Колодец старого волхва - Елизавета Дворецкая

— Ас чего богатеть, да и на что? — без обиды ответил старик. — Печенеги налетят, дворы сожгут, что приглянется унесут, а мы все заново делай да наживай добро. А светлый наш князь после податей не так уж много нам оставляет, чтоб каменные палаты ставить. Да сам знаешь, сами ведь с нас дань собираете. Той осенью еще болгарин с вами был, все про бога какого-то нового толковал, он, дескать, добрее и лучше прежних. А что мне его бог? Кто меня с домом и детьми от степи убережет, тому и поклонюсь.

— Это он Ивана поминает, — усмехнувшись, пояснил Явор Медвянке. — Когда мы по весям ездим дань собирать, Никита своих болгар с нами посылает народ Христовой вере обучать. Одним-то им боязно, вот и учат раз в год. Тут где-то в весях есть один ведун, на Христовых людей злой, все подбивает народ их бить…

— И не страшно вам жить здесь? — спросила Медвянка. — Место у вас открытое, и спрятаться негде.

— Теперь не так, как прежде, — отвечал старик. Степняки были для него таким же привычным и неизбежным несчастьем, как засуха или болезни. Страх перед ними вошел ему в кровь, стал частью его самого. Но привычка притупила этот страх и научила приспосабливаться к нему.

— Теперь есть где и спрятаться, — удовлетворенно говорил старик. — А вот прежде худо было. Налетят, бывало, змеи степные, все пожгут, поля потопчут, скот угонят, людей уведут. И ведь не знаешь, когда их ждать. Теперь легче. Теперь по рекам княжьи городки стоят. Малую орду задержат, о большой упредят. Всякое время у нас мальчонка на старом кургане дозор несет. Как в Витичеве огонь — стало быть, печенеги на витичевском броде. Мы соберемся — да в Васильев, там отсидимся, пока орда уйдет, и опять по домам. Дворы погорят — новые поставим, лозняка да глины тут не покупать. Боги берегут в последние лета. Вон сколько добра нажил, — старик кивнул на внуков, — и ни одного не увели в полон проклятый.

— А все-таки хлопотно так жить, как зайцу под кустом, всякий час всполоха ожидать, — сказала Медвянка. Она начала понимать старика, но не могла вообразить для себя такой жизни. — Да в Васильев со всем добром бегать тоже, поди, неблизко.

— А ведь земля-то здесь какая! — воскликнул старик, внезапно оживившись. Хорошая земля, надежда на богатый урожай и сытую жизнь были его главной радостью. Ради них он, может быть, и жил здесь, на краю огненного моря, терпел этот пожизненный страх. — Видали, какие зеленя на полях? Пожалует нас Перун милостию, пошлет дождичка — мы голодны не останемся. Тут не то что в иных землях, где одно лукошко посеешь, едва три соберешь.

— Это верно, — негромко, с протяжным вздохом подтвердил Явор. — Здесь жить неспокойно, да сытно.

— А ты сам-то откуда? — спросил его хозяин.

— Из дреговичей. Там такие есть места, что одни лягушки хорошо родятся, а люди вместо хлеба сосновую кору да коренья больше жуют. А в голодные годы целые роды вымирают.

Явор замолчал, вспомнив свой далекий, глухой и болотистый родной край, само имя которого пошло от слова «дрягва» — «болото». Тринадцать лет назад воевода Ратибор со своей дружиной во время сбора дани заблудился и наехал на тихий, вымерший поселок. Взять дань здесь киевский воевода и не надеялся, он уже знал, что в этих местах выдалось очень холодное и дождливое лето, все посевы вымокли, ягоды и грибы не росли от холода, жители перебивались кое-как, а в некоторых поселках прошла черная болезнь, унесшая в могилу десятки ослабленных голодом людей. Ратибор хотел скорее выбраться отсюда и молил богов не дать его кметям подхватить заразу, а тут еще леший попутал — тропа растаяла в болоте, и Ратибор проклинал лесную нечисть, погоняя уставшего и по брюхо грязного коня, когда один из его кметей учуял в лесном воздухе слабый запах дыма. Вскоре деревья расступились, и показалось с десяток серых избушек под дерновыми крышами. Из крохотного окошка крайней избы ползла темная струйка дыма. Даже собаки не лаяли на чужаков — здесь не было собак. Ратибор с дружиной ехал по улочке, и над каждыми воротами видел засохшую ветку можжевельника, призванную загородить дорогу смерти и не сумевшую этого сделать. Во всем поселке нашлось всего несколько взрослых, не взятых повальной болезнью, и десятилетний мальчик, уже оставшийся круглым сиротой, — тощий, как ободранная липка, грязный, хворый от сосновой коры и желудей. Он взялся вывести воеводу с дружиной на тропу, а потом вцепился в стремя и взмолился взять его с собой, в теплые изобильные земли, к богатому и щедрому князю. Ратибор сперва хотел отпихнуть его — куда его тащить, он и так чуть жив! — но потом вспомнил своего сына Ведислава, ровесника дреговическому найденышу, и не смог отказать. Конь, на которого мальчишку посадили позади седла, даже не заметил прибавившейся тяжести, но найденыш так крепко держался за пояс везшего его гридя, что тот прозвал его Клещом. На киевском дворе Ратибора юный дрегович скоро откормился, с годами вытянулся в ладного и сноровистого парня, не уступавшего силой и ловкостью Ведиславу. Когда им сравнялось по двенадцать лет, Ратибор сам опоясал найденыша мечом и дал новое имя — Явор. И если бы не жребий, отобравший для белгородской дружины часть его гридей, Ратибор и теперь не расстался бы с ним.

Медвянка не сводила глаз с лица Явора, словно старалась прочитать воспоминания, вдруг нахлынувшие на него переменчивой чередой. Еще вчера она и не задумывалась, откуда он да какого рода, а теперь ей все хотелось о нем знать и она ждала, не расскажет ли он о себе что-нибудь еще. В полутьме хатки на лице Явора лежали тени, и Медвянка вдруг осознала, будто впервые разглядела: а ведь если бы не нос, то Явор был бы и красивым. Где же раньше были ее глаза?

Ее взгляд пробудил Явора, и он обратился к хозяину:

— Зато и печенегов там в глаза не видали. А вы-то этой весной не видали их?

— Миловали покуда боги! — в один голос воскликнул старик и обе его старухи. — Покуда не видели, сохраните нас, Перуне и Велесе!

— Давеча проезжал Васильевский дозор, говорили, и у них тихо, — продолжал старик. — Да мы теперь колам колеса смазали — коли князь ушел в поход с большой дружиной, так всякий час надо беды ждать. Вы уж нас не позабудьте, упредите, ежели что…

* * *

Передохнув, белгородцы отправились дальше. Явор вел отряд по гребням оврагов, по высоким местам, откуда хорошо были видны окрестности. Негромко посвистывая, он поглядывал по сторонам и почти не разговаривал с Медвянкой. Близка была печенежская степь, и мысли о деле властно вытесняли все прочее. По мере приближения к опасным местам внутри у Явора как будто сжимался кулак: его зрение, слух, обоняние обострялись, все внимание сосредотачивалось на поисках опасности. Он стал похож на волка, чутко и целеустремленно ищущего добычу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});