Витязь Железный Бивень - Федор Чешко

Тем временем Нурд поднялся. Мимоходом задев по плечу понуро ссутулившегося Хона — то ли похлопал неловко, то ли снова чуть не упал, — он подошел к очагу и осторожно присел рядом с Гуфой.

— Зря ты себя изводишь, старая, вовсе зря, — сказал он. — Ты, чтоб понять, вот как сделай: зажмурься, а лучше — завяжи глаза и побудь так хоть до нового солнышка. Вот тогда, может, поймешь, что лучше: никак или хоть как-то.

Осторожно, самыми кончиками пальцев он смахнул с век что-то невидимое для прочих, а потом неожиданно улыбнулся как-то по-детски:

— Не знаю, чем и когда всё кончится, а только благодарен тебе буду, покуда живу. Поняла?

— Что мне — Ларде будь благодарен, это она про нечеловечье дитя додумалась, — пробурчала Гуфа.

Она примолкла и вдруг с треском ударила себя ладонями по коленям, закричала визгливо:

— Благодарен он! Он благодарен! А ты знаешь, что с тобой завтра будет? Не знаешь ты, и я знать не могу, и никто этого знать не может! Ведь ты же поначалу даже цвета различал, а теперь?! Лужу под ногами не углядел, плюхнулся, как брюхатая баба! А завтра чего не сможешь углядеть?! А потом?! Вот бы тебе увидать собственные свои глаза — мигом бы поиссякла твоя благодарность!..

Старуха перестала кричать так же неожиданно, как и начала. Несколько мгновений в зале было слышно только ее надсадное дыхание. Потом Нурд тихо спросил:

— А что у меня с глазами?

Гуфа скрючилась еще сильнее, чем прежде; голос сделался глух и невнятен.

— Небось помнишь, какого цвета они у тебя?

— Да вроде всегда были синими, — попытался улыбнуться Нурд.

— Это верно, были. И когда я сегодня бралась за дело, они тоже были синими. А сейчас они — как мокрая земля. И выпучиваются, и косеют, и это еще не все.

Лишь после этих Гуфиных слов Леф (да и не он один) заметил, что Нурд изменился, что лицом он уже только похож на прежнего Витязя, и даже на недавнего слепого себя. Страшно. Непонятная пакость на ноге росла без малого день. А как долго будут меняться Нурдовы глаза? И только ли глаза?

Эти же мысли наверняка крутились и в голове Витязя. Сосредоточенно ощупывая пальцами своим набрякшие веки, он вдруг спросил:

— Леф, у тебя на ноге уже перестало расти?

Леф пожал плечами. Может, перестало, а может, и нет — разве поймешь?

— Ходить с этим неудобно, — пожаловался он ни с того ни с сего. — Мешает оно — вроде как еще один палец посреди ступни. Цепляется, ступить всей тяжестью не дает... Болеть-то не болит, только с этаким не легче, чем с раной.

Опять стало тихо; даже Раха с Мыцей прекратили свою беготню и забились в самый темный угол. Торк, сутулясь и шаркая (никогда раньше не подумал бы Леф, что охотник умеет ходить так тяжело и неловко), вернулся к стене, присел рядом с дочерью и, будто бы нарочно передразнивая Лардину хмурость, уперся в пол точно таким же пустым невидящим взглядом. Леф собрался было присесть рядом с ними, но ему помешал Хон. Столяр наконец стряхнул оцепенение, вызванное падением Нурда и последующими разговорами.

— Не болит — это хорошо, — сказал он, суетливо нашаривая что-то в складках накидки. — Слышь, Леф, садись-ка ты к очагу...

В руке столяра весело блеснула отточенная бронза резца, и Леф невольно попятился от своего назначенного Мглою родителя. Тот нетерпеливо дернул плечом:

— Не артачься, делай что велено! Ежели у тебя и впрямь копыта, так и не почувствуешь. Я же не вырезать хочу, а только самую чуть, чтоб не мешало...

Они довольно долго умащивались возле очага (Хон все норовил так вывернуть Лефову ногу, чтобы парню было видно похуже, а ему самому — получше). Когда же оба наконец изготовились — один резать, другой терпеть, — Нурд вдруг придержал столяра за локоть.

— Вот закончишь с Лефом, и мы с тобою сходим вниз, — сказал он, глядя в удивленные глаза приятеля. — Вниз, к Старцу, и еще мне место покажешь, где видел чужого.

— Не лезть бы тебе пока, — начала Гуфа, но Витязь не слишком-то уважительно прервал ее речь:

— Сама же говорила, будто мои глаза меняются. Вот и помалкивай. Теперь-то мне самое время лазить: покуда вижу да хоть что-то из увиденного могу понять.

* * *

— Почему ты не с ними?

Ларда выговорила это безразлично и вяло, но парень чуть не подпрыгнул от радости. Он уже перестал надеяться, что девчонка помнит о его присутствии.

Нурд и Хон давно ушли. Сперва они забрались в соседнюю каморку и довольно долго возились там, полязгивая железом и невнятно переговариваясь. Потом говор будто обрезали, а в черном проеме выхода из зала метнулся бледный отсвет лучины — метнулся и померк. Стало быть, выбрались из оружейной кладовки и отправились вниз. Вдвоем отправились, не позвали с собой ни Лефа, ни Торка. Ну и пусть.

Почти сразу же после их ухода Гуфа вдруг объявила, что отправляется на кровлю оглядеть окрестности и поразмыслить кое о чем. «Я там долго собираюсь пробыть, так что не тревожьтесь», — сказала она, скользнув рассеянным взглядом по Лефову лицу.

Старуха вышла, но не успела, наверное, ступить и полдесятка шагов по проходу, как ей зачем-то понадобился Торк. Охотнику очень не хотелось вставать, но вместо ответа на его досадливое: «Ну, чего тебе?» — Гуфа позвала еще раз, потом еще и еще. В конце концов, Торк сплюнул и выскочил вслед за ней. Мгла знает, о чем они там говорили, — в зале были слышны лишь нетерпеливые Торковы: «Ну?!» — да глухое бормотанье. Потом охотник довольно громко сказал: «Что же я, по-твоему, вовсе глупый?», а Гуфа ответила со смешком: «Когда как». И они принялись звать Раху и Мыцу.

Рахе и Мыце необходимость вставать и куда-то идти пришлась по вкусу еще меньше, чем недавно самому охотнику. Только-только закончили свою беготню, только-только присели передохнуть — и на тебе! Если бы звал один Торк, они очень долго разъясняли бы ему, друг другу и всем, кто слышит, возмутительность такого его поведения (при этом, естественно, и не подумав сдвинуться с места). Но ослушаться Гуфу женщины поопасались, а потому все-таки отправились на зов — впрочем, без особой спешки и не молча. С их появлением в темном и гулком переходе затеялся вовсе ни с чем не сообразный галдеж. Торк, кажется, пытался что-то втолковывать про готовую треснуть стену водосборной каморы и про запасы, которые нужно пересмотреть и как-то там перебрать, чтоб в случае чего не промокли, но его объяснения тонули в женском негодовании. Перебранка постепенно отдалялась. «Там до утра всего не переделать!» — «А я вам уже не помощник?!» — «И Свистоухи, и Смутные, и Хон каких-то плохих видал...» — «А я вам уже не охрана?!»

Леф слушал, грыз ногти, вздыхал, а потом встал, подошел к Ларде и тихонько присел рядом. Та словно и не заметила. Они просидели так довольно долго, и парень совсем уже решил, что нужно или самому заговорить, или убираться спать. Но Ларда вдруг спросила:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});