Земные одежды - Фарид Нагим

Люди попробовали все напитки, привезенные с собой, а в итоге перешли на местный самогон. Это закономерно — в Германии лучше всего пьется пиво, в Испании портвейн, в Крыму Массандровские вина, а здесь самогон, как субстанция этих мест, в которой чудесным образом сгустились аромат, горечь и печаль степная.

Димка лег на теплые, подсохшие травы, слушал тихое гудение степи, спицевый стрекот насекомых и разговоры людские. Безмятежное счастье окутывало его, как засыпающего ребенка, до которого доносятся разговоры родных. Даже сейчас, лежа отдельно от круга, он чувствовал, что те, кто сидит там, поглядывают на него и во взглядах этих забота и внимание. Приезжие, больше похожие на туристов, рассуждали о местном климате, о видах на арбузный урожай. А потом стали рассказывать о том, как решились приехать сюда.

— По дороге на работу я делаю переход в метро, это с “Третьяковки” на “Новокузнецкую”,  знаете, если кто бывал в Москве, — говорил москвич Поленов, чувствовалась периодичность сигаретных затяжек. — И однажды я, это, обратил внимание на дубленку мужчины передо мной, мне понравились тканевые вставки на плечах, это, специально замахренные даже. На следующее утро, в том же месте и в ту же минуту я снова увидел впереди себя эти же вставки. Аж обалдел. И вот так, это, я не то, чтобы решил уехать, а впервые задумался как бы. Это, сижу здесь, об арбузах рассуждаю…

 

 

Община

 

Похолодало. Словно случайный пух покружились первые снежинки. Замерзли коровьи следы в грязи у водопоя. Глянцево посинели и затянулись паутиной листы мать-и-мачехи. Запахи стали острей и печальней.

Всю осень говорили о необходимости возрождения молочно-товарной фермы, прикидывали возможности на покупку коров голландской породы, немецких свиней и новозеландских овец. Димка, чувствуя себя скорее парторгом, нежели председателем, приводил свои доводы: с мясом будет морока, затраты на овцеводство в полтора раза превысят выручку от ее продукции. Он мягко убеждал, что, прежде чем возрождать МТФ, надо переходить на выращивание зерновых, картофеля, подсолнечника и кукурузы, более выгодных и неприхотливых, чем нежные арбузы; что понадобятся лишние руки для сенокоса, подготовки кормовой базы.

Справили несколько новоселий. Подрастал и двухэтажный дом Коли и Овика, до первого снега они возвели мансарду — таких домов в деревне еще не было.

 

Димка стоял у ворот и с удивлением смотрел на черные выемки в снежной кутерьме, плывущие к площади. Доносились крики, вспыхивал женский смех, обрывки разговоров на дорожке у самого плетня.

— Да нет, я пробовала пивом завиваться.

— Ну и как, крепко?

— Хрен расчешешь!

— Вот и Новый год, — прошептал Димка и тоже пошел собираться.

Клуб был празднично украшен. Из зала вынесли все стулья, скамейки и поставили в центре елку. Редкие деревенские люди жались по стенам и углам, с интересом, смущением и иронией наблюдали они за поведением приезжих, городских людей. Местным, чтоб начать веселиться, требовалось крепко выпить. Это был, в общем, праздник одного с Димкой поколения, танцевальной музыки одного периода. Многие из них, когда-то считавшие небывалой пошлятиной “Ласковый май” и “Модерн токинг”, теперь лихо отплясывали под их удобные и в меру быстрые мелодии. Эта музыка была фоном их юности и стала отчасти хранителем светлых и печальных воспоминаний, стала саундтреком обычного фильма их единственной жизни.

Пришел Дед Мороз со Снегурочкой, забавно, в частушечной форме поздравили почти каждого, подарили мелкие безделушки.

— Человечество! — задорно закричала большегрудая веселушка Снегурочка, жена Василия. — Земные люди, дорогие! Давайте сделаем оргвыводы! Перестанем жить убого, бездарно и недружно, что еще?.. Ура!

— Братья и сестры! — взял слово пьяный Димка. — Вы знаете, ни один Новый год не приносил мне такого счастья. Если бы вы знали, как я вам всем благодарен! — он вдруг снял с Деда Мороза шапку и шутливо похлопал по кандауровской лысине. — Эта замечательная лысина должна быть председателем нашего союза, нашей земли! Это мое пожелание на новый год.

Люди вырывали друг у друга микрофон и говорили о добре и справедливости, о любви и счастье, о построении отдельно взятого государства.

Димка вдруг увидел угрюмое и тяжелое лицо Ивгешки, неприятно резанувшее его в разгар веселья. Она ходила меж радостных людей словно бы мучимая физическим недугом. Ей, видимо, было совсем неинтересно, общее настроение не передавалось ей. И это было тем более обидно, что Димка чутьем любви представлял, какой буйной, веселой и легкой она могла бы быть. И еще Димка с удивлением заметил, что Ивгешка не любит и не умеет танцевать, обратил внимание на скованность ее крупного, стройного тела. Он не стал уговаривать ее остаться. А когда она ушла, словно камень упал с груди. Казалось, некий волшебник руководит торжеством: много людей, но просторно; выпито мало, но пьяно; несколько часов танцев, хороводов и забавных конкурсов, но никакой усталости.

Уже перед самым рассветом пошли кататься с горы. Что может быть милее взрослого пьяного катания с горы. Все вместе гуляли до утра и не хотели расставаться.

Димка пришел домой к обеду. Тихо разделся. Ивгешка и Сашенька сидели в центре комнаты и смотрели сериал. Он увидел их родные, сиротливо согбенные спины и прослезился, хотел подойти и обнять их. Но вспомнил надменно нахмуренное лицо Ивгешки, вспомнил, что от него пахнет перебродившей гулянкой, куревом, прошел за занавеску и полетел с головой в завтрашний день, в котором его ждало много дел и свершений.

 

За зиму отремонтировали еще несколько тракторов и один СК-5 “Нива”. За “откат” Магомедову взяли по долгосрочному кредиту новый комбайн “Ростсельмаш” ACROS 530. Закупили семена ячменя, ржи и пшеницы оренбургских твердых сортов.

Запахали поля первой и третьей бригад. Засеяли все зерновыми.

Димка почти на коленях просил односельчан прекратить арбузный бизнес, дать земле отдохнуть и не приманивать арбузных плодожорок. Но они только ухмылялись и уютно поджимали пальцами рукава.

— Эх вы! — махнул он рукой. — Пси батак!

— Что такое пси батак? — удивился Овик.

— Это по-татарски означает кошачий женский орган. Бабушка так ругалась.

 

 

Ущерб

 

От угара колхозной работы Димка очнулся только в июле. Он возвращался домой, а навстречу ему, в гости к Антонине, шли Ивгешка и Сашенька. Эта малышка смотрела на него затаенно, со смущенной гордостью и ожиданием чего-то. Димку удивил этот взгляд, он улыбнулся, подмигнул и вдруг понял, в чем дело, — на ее голове венок из одуванчиков. Она ждала реакции, восхищения, как все женщины. Димка увидел уже взрослого человека в ней. Поднял и крепко прижал к себе, точно боясь, что ее отнимут.

— Мы с Антониной поварами пойдем, — сказала Ивгешка. — Зарплату получим в долларах.

— Куда? Какими поварами?

— А тут оренбургские и московские кинематографисты приехали. Будут на наших барханах ралли Париж—Дракар снимать.

— Дакар, — поправил Димка.

— Нам без разницы.

— Зачем, Ивгешка? Ведь хватает денег. Ты квартиру сдаешь.

— Это будет еще один плюс в наш бюджет, — вдруг сказала она.

Димку поразило, что Ивгешка заискивала перед ним, почти умоляла.

— У этого плюса много минусов.

— Да уж, какие у вас минусы, мы помолчим.

— Что такое?

— Да ну вас! — она махнула рукой.

— Что еще? — спросил Димка на всякий случай.

— Да развели тут бардак! — Ивгешка глянула на Сашеньку.

— В чем дело, Ивгеш?

— Страм сказать!

— Скажи все же.

— Твои е мае с Овиком живут, как мужик с бабой.

Димка отшатнулся.

— Такого бардака тут еще не было. Их в двадцать четыре часа вышвырнули бы!

— Бадак! — вскрикнула Сашенька и с осуждением посмотрела на отца.

Они уходили вдаль по переулку, напряжение росло и мучительно натягивалось между ними. Димка даже сделал шаг, дернулся и вскинул руку, но что-то не пустило его. Когда они сворачивали на зады, ему показалось, что дочь хотела обернуться, но ее дернули за руку.

 

Коля радостно махал с крыши, и Димка сделал вид, будто шел по другому делу, но решил завернуть к ним.

— Ни за что бы не поверил, что смогу дом построить! — сиял Коля.

— Вся деревня над вами смеется, — нахмурился Димка. — Поговаривают…

— Что такое?

— Да, блин! Не принято такие большие дома строить! Вы… вы не отопите его зимой.

— Коллега, не ссы, я сюда газовое отопление подведу!

— Коль, я не знаю, беспредел какой-то!

— Митяй, я маму вызвал! — Коля задыхался от волнения. — Сдаст в агентство квартиру и едет сюда жить! Я в кои-то веки правильным сыном себя почувствовал!

Овик курил и поглядывал на Димку исподлобья, будто чувствовал настоящую причину его прихода.

— Да я, блин, такой здоровяк тут стал, аж бороться хочу…

“Ну и черт с ними! — подумал Димка. — Это природное явление. Что, Коля дурак, чтобы добровольно отказаться от женщины? Что он сам себе назло это делает? Я же не делаю. Значит, у него с рождения такая ошибка природы. Ну и бог с ним. Он же людей не режет по ночам. Я его никогда таким счастливым и правильным не видел”.