Ускоряющийся - Михаил Рашевский

— Короче говоря, на меня положили глаз военные, — продолжил Сергей. — Я не знаю, что они могли бы со мной сделать, но когда получил анонимную записку от моей прежней… от одной девушки, что на выходе из лаборатории меня уже ждут несколько человек, а за углом стоят крытые кунги, и что отвезти меня собираются отнюдь не на светский раут… В общем, я сбежал.

— Экий ты, Медвежатник, сказочник, — Илья закурил. — Сбежал он. От гэрэушников, да? Аспирант, да? Х-хе.

Сергей, присоединившийся к Илье по части перекура, улыбнулся, выдохнул сигаретный дым и продолжил:

— Вот тут-то, молодой человек, всё и началось! Я был так напуган запиской, а когда заметил эти крепкие фигуры чужих людей, стоящие у всех входов-выходов, то и их видом тоже, что впал в панику. Я побежал что было сил и вдруг увидел, что всё окружающее меня впало в состояние стазиса. Так я называю это явление. Думал даже присвоить этому научному феномену своё имя, ха-ха! Но поездив по миру… нда. Наив. На чём я остановился? Ах, да. Побежал что было сил — а вокруг всё застыло в стазисе. И этого так же испугался. Думал даже, что уже попался в руки военным, а всё, что вокруг — искусная галлюцинация. Бежал, бежал. Бежал, бежал. Пока было сил. А потом забрался в какой-то стог — и заснул, обессиленный. Ночью разбудили преследователи. Вернее, собаки, идущие по следу. На меня как на опаснейшего преступника была объявлена охота. Но главное — я понял, что это не галлюцинация, а взаправду. Что я могу входить в стазис когда захочу. И сколь ни мало у меня оставалось сил, а пришлось бежать. И сколь я ни медленно бежал — с непривычки-то, конечно, ведь у научных работников совсем иные мышцы накачаны — а всё равно обгонял преследователей намного и надолго.

Не буду рассказывать, что мне пришлось испытать и пережить. Этих злоключений хватило бы на приключенческий роман. Мне постоянно приходилось быть в движении и менять внешность. Передвигаться по стране на всех видах транспорта. Пришлось даже научиться воровать. А потом и вот это вот, — он кивнул на переплетение проводов, — потихоньку изучить. Жить-то на что-то надо!

А потом иду я как-то по дороге в стазисе. А хорошо, помнится, было! Весна, конец апреля. Всё цветёт, благоухает. Ветерок лёгкий, мягкий. И иду я по просёлочной дороге, как раз в поход к морю направился. За спиной — рюкзак, а на голове — панама. Вдруг слышу: едет кто-то. Вроде бы как будто даже мотоцикл. Поднял бездумно руку, авось, подбросят. Останавливаются! Глядь — а это девушка! И таки да, мотоцикл ведёт. С коляской. Снимает шлем, а и красавица! И спрашивает меня, мол, как это ты сумел в мой мир попасть? Я ей, мол, какой такой мир? И только тогда понял, что ведь в стазисе находимся! Так и стали мы вместе с Олей колесить.

«Не тому ты, Леди, досталась, — ворчливо подумал Спец и чуть не с ненавистью глянул на полуседой хвостик Медвежатника. — Будь я на его месте…»

Но тут думать стало некогда. Сергей удовлетворённо показал Спецу экран, показал какие-то окна, бегущие строчки.

— Всё. Готово. Можем сворачиваться и уходить. Не знаю, зачем Савве этот жучок на этой сети нужен, ну да ладно. Не мне обсуждать его… просьбы.

— Вот и не рассуждай, — неожиданно зло выдавил из себя Спец и, подобрав окурки, сердито прикрикнул на Медвежатника: — Не забудь вытереть отпечатки!

А сам пошёл приводить в порядок камеры слежения.

Задание выполнено. Их совместно разработанный план, в котором посмел сомневаться Медвежатник, сделал ещё один шаг вперёд.

Глава 7

Теория и практика

Все люди в мире делятся на тех, кто после окончания ВУЗа с удовольствием забивает на учёбу на всю оставшуюся жизнь — и на тех, кто считает, что лишних знаний не бывает. Дима не принадлежал ни к первым, ни ко вторым. Он мог чему-то выучиться, если уж прижмёт. Кстати, этих вот, «третьих», наверное, всё же больше, чем всех остальных, вместе взятых.

Вернёмся к нашим баранам. Одному из.

Метроном мог наглядно показать Диме отличие времени «его мира» от времени мира «нормального». Правда, айтишник не знал, как он это сделает.

Нет, тот же принцип устройства, например, у часов с ходиками. Но, насколько помнил Дима, у его дедушки и бабушки по линии матери, которые жили в деревне, были старые громадные ходики. И их точность была весьма сомнительна. Грузик и маятник разбалансировались, и, как правило, в их часе бывало от пятидесяти трёх минут до часа семнадцати. Так что таким ходикам Дима не доверял.

Метроном вот — совсем иной случай. Здесь можно, во-первых, регулировать такт и частоту колебаний, а во-вторых, если поставить на определённую отметку, то частота колебаний будет равняться частоте секунд в минуте. Можно было отмерить точно минуту, или — что более актуальней — точно секунду.

Если входить в ускоренное состояние, а потом замерять, сколько в «тамошней» секунде прошло «тутошних», то можно понять, какое именно в этот момент ускорение. А это уже половина дела. Вторая половина (есть ещё и третья, как ни парадоксально это звучит) — запомнить именно это состояние, именно это ускорение, чтобы, находясь в нём, знать, какова у тебя именно сейчас скорость жизни. Как это сделать? Зарубки ведь на руках или на верном томагавке не сделаешь.

Помог случай.

Как-то, находясь в состоянии ускорения, Дима определял, где границы его индивидуального временного поля. Он просто брал шарик от подшипника — и подбрасывал его с различной силой вверх, отмечая, когда и где шарик начинает существенно терять скорость. Весеннее солнце как раз вовсю согревало, играя лучами на всём блестящем, до чего дотянется. Отбрасывал лучики и шарик. Это вот — сверкающий шарик — намертво впечаталось в сознание Димы, оставшись там картинкой, символизирующей состояние и условия вокруг. Он это даже не понял поначалу и совсем не придал значения. Но чуть позже, вечером, идя домой и находясь «в нормале», почему-то вспомнился этот вот шарик, едва прикрыл глаза. Вспомнилась чёткая картинка, а за ней пришло то самое ощущение… А когда Дима открыл глаза, обнаружил, что находится в ускоренном состоянии, причём ускорение было именно то, в котором подбрасывался недавно шарик. Вот так айтишник открыл для себя якорьки сознания, которые могли спокойно зашвырнуть его в то ускорение, которое запечаталось в якорьке.

«Что ж, — решил он, — этот опыт можно расширить и развить! Если разграничить ускорение на, скажем так, пласты, и каждому назначить свой якорь, то можно будет легко менять условия внутри себя и ускоряться и замедляться при потребности! Не суматошно туда-сюда летать, а упорядоченно нагнетать ускорение или замедление. Что ж, попробуем».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});