У нас убивают по вторникам (сборник) - Алексей Слаповский

– Так и сказала? – усомнилась Маша.

– Так и сказала.

– Не верю. Никакая дура-жена не скажет этого мужу.

– Может быть, – улыбнулась Людмила. – Но она сказала. И, что характерно, Георгий утратил интерес к сидению за компьютером. Видимо, наигрался. Он подарил его дочери. И Ольгу тоже перестало тянуть на переписку с кем-либо. Хотя время от времени они пошучивают друг над другом, Георгий говорит: «Пойду пообщаюсь с какой-нибудь Анжеликой». – «А я с Давидом!» – говорит Ольга.

– А я с Серегой, – поднялся Галкин, поняв, что рассказ кончился. – Посмотрю, как он там справляется.

– Иди, иди, – иронично напутствовала Маша.

Потом она долго с печальной улыбкой глядела в окно.

И вдруг встрепенулась.

– Постой, Людмила! Ты недавно рассказывала, что твой муж сыну компьютер подарил! И еще, помню, говорила, что муж тебя к одноклассникам не пустил!

– Ну и что? Сейчас компьютеры дарить – обычное дело, дети уже с начальной школы за компьютерами сидят. А что муж не пустил, так это только раз. Настроение было плохое, вот и не пустил. А на следующий год запросто, даже сам со мной напрашивался. А ты что подумала? Что я про себя? Со мной такого быть не может. А если бы и было, я бы, извини, не рассказывала. Очень мне надо!

Действительно, Людмила о себе рассказывать не любит и не умеет.

А когда будто бы о ком-то другом, пусть даже и придуманном, – ничего, получается. И, главное, не так неправдоподобно, как если бы о себе.

А двоюродной сестры Ольги Витушанской у Людмилы нет, была одноклассница, подруга с такой фамилией, которая Людмиле очень нравилась своей благозвучностью.

История настоящая – и фамилия настоящая, соединяешь – все как в жизни.

Знаменитость

– У Ольги в самолетах, когда она стала работать стюардессой, особенно на международных рейсах, довольно часто попадались всякие знаменитости.

– И у нас хватает, – сказала Маша.

– Но реже, – опытно заметил Галкин.

– Да. И большинство из них были люди нормальные. Хотя несколько напряженных случаев все-таки было. Один выпил лишнего, буянил, другому место у иллюминатора не досталось, в претензию впал, как дети, ей-богу, а третий вдруг молитву запел и потребовал, чтобы все тоже пели. Ну, дурь она и есть дурь, она и через блажь выходит, – высказалась Людмила почти афоризмом, помня, что в книгах это часто встречается. – А один, вы знаете его, Тощинский…

Маша и Галкин кивнули: кто ж Тощинского не знает, большой человек, знаменитый, популярный.

– Ему один раз сосед не понравился, будто бы тот выпил, а тот всего-то пива, тем более что в аэропорту свободно продают. Если продают – то для кого? Но Тощинский кричит, задерживает отправку самолета. Ольга хотела его урезонить, но ее другие стюардессы увели в сторону, сами стали Тощинского утешать, потом командир корабля вышел, а тот никого не слушает, охрану свою позвал, потом милицию вызвал. И добился своего, сняли человека с самолета. Я, говорит, могу вообще рейс отменить. И ведь отменил бы.

– Самодур, – осудил Галкин.

– Да не он самодур, а мы дураки, – возразила Людмила. – Принципиальность проявлять надо.

– Тоже верно, – не стал спорить Галкин. – Я бы его самого с рейса снял.

– Вот именно. Пинком под зад, – сказала Маша. И спросила: – Что дальше-то?

Она привыкла, что рассказы Людмилы, как это всегда бывает в правильной литературе, имеют начало, развитие и конец.

Но на этот раз литературы не вышло: больше ничего не было, тем история и кончилось.

Однако бывают парадоксальные случаи: начатое в одном месте может закончиться в другом.

В вагоне послышались какие-то резкие крики. Галкин, хоть был в этом вагоне гостем, но он все-таки тоже проводник и, к тому же, мужчина, он встал и пошел посмотреть, что такое. Но быстро вернулся, вошел, закрыл за собой дверь и сказал с улыбкой:

– Вы не поверите!

– Что? – в два голоса спросили женщины.

– Тощинский! И опять скандалит!

Действительно, это был депутат, член многих комитетов, известный всей стране человек – Виктор Эмильевич Тощинский. Он был в городе Саратове по важным делам и захотел уехать поездом, так как ближайший самолет только утром, а поезд вот он, вечерний, утром уже в Москве. Естественно, ему взяли билет в лучший мягкий вагон, но по какому-то недоразумению в его купе оказалась посторонняя женщина. Помощники и охранники прошлись по вагону, чтобы найти пустое купе. Не нашли, везде сидели два человека или один. Можно было, конечно, людям из свиты сгруппироваться в одном купе, освободив для шефа пустое автономное пространство, но Тощинского заело. Он кричал, что хочет ехать на купленном для него месте, а женщина должна убраться туда, куда ей укажут проводники, чтобы не мешать государственной деятельности Тощинского, ибо он ею не перестает заниматься даже в дороге. Но женщина, которую звали Анна Антоновна и которая, как потом выяснилась, была педиатр (то есть, следовательно, и не такие капризы повидала), оставалась совершенно спокойной, показывала Тощинскому свой билет и говорила, что она никуда отсюда не уйдет. Тощинский сначала убеждал ее с юмором:

– Дамочка, вам же лучше, с мужчиной опасно ехать, я не знаю, как вообще дорога такие билеты продает – в одно купе разнополым людям, а вдруг я на вас нападу? Так что лучше идите к такой же женщине в соседнее купе и не вводите меня в искушение.

– Идите сами, куда хотите, если вам тут не нравится, – ответила Анна Антоновна.

Тощинский разгневался:

– Ну хватит! – сказал он. – Ее добром просят, как человека! Могу и по-другому попросить!

– Это на каком же основании?

– Ты что, не понимаешь? – изумился Тощинский. – Кто ты, и кто я вообще! Ты соображаешь, нет?

– А кто вы? – спросила Анна Антоновна.

– Да ладно, – махнул рукой Тощинский, – нечего придуриваться! Меня вся страна знает.

– А я не знаю.

– Ну перестань, перестань, – даже поморщился Тощинский от такой явной лжи. – Меня по телевизору каждый день показывают.

– Я телевизор лет двадцать не смотрю, – сказала женщина.

– И газеты не читаете?

– Не читаю.

– И фамилию мою не слышали?

– Нет.

Бог знает, в самом ли деле Анна Антоновна ничего не слышала о Тощинском, фамилию которого, действительно, не знали только грудные младенцы, или ей хотелось таким образом защитить свое достоинство, факт остается фактом – она не признавалась.

– Объясните ей! – приказал Тощинский помощникам и охранникам.

Те, как умели, объяснили.

– Очень приятно, – сказала Анна Антоновна. – А документы можно посмотреть?

Тощинский выпучил глаза и побагровел. Врач, присутствовавший в свите, лихорадочно вспоминал, какие лекарства имеются в его походной аптечке. Но Тощинский справился с приступом остолбенения, вырвал из кармана красную книжечку, раскрыл, сунул в глаза Анне Антоновне.

– На! Пропуск в рай – и то меньше значит! Мне по статусу положено отдельное купе, поняла?

– Так идите и займите любое, – хладнокровно ответила Анна Антоновна. – А мой билет на это место в этом купе, и я никуда не уйду.

Тут как раз подошел Галкин и, понаблюдав немного, благоразумно удалился. И рассказал Маше и Людмиле, что какая-то странная женщина не хочет уходить со своего места, да к тому же не узнает Тощинского.

– Стас! – завопил Тощинский, обращаясь к шкафообразному мужчине, который мог пройти в дверь только боком. – Выкинь ее отсюда! Выведи и расстреляй! Живо!

– Женщина, пойдемте, – сказал Стас почти мягко и протянул Анне Антоновне руку.

Но та, миниатюрная, быстро влезла с ногами на диван, забилась в угол и закричала:

– Безобразие! Нападение на человека! Я защищаться буду!

И она выхватила из сумочки маникюрные ножницы.

Стас застыл. Он был человеком женатым и знал, что рассерженная женщина с ножничками в руках страшнее террориста с автоматом. В того, по крайней мере, можно сразу же выстрелить, а в женщину стрелять не с руки. Тощинскому хорошо, у него депутатская неприкосновенность, а Стаса и посадить могут за превышение необходимой обороны.

– Между прочим, – раздался вдруг из соседнего купе стариковский, но громкий и ясный голос человека, привыкшего к публичным выступлением, – я готов быть свидетелем по делу об угрозе и нападении. Как адвокат и правозащитник обещаю большие неприятности!

– Это кто там еще? – поразился Тощинский.

– Да так, – ответил второй охранник, закрывая дверь в купе правозащитника.

Тощинский, человек смекалистый, понял, что легче сделать все чужими руками. Лучше служебными – чтобы был вид законности.

– Проводница! – закричал он. – Быстро сюда, у вас бардак тут!

Пришла Людмила. Маша следовала за нею, а за Машей шел и Галкин, правда, почти не видный из-за ее крупной фигуры.

– Здравствуйте, – официально сказала Людмила. – В чем дело?

– Найдите ей место! – приказал Тощинский. – Ваша железная дорога виновата, вы и разбирайтесь!