Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел - Владимир Лопухин

Париж конца прошлого столетия. Вновь выношу впечатление великолепия и красоты, сказочного богатства, доведенного до совершенства изящества и тончайшего вкуса во всех их многообразных проявлениях. И тут же вкраплены в закоулках, в боковых ответвлениях главных артерий в целых кварталах уродства, грязь, свидетельства свойственного нации неряшества, деградация, нищета. Неряшливость грязнит великолепие и центральных роскошных авеню, садов, парков, бульваров. С утра умытые, вычищенные как под скребницу, они поражают чистотою и свежестью. К вечеру повсюду выплески, плевки, мятая, рваная бумага, битое стекло, окурки, обгрызки фруктов, корки, шелуха, весь наслеженный сор пронесшихся людских потоков, превращающие Париж в громадную плевательницу. В жаркое время к вечеру со дворов несет удушливою претящею вонью свиного хлева. Но, опять, ночной Париж в спасаемых от загрязнения и дурных запахов местах общественных собраний и увеселений чарующ и великолепен. Город неги, изящества, красоты, опьяняющих и пленяющих чувства эффектов.

Прогулки повсюду и без конца. Не упущена поездка в фиакре в Булонский лес, в летнее время представлявший собою в ту пору агломерат сконфуженно поникших деревьев, чахнувших под густо покрывавшим их листву слоем городской пыли. Вид унылый и явление в значительной степени непонятное. В центральных парках Парижа такого явления не наблюдалось. Создавала впечатление картина не Булонского леса, отступавшего перед красотою петербургских островов, а традиционная прогулка в нем парижан. Великолепные экипажи. Изящные, красивые женщины в блеске богатых нарядов удивительного вкуса и красоты. Прогулки, прогулки. Сады, бульвары, чарующие и упоительные. Рестораны, от стяжавших себе мировую известность и бессмертные имена до скромных Bouillons Дюваля, рассеянных в разных частях города. Кафе на бульварах. Кафе на улицах. Театры, Лувр, Трокадеро, Пале-Рояль, кабаки, шато-кабаки, кабачки, все, что полагается посетить в Париже, и всемирная выставка. Много, чересчур много выставки, до усталости и пресыщения. Прощальный визит в посольство. Две недели пронеслись. Уезжаю.

В Берлине не останавливался. Следуя точному и к исполнению обязательному расписанию курьерских поездок, должен был лишь, пересев в другой поезд, тотчас ехать в Петербург.

Приехал и впрягся в свою повседневную работу. Незаметно окончилось лето. Наступила и пронеслась осень, перешедшая в мокрую, слякотную зиму. Конец заканчивавшегося столетия традиционно связался с ожиданием светопреставления. Но ждали его на этот раз вяло и бестрепетно, господствовала интуитивно создавшаяся уверенность, что оно и на этот раз не состоится.

Глава 7. 1901 год

Центральные учреждения Министерства иностранных дел состояли в ту пору из канцелярии, Первого департамента (бывшего Азиятского), Второго департамента (бывш<его> внутренних сношений), Департамента личного состава и хозяйственных дел, Петербургского главного архива (сочетавшегося с Государственным архивом) и Московского архива.

Канцелярия, по аналогии с посольствами и миссиями, состояла из секретарей, первых, вторых и третьих (первые – старшие), и из атташе, или «причисленных». Возглавлял канцелярию директор, и в помощь ему имелся вице-директор. Канцелярия – питомник будущих послов, гвардейская по родовитости и личным достаткам служащих часть министерства – шифровала и расшифровывала депеши. Исключительно этим занимались вторые, третьи секретари и причисленные. Для расшифровки депеш, поступавших за ночь, устраивалось ночное дежурство. Первые секретари составляли, помимо того, сводки политических донесений для информации посольств и миссий выписками из подлинников. Директор, вице-директор ретушировали эти немудреные труды. Порою редактировали проекты депеш. Но зачастую получали для шифрования и отправки готовую редакцию депеш от министра или его товарища. Школою для подготовки будущих посланников и послов канцелярия, как видно, являлась неважною. Работа не требовала ни инициативы, ни знаний, ни каких-либо соображений. Не практиковалось самостоятельное составление хотя бы простейших записок и бумаг. Тем не менее, молодежь канцелярии, не в меру себя переоценивая, преисполнена была сознания собственного достоинства и высокомерно относилась к персоналу департаментов министерства. Плохою школою, отсутствием технической подготовки объясняется преимущественно малоудовлетворительный состав высшего заграничного представительства дореволюционной России последних лет из бывших питомцев канцелярии. Попадались, разумеется, в числе их недурные дипломаты, но в виде исключения. И соответствием своим требованиям службы они были обязаны отнюдь не служебному стажу в недрах канцелярии министерства или в сходственных канцеляриях посольств и миссий, а прирожденным способностям и воспитанию и образованию в семье, в усовершенствование и пополнение образования, дававшегося лицеем, из которого преимущественно выходили будущие дипломаты[158]. Дипломатов получше подготовляли департаменты министерства, несшие работу не столь механическую и требовавшую все-таки соображения, главным образом Первый департамент, бывший Азиятский, ведавший дела Востока, Ближнего и Дальнего, и Средней Азии. Именно канцелярия вырабатывала каламбурный тип молодых людей «étrangers aux aff aires» в министерстве «des aff aires étrangéres»[159]. За всем тем, как упоминавшийся персонал посольства в Париже, все «чины» канцелярии были прекрасно воспитаны, безукоризненно одеты, чисто вымыты, хорошо причесаны и подбриты и не только изъяснялись на прекрасном французском языке, но и думали по-французски. В памяти проносятся образы изящных молодых людей типа иллюстраций модного журнала. Но не на ком остановиться. Некого назвать. До такой степени за прекрасно сшитым фраком, порою блестящим камер-юнкерским мундиром не видать было сколько-нибудь оригинального содержания. Индивидуальнее других среди своих сослуживцев был весьма в свое время известный Петербургу по его чересчур шумной карьере некто А. А. Савинский. Сын ковенского мелкого землевладельца и дельца, красивый собою, ловкий арривист, он по окончании Петербургского университета и отбытии воинской повинности в фешенебельном Конногвардейском полку был устроен на службу в канцелярию министерства заботами земляка по Ковенской губернии П. Л. Вакселя. Представленный Вакселем графу Ламздорфу, он был чрезвычайно оценен последним. С назначением Ламздорфа министром перед Савинским настойчиво расчищается путь к дипломатической карьере. Он уже первый секретарь канцелярии, вскоре вице-директор, еще погодя – директор. Министр всячески его приближает к себе. Ламздорф и Савинский неразлучны. Дает министр раут – Савинский встречает, приветствует, провожает гостей. Едет министр к царю в Крым, в финляндские шхеры или с царем за границу для присутствования при официальных встречах царя с иностранными монархами, Савинский всюду сопровождает Ламздорфа. Ввиду особенной склонности министра весьма интимного свойства, близость Савинского к Ламздорфу порождает злые слухи. Они приобретают широкое распространение, используются для создания вокруг Савинского заведомо враждебной атмосферы. Некоторые сослуживцы Савинского стали от него отворачиваться. И в обществе многие лица стали сторониться Савинского. В отношении к сослуживцам нужны были отличавшие Савинского особенная «гибкость» и[160] самообладание, чтобы, стараясь, что только можно было, не замечать, не дать окружавшей неприязненной настроенности вылиться в открыто оскорбительные формы. Савинскому нужно было во что бы то ни стало избежать гибельного для его карьеры скандала. Годами выдерживая нараставшую неприязнь, Савинский с этою задачею справился. А бывало трудно! В порядке выдвижения Савинского Ламздорф исхлопотал ему назначение в должность церемониймейстера императорского двора, с оставлением на службе в ведомстве. Обер-церемониймейстер граф Гендриков возмутился, стал шуметь и заявил было просьбу об отставке. Ему было предложено остаться и успокоиться. Дело обошлось[161]. Положение Савинского в министерстве и в обществе улучшилось с уходом графа Ламздорфа с поста министра иностранных дел. Все ожидали, что вновь назначенный министр А. П. Извольский немедленно удалит Савинского. Но, видимо, у Савинского были все-таки кое-какие положительные качества – не деловые (не было в канцелярии стимула их выработки), но природная сметка, ловкость, исполнительность. И эти качества оценил и Извольский, и он Савинского удержал. Савинский оставался директором канцелярии в течение всего времени, что Извольский был министром. Дурная молва о причинах успехов Савинского умолкла. И он стал далее успевать, продвигаясь в дипломатической карьере. Когда сменившему А. П. Извольского С. Д. Сазонову захотелось иметь директором канцелярии своего бывшего секретаря по миссии при Ватикане, несносного, скучного, бездарного барона М. Ф. Шиллинга, бывшего в ту пору первым секретарем посольства в Париже, Савинский был назначен посланником в Швеции, потом в Болгарии.