смотреть на узел, в котором непонятно что.

— Да, вождь.

Бились под листьями потолка мухи, и перед лицом Лады спускался по светлой паутинке маленький паук. Покачался и полез наверх, перебирая лапами, то исчезая в тени, то показываясь в полосах света.

— Я… Я не знал, как сделать работу вернее. Сто тропинок путались в моей голове, и ни одна из них не вела к сердцу. А талисман берет силу только из сердца, не из головы.

— Я знаю.

— Я упал и бился лицом в пол, прося Мать и Охотника о свете, который направит меня. И тогда она, принесённая ветром, пришла. Её сердце знало дорогу. Она шла впереди по тропе своего сердца, вождь, а я, мастер Акут, шёл следом, первый раз в жизни. Вот, вождь Мененес, посмотри сам.

Присев на корточки, Акут развернул старую циновку. И веер света раскрылся, отделяя вождя, его воинов-мальчиков и кучку его женщин по сторонам трона, от Акута и Лады. Через занавес света неслись возгласы и причитания. Лада улыбнулась, поправляя на волосах покрывало. Свет лился в глаза, протекал к сердцу, в душу, и там становилось покойно, как всегда, когда она делала что-то, что точно получилось. Сейчас, стоя босыми грязными ногами на плетёном полу, под которым покрикивал петух и кудахтали куры, перед сказочным коричневым вождем, не похожим на виденных ею в фильмах и книгах персонажей, и одновременно похожим на всех них, она была спокойна. Потому что, когда всё сделано правильно, — это, как лодка, которая не течёт. Она не утонет.

Скрипнули полы. В занавесе лучей показалось тёмное лицо. Толстые пальцы бережно взяли щит за края, и свет колыхнулся, ловя стены и потолок, женские лица. Мененес сам отнёс щит к стене и водрузил его на пирамиду из ветвей, связанных лыковыми плетушками. Свет изменил направление, стал мягче, и вся круглая комната осветилась, будто вместо пола в ней — озеро, а вместо крыши — полуденное небо с солнцем в зените.

Постояв, вождь вспомнил об этикете и вернулся на свое место, сел, расставив толстые ноги и уперев руки в колени. Смотрел теперь на Ладу, на её неподвижную фигуру.

— Открой лицо вождю, женщина, подаренная Акуту.

Лада посмотрела на мастера. Он протянул руку и откинул край покрывала с ее головы. Женские ахи прошуршали и смолкли, когда свет лёг на почти белые волосы, повязанные кожаной лентой с ажурным орнаментом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});