Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

— Она — не единственная причина, по которой он явится в Феарнхэмм, господин. Но хватило бы и ее одной.

— Женщины приносят грех в этот мир, — проговорил Альфред так тихо, что я едва расслышал его.

Прислонившись к дубовым бревнам парапета, он смотрел в сторону маленького города Годелмингама, что лежал в нескольких милях к востоку. Людям, которые там жили, приказали бежать, и теперь единственными тамошними обитателями были пятьдесят моих человек, что стояли на страже, чтобы предупредить нас о приближении датчан.

— Я надеялся, что датчане больше не возжелают моего королевства, — печально произнес Альфред, нарушив молчание.

— Они всегда будут желать захватить Уэссекс, — ответил я.

— Все, о чем я прошу Бога, — продолжал король, не обратив внимания на мои слова, — это чтобы Уэссекс был в безопасности и чтобы им правил мой сын.

Я ничего не ответил на это. Не существовало закона, который провозглашал бы, что сын должен стать преемником своего отца-короля. А если бы такой закон существовал, Альфред не был бы правителем Уэссекса. Он стал преемником своего брата, хотя у этого брата имелся сын, Этельвольд, отчаянно желавший стать королем. Когда отец его умер, Этельвольд был слишком молод, чтобы взойти на трон, но теперь ему было лет тридцать — возраст, в котором мужчина достигает наивысшего расцвета в том, чтобы вдребезги упиться.

Альфред вздохнул и выпрямился.

— Ты будешь нужен Эдуарду в качестве советчика, — сказал он.

— Я должен чувствовать себя польщенным, господин, — проговорил я.

Альфред услышал покорную нотку в моем голосе, и она ему не понравилась. Он напрягся, и я ожидал его обычного выговора, но король скорее огорчился, чем рассердился.

— Господь благословил меня, когда я взошел на трон, — тихо сказал он. — Господин Утред, казалось невозможным, что мы в силах сопротивляться датчанам. Однако милостью Божьей Уэссекс уцелел. У нас есть церкви, монастыри, школы, законы. Мы создали страну, где обитает Бог, и мне не верится, что воля Господа заключается в том, что все это должно исчезнуть, когда меня призовут предстать пред Его судом.

— Может, до этого момента еще много лет, господин, — сказал я все тем же почтительным тоном.

— Не будь дураком! — прорычал Альфред с внезапным гневом.

Он содрогнулся, на мгновение прикрыл глаза, а когда заговорил снова, голос его был тихим и безжизненным.

— Я чувствую приближение смерти, господин Утред. Это похоже на засаду. Я знаю — она там, и ничего не могу поделать, чтобы ее избежать. Она заберет меня и уничтожит, но я не хочу, чтобы вместе со мной она уничтожила Уэссекс.

— Если такова воля вашего Бога, — грубо сказал я, — тогда я ничего не могу поделать, да и Эдуард не в силах этого остановить.

— Мы не марионетки в руках Божьих, — раздраженно проговорил Альфред. — Мы все — его инструменты. Мы выковываем нашу судьбу.

Он с горечью посмотрел на меня, потому что никогда не мог простить, что я предпочел христианству другую веру.

— Разве ваши боги не вознаграждают вас за хорошее поведение? — спросил король.

— Мои боги своенравны, господин.

Я узнал слово «своенравны» от епископа Эркенвальда, который использовал его как оскорбление. Но как только я узнал, что оно означает, слово понравилось мне. Мои боги своенравны.

— Как ты можешь служить своенравному богу? — спросил Альфред.

— Я и не служу.

— Но ты сказал…

— Что они своенравны, — перебил я, — но так уж они развлекаются. Моя задача — не служить им, а развлекать их, и, если мне это удастся, они вознаградят меня в следующей жизни.

— Развлекать их?

Судя по голосу Альфреда, он был шокирован.

— Почему бы и нет? — вопросил я. — У нас есть кошки, собаки и соколы, которых мы держим для своего удовольствия, и боги создали нас для того же. Зачем тебя создал твой Бог?

— Для того, чтобы я был его слугой, — твердо проговорил Альфред. — Если я — кошка Бога, тогда я должен ловить мышей дьявола. Это — долг, господин Утред, долг.

— Ну, а мой долг — поймать Харальда и отсечь ему голову, — ответил я. — Полагаю, это развлечет моих богов.

— Твои боги жестоки, — сказал он.

— Люди жестоки, — ответил я, — а боги сотворили нас подобными себе. Некоторые боги добры, некоторые жестоки. Вот и мы такие же. Если это позабавит богов, Харальд снесет мою голову с плеч. — Я прикоснулся к своему амулету-молоту.

Альфред поморщился.

— Бог сделал нас своими инструментами, и я не знаю, почему он выбрал тебя, язычника. Но он и вправду выбрал тебя, и ты хорошо мне служил.

То, с каким жаром говорил король, удивило меня, и я склонил голову в знак признательности.

— Благодарю, господин.

— А теперь я хочу, чтобы ты послужил моему сыну.

Я должен был знать, что надвигается, но почему-то эта просьба застала меня врасплох.

Мгновение я молчал, пытаясь придумать, что сказать.

— Я согласился служить тебе, господин, — наконец ответил я, — и служил тебе, но у меня есть свои битвы, которые я должен пройти.

— Беббанбург, — негромко проговорил он.

— Он — мой, — твердо ответил я. — И, прежде чем я умру, я желаю видеть мое знамя, развевающееся над его воротами, и моего сына, достаточно окрепшего, чтобы его защитить.

Альфред пристально посмотрел на зарево вражеских огней. Я заметил, как широко разбросаны эти огни — это говорило о том, что Харальд еще не сосредоточил свою армию в одном месте.

«Чтобы собрать всех грабящих села, нужно время, — подумал я, — значит, битвы не будет ни завтра, ни послезавтра».

— Беббанбург, — сказал Альфред, — островок англичан посреди моря датчан.

— Верно, господин, — ответил я, заметив, что он употребил слово «англичане».

Слово это включало в себя все племена, явившиеся сюда из-за моря, будь то саксы, англы или юты, и говорило об амбициях Альфреда, которые он теперь ясно выразил.

— Лучший способ обезопасить Беббанбург, — продолжил Альфред, — это сделать так, чтобы его окружало больше английских земель.

— Прогнать датчан из Нортумбрии? — спросил я.

— Если будет на то Божья воля. Я желаю, чтобы сын мой совершил это великое деяние.

Альфред повернулся ко мне и на мгновение перестал быть королем, став всего лишь отцом.

— Помоги ему, господин Утред, — умоляюще проговорил он. — Ты — мой dux bellorum[42], мой военный вождь, и люди знают, что, если ты ведешь их в бой, они победят. Прогони врага из Англии, таким образом верни свою крепость и сделай так, чтобы сын мой был в безопасности на дарованном ему Богом троне.

Он не льстил мне, он говорил правду. Я был полководцем Уэссекса и гордился этим званием. Я шел в битву, блистая золотом, серебром и славой, и должен был понимать, что богов это возмутит.

— Я хочу, чтобы ты дал клятву моему сыну, — сказал Альфред тихо, но твердо.

Я мысленно выругался, но уважительно спросил:

— Какую клятву, господин?

— Я хочу, чтобы ты служил Эдуарду, как служил мне.

Таким образом Альфред привяжет меня к Уэссексу, к христианскому Уэссексу, лежащему так далеко от моего северного дома. Я провел первые десять лет жизни в Беббанбурге, в огромной скалистой твердыне на северном море. Когда я впервые отправился на войну, крепость осталась под присмотром моего дяди, и он украл ее у меня.

— Я дам клятву тебе, господин, — сказал я, — и никому другому.

— У меня уже есть твоя клятва.

— И я буду ее держать.

— А когда я умру, — горько спросил он, — что тогда?

— Тогда, господин, я отправлюсь в Беббанбург и возьму его, и буду властвовать там, и проведу свои дни рядом с морем.

— А если моему сыну будет угрожать опасность?

— Тогда его должен защищать Уэссекс, как я сейчас защищаю тебя.

— И с чего ты решил, что можешь меня защитить? — Теперь Альфред сердился. — Ты заберешь мою армию к Феарнхэмму? Ты не можешь быть уверен, что Харальд придет туда!

— Он придет туда, — ответил я.

— Ты не можешь этого знать!

— Я заставлю его прийти.

— Каким образом? — требовательно спросил Альфред.

— За меня это сделают боги.

— Ты — дурак! — огрызнулся он.

— Если ты мне не доверяешь, — с тем же напором отозвался я, — тогда у тебя есть шурин, который хочет быть твоим полководцем. Или твой сын сам будет командовать армией? Предоставишь такой шанс Эдуарду?

Король содрогнулся; я подумал — от гнева, но, когда он заговорил, голос его был терпелив.

— Я просто хочу знать, почему ты так уверен, что враг сделает то, чего ты от него ждешь.

— Потому что боги своенравны, — высокомерно заметил я, — и я собираюсь их развлечь.

— Скажи мне, — устало проговорил Альфред.

— Харальд — дурак, — ответил я. — И к тому же влюбленный дурак. У нас его женщина. Я заберу ее в Феарнхэмм, и он последует туда же, потому что он одурманен ею. Но даже если бы у меня не было его женщины, он все равно последовал бы за мной.